Карта императрицы

— Кстати, — понизил голос доктор Коровкин, — я вам уже говорил, княгиня намекала мне, что Петр Первый не имел прав на российский престол…

— Боже! — воскликнула Елизавета Викентьевна. — Как же так?

— Я теперь начинаю думать о самом худшем, — тихо ответила Мура, — я боюсь, что может сгореть Екатерингофский дворец… Милый доктор, не могли бы вы съездить со мной в Екатерингофский сад?

Доктор Коровкин смутился.

— Я бы с удовольствием, Мария Николаевна, но боюсь, что в ближайшие дни не буду собой располагать… А когда вы планируете туда съездить? — помимо желания доктора произнесли его губы.

— Это зависит от вас. — Мура приподняла голову, вызывающе выставила подбородок, повела черными, соболиными бровями.

Глава 14

Следователь Вирхов не спал ночь. Он ходил из угла в угол по гостиной, ерошил обеими руками жидкие белесые волосы и проклинал жидкость Перуни — что за мошенник организовал фирму, выпускающую средства для ращения волос! Не действует это средство, не действует!

Вернулся вчера Вирхов домой совершенно убитым. И ошеломляющий моральный удар нанесла ему всегда деликатная Полина Тихоновна!

Какой он дурак! Нет, это слишком слабо сказано! Какой он олух! Опыт сыскной работы, конечно, у него немалый, да и крещен он был своим отцом Иоганном Вирховым в православие младенцем, и все-таки… слаб оказался в вопросах религии, не знает канонов церковной жизни. Открыл рот и слушал басни этого идиота Закряжного о пелене с именем Дмитрия Донского! Облапошил его художник, облапошил…

В дурном настроении Карл Иванович отправился на службу и к удивлению агента, которого накануне вечером освободил от дежурства в доме госпожи Бендерецкой, снова отправил его туда. Да еще с суровым наказом: не спускать глаз с квартиры болтуна, а буде появится, срочно доставить его на Литейный.

Агент через час телефонировал Вирхову, что по сообщению госпожи Бендерецкой Роман Закряжный вчера вечером в чрезвычайном возбуждении примчался в свою мастерскую, но пробыл там недолго и с тех пор не появлялся. Карл Иванович велел агенту сторожить злодея, ему не терпелось узнать, для чего художник придумал историю с пеленой к образу Дмитрия Донского.

«Не послать ли курьера в аптеку за «Жидким льдом»?» — Карл Иванович мрачно перебирал синие папки на столе, не решаясь их открыть, голова его гудела, как чугунный котел.

Дав курьеру задание, он открыл папки с донесениями.

Агент, следивший за мистером Стрейсноу, докладывал, что англичанин, вернувшись в воскресенье от не установленного лица, проживающего возле Поцелуева моста, из номера не выходил. В воскресенье же вечером посыльный из аптеки принес в гостиницу на имя мистера Стрейсноу лекарство, слабительное средство, прописанное доктором Коровкиным. Вчера его навещали дочери профессора Муромцева и ассистент профессора Прынцаев. Англичанин приболел. Есть основания считать, что он страдает расстройством кишечной деятельности: в ресторане гостиницы не появляется, на завтрак заказал в номер овсяную кашу, поджаренный хлеб, крепкий чай. Если удастся умаслить коридорного — агент постарается осмотреть вещи больного.

Модест Багулин полдня отсыпался после чрезмерных возлияний в «Фортуне». Днем наведался в контору страхового товарищества «Саламандра», в «Общество поощрения художников». Вечером гулял около Аничкова дворца, изучал ажурную решетку, заглядывал сквозь звенья в сад. Когда вернулся домой, у дверей его поджидал Роман Закряжный. Поднялись в квартиру Багулина, и в ее окнах до двух часов ночи горел свет.

Дмитрий Формозов, не нарушавший своего распорядка дня даже в праздничные дни, проснулся рано, посетил Мариинско-Сергиевский приют, где проверял отчетность. Затем взял извозчика и поехал в Екатерингофский парк. Во дворец не заходил, фланировал по пустынным аллеям. Прогулку прервал известный в городе попрошайка Ваня Попов.

О Ване Попове Вирхов был наслышан. В зимнее время — обитатель петербургских ночлежек, а с весенним солнышком выползает на свет Божий, ночует по заброшенным кладбищенским склепам, там и хранит орудие своего промысла — колобаху, завернутого в тряпье грудного младенца. С этой бутафорией мошенник усаживается на тротуарах, для пущей убедительности один глаз закрывает черной повязкой.

Вирхов вернулся к донесению. Дмитрий Формозов в Екатерингофе побеседовал с убогим Ваней, дал ему денег — сколько именно, разглядеть издалека не удалось. Там же появились и две барышни с сопровождающим — перемолвились с господином Формозовым да и уехали. Барышни приличные: одна хрупкая блондинка, красивая; другая румяная брюнетка. Их спутник чрезмерно подвижный молодой человек, одет в приличное штатское платье. После этой встречи господин Формозов отправился к себе домой, переоделся, пообедал и отбыл в Аничков дворец. Вышел из дворца поздно и подался прямо на свою квартиру, из которой более и не выходил.

Карл Иванович вздохнул — сколько усилий, и все понапрасну. Впрочем, нет, кое-что из массива данных можно использовать. Например, тот факт, что отпущенный на свободу Роман Закряжный после посещения своей мастерской закатился на квартиру Багулина, факт полезный. Модеста надо допросить — он может знать, где скрывается художник.

Курьер доставил лед, и Вирхов велел ему срочно разыскать и доставить в следственную камеру Модеста Багулина.

Карл Иванович с удовольствием обтер виски и лоб «Жидким льдом» и, склонив измученную голову к столу, вновь погрузился в бумаги. Он внимательно рассмотрел три листа, на которых были четко обведены контуры босой ноги. Да, безусловно, в деталях очертания немного разнились, но можно утверждать — на всех трех рисунках запечатлена одна и та же нога. Согласно учению доктора Османа — так выглядит ступня женщины-врача… Глупое учение! Вирхов еще раз мысленно перебрал всех фигурирующих в деле женщин: из донесений агентов, приставленных к дому Бендерецкой, следовало, что домовладелица, потрясенная страшной смертью тихой жилички, заперлась в своей квартире и не покидает ее; юную фрейлину, барышень Муромцевых, престарелую госпожу Шебеко он по-прежнему из числа подозреваемых исключал. Древняя Лукерья? Чепуха!

Но откуда взялась босая женщина-врач в ночное время в кустах возле Воспитательного дома? А что она делала возле выставки Дамского кружка? Неужели это одна и та же поджигательница? Но почему она ходит без обуви в апреле? Сумасшедшая? Не блаженная ли, не юродивая ли наподобие Ксении Петербургской?

Следователь Вирхов вызвал в кабинет кандидата Тернова и поручил молодому человеку сходить на церковную службу: в Благовещенскую церковь, в Исаакиевский, — поговорить с богомольными старушками, те всегда все знают.

Карл Иванович со смешанным чувством благодарности к Фрейбергу и Пиляеву — за обнаруженный следок возле дома госпожи Бендерецкой, — и тайного раздражения за их вездесущесть бросил взгляд на пиляевский рисунок. Как же он, Вирхов, осматривая вершок за вершком окрестности места преступления, не обнаружил этого следочка? Сам он, конечно, землю возле конюшни, примыкавшей в задней стене доме Бендерецкой, не обследовал. Доверился околоточному. Тот клялся и божился, что осматривал землю в компании полицейских и никаких следов на ней не было. Неужели околоточный врет? А если не врет, то что все это значит?

Карл Иванович нарисовал на листке бумаги траекторию, по которой мог двигаться убийца Аглаи Фоминой, чтобы оказаться там, где обнаружен след. Можно было выбраться из окна лестничной площадки и, ухватившись за трубу, спуститься по ней на три фута, проползти по крыше примыкавшей к стене конюшни и спрыгнуть на землю как раз там, где и найден отпечаток босой ноги! Но при чем здесь женщина? Бендерецкая утверждает, что никаких посторонних женщин в ту пасхальную ночь в доме не было… Впрочем, за праздничными хлопотами и беготней могла и не заметить…

Допустим, какая-то блаженная террористка, босая к тому же, проникла в дом госпожи Бендерецкой. Попасть в незапертую квартиру Закряжного она могла, это факт. Могла взять и баранью кость. Но зачем ей убивать Аглаю? С целью ограбления? Что она забрала — деньги или холст? Почему орудием убийства выбрана баранья кость? Убийца схватил первое попавшееся под руку? Или хотел навести подозрения на художника?