Заговор стервятников

— А где же пудель? — спохватился Куприн. — Куда же он запропастился?

— Лежит на полу пьяный, — язвительно ответил Тернов — Налакался водки.

Куприн сверкнул черными глазами и отошел.

— Что-то я не вижу полиции, — сказал Вирхов помощнику. — И где этот проклятый Трифон?

Шустрый Маныч возник перед Вирховым и, понурившись, пояснил:

— Сбежал. Мы сюда спозаранку прибыли, как только объявление прочли. Заплатили Трифону хорошенько, чтобы засесть в подполе и на чердаке Я за печкой сидел. Видел, видел, как этот, — он указал на связанного, — велел приготовить две рюмки водки, сыпал в рюмку порошок

— Меня хотели отравить? — медленно произнес Вирхов. — Неужели я похож на такого дурака, чтобы пить водку с Кошечкиным?

— А отравили моего бедного пуделя, — послышался голос Куприна.

Вирхов обернулся: на полу под образами на корточках сидел писатель, обнимая хладный труп собаки. Из его узких монгольских глаз текли самые настоящие слезы.

ГЛАВА 25

На другой день после паломничества в церковь Тихвинской Божьей матери обитатели квартиры профессора Муромцева проснулись поздно. Переживания, выпавшие им вчера, измотали физически и морально. Кроме того, после отбытия Вирхова Мура еще о чем-то шепталась с Бричкиным. Едва дождались момента, когда удалось запереть за ним все двери. Но и после этого еще долго не удавалось никому заснуть — слишком велико было возбуждение нервной системы. Маета в постелях и хождение прекратились лишь после того, как профессор велел всем страждущим выпить валерьянки, да и сам принял успокоительное.

Чета Муромцевых и их младшая дочь пробудились оттого, что в их сознание проникли звуки музыки: гневные, наступательные, воинственные. Хорошо отдохнувшая Брунгильда Николаевна предалась своим обычным занятиям: утренним двухчасовым экзерсисам. Ранняя птичка, она уже, видимо, подкрепилась стаканом чая и теперь не встанет из-за инструмента, как минимум, два часа.

С тяжелыми головами и в угнетенном состоянии духа домочадцы блестящей пианистки вскоре собрались в столовой и сосредоточенно поглощали завтрак. Им не терпелось дождаться прекращения музыкальных мучений и получить от надменной невесты генерала Фанфалькина хоть какие-то объяснения вчерашнему казусу. Но ожидание затягивалось. И Елизавета Викентьевна взяла в руки свежую газету, вынутую из почтового ящика Глафирой, и погрузилась в чтение.

— Это надо же! — воскликнула она, отыскав среди публикаций хоть что-то успокаивающее. — Не перевелись еще на Руси умельцы! В Сангалльском саду сверхштатный городовой Игнатий Донсков вылепил из снега точную копию Афродиты.

— А что пишут о событиях на фронте? — перебил сурово супругу профессор.

— Ничего обнадеживающего. Закрыли «Петербургскую газету», за то что запустила утку под заголовком «Победа. Разгром японского флота». Сообщают, что Колчак выехал из Якутска в Порт-Артур… Бедная Сонечка.

В столовой снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь энергичными звуками музыки, доносившимися из гостиной.

— О Боже! — Елизавета Викентьевна побледнела. — Наш Фанфалькин! В разделе светской хроники!

— Покажи, — протянул руку профессор, быстро пробежал заметку глазами и передал газету Муре. — Но здесь ничего не сказано о том, кто невеста генерала.

— И как ты думаешь, что все это значит? — растерянно спросила его супруга. — И сообщать ли об этом Бруне?

— Решай сама, — отмахнулся профессор, — это все мне уже надоело.

Из замешательства Муромцевых вывел звонок в прихожей, и вскоре смущенная Глаша сообщила, что пожаловал Софрон Ильич Бричкин.

— Проси, — милостиво распорядился профессор. — Всяко лучше, чем если моя дочь отправится в свою захудалую контору.

— Она не захудалая, — возразила Мура, — к нашим услугам прибегают особы королевских кровей.

Она пригласила нерешительно топчущегося в дверях столовой Бричкина к столу и, наливая ему чай, торопливо спрашивала.

— Ну как, Софрон Ильич, как? Вы выполнили все мои указания?

— Да, Мария Николаевна, — ответил он, принимая стакан с ароматным напитком. — Первое. Бродяжки в ночлежках у Обводного говорят, что Лузиньяк в пьяном виде величает себя Царем Иерусалимским. Второе, как вы и предполагали, в очень поздний час на соседней улице остановилась карета, оттуда вышла дама в сопровождении молодого человека. Они поднимались в квартиру нашего клиента. Затем дама уехала, а я последовал за ее сопровождающим. Им оказался господин Гордеев.

— А кто была эта таинственная дама в карете? — поинтересовалась Елизавета Викентьевна.

— По символике на дверце следует, что карета принадлежит графине Саниной.

— Неужели? — поразилась профессорская жена. — Такая просвещенная достойная дама! И ночами проникает в чужие трущобные жилища?

— Все понятно, — Мура поморщилась. — Сначала по ее указанию в квартире побывал сам Гордеев, Тернов говорил, что он служит в ее Народном доме. Следы его визита и встревожили Бурбона. А затем и она сама посетила жилище несчастного.

— Но зачем ей-то нужна тайна Орлеанской девственницы? — вскинулся профессор. — Зачем?

— Ей эта тайна, думаю, не нужна, — изрекла грустно Мура, — но она дружит с Хоггом, англичанином, который первый стал устраивать Народные дома. Вероятно, он и просил в качестве какой-нибудь ответной услуги разыскать этого Бурбона.

— И все-таки я не понимаю, зачем он англичанам нужен? — упрямо стоял на своем профессор.

— Папочка, если у тебя найдется немного свободного времени, почитай «Историю Франции».

— Мне некогда сказки читать! — возразил профессор.

— Ладно, — легко согласилась его младшая дочь, — тогда я тебе скажу. Материалы дела, по которому была осуждена Орлеанская девственница, до сих пор хранятся в Англии под грифом «секретно».

— Странно, — Елизавета Викентьевна пожала плечами, — что уж там секретного спустя почти пять веков. Да и вообще, вон в газете есть некролог… Умер какой-то профессор фон Арк… Может быть, тоже обладатель тайны?

— Нет, мамочка, — ответила Мура, — Я думаю, тайна Ореланской девы состоит как раз в том, что она не была Жанной д'Арк.

— А кем же она тогда была? — не понял профессор.

— Не знаю, — отозвалась Мура, — и думаю, Бурбон этого не скажет. Но я полагаю, что Орлеанская девственница и Жанна д'Арк — две разные женщины. Англичане сожгли девственницу, колдунью, которая погубила герцога Бурбона, законного владетеля Франции. А его вдова потом долго жила в Англии, ее потомком и является наш Лузиньяк. Французы-историки только двести лет назад стали называть ее Жанной.

— Неужели Лузиньяк законный наследник французской короны? — ахнула Елизавета Викентьевна.

— Монархию во Франции уже не восстановить, — злорадно констатировал профессор. — Его тайна пустышка.

— Бритты, похоже, так не считают, — возразила Мура. — Тем более что Лузиньяки — такой козырь! — оказались в России. Может завертеться какая-нибудь политическая интрига!

— Совсем запутала, — проворчал профессор и только тут заметил в дверях доктора Коровкина. — О, Клим Кириллович! А я даже не слышал, как вы звонили в дверь!

— А я и не звонил, — признался доктор, — Глаша отперла сама.

Горничная добавила:

— Увидела из окна и открыла…

— Очень хорошо, — сказал профессор. — Но я вижу, что вы не один.

— Да, прошу прощения, — виновато улыбнулся доктор. — Захватил с собой господина Лузиньяка. Моего пациента. Вчера явился с огнестрельным ранением за медицинской помощью. По рекомендации господина Холомкова.

Похорошевший Бурбон обводил недоуменным взором членов муромцевского семейства. Он был одет в старый, но еще очень приличный костюм доктора. Из коровкинского гардероба были заимствованы и другие предметы туалета. Общий вид несколько портила огромная нашлепка на щеке: из-под бинта текли влажные струйки йодного цвета.

— Мы с утра направились в Пустой переулок, но господина Икса там не обнаружили, — пояснил доктор. — Тогда я, как нештатный агент, решился привезти клиента к помощнице частного детектива. И как здорово получилось! Все в сборе!