Страница 38 из 40
Долгое, ожидание утомило душу, хотелось, наконец, исхода и освобождения, поэтому Светобор хмуро, с неудовольствием наблюдал, как тяжело и медленно шел Петрило к камскому берегу. Порывы ветра раскачивали усохшее, обвешанное тряпьем тело, на изможденном лице тоскливо тускнели усталые глаза, и в нем трудно было узнать дерзкого забияку, с которым Светобор когда-то рубился на мечах. Тогда он прервал полет смертоносного лезвия, чтоб добить словом и вполне насладиться униженьем сильного, ловкого, почти равного супостата. На этот раз перед ним был слабый, раздавленный, несчастный человек, и невольно теплая струйка жалости просочилась в твердый камень мужского сердца. Светобор сжал зубы и нахмурился еще сильнее.
Едва переставляя ноги, Петрило подошел, встал в двух шагах, досмотрел в закаменевшее лицо своего спасителя.
- Благодарю, - глухо сказал он и поклонился.
- Разве я икона, что ты мне кланяешься? - с суровой насмешкой спросил Светобор.
- Ты выручил меня и и моих людей из полона, и я благодарю тебя, - тихо сказал Петрило.
- То-то и оно, что людей, - проворчал Светобор. - Они не в ответе, что воевода неразумен.
Петрило без обиды принял эти слова, потому что в них была правда.
- Ты снова пожалел меня, - сказал он, взглянув в глаза Светобора, который тотчас отвел взор в сторону.
- Я пожалел твоих людей, - упрямо сказал Светобор, глядя в речную даль. - А что до тебя:
Он ответил Петриле прямым суровым взглядом.
- В третий раз - не пожалею! Помни об этом я держись от меня подальше.
Светобор резко повернулся и зашагал к ватажке своих стоявших поодаль кормщиков. Петрило проводил его взглядом и поплелся через лагерь светоборовой дружины к своему притихшему воинству.
Речная вода унесет тяжелый разговор, думал он, погаснет свет нехорошего дня, ночь пройдет, займется новая заря, встанет солнце светлое, все наладится и устроится. Так было много раз, так будет еще неодинова. Это жизнь:
- Воевода? - позвал незнакомый голос. Петрило поднял глаза - высокий носатый парень, приветливо улыбаясь, манил его к костру, возле которого вечеряли чужие ушкуйники.
- Хлеб-соль,- воевода! - парень вежливо поклонился и тут же бесцеремонно растолкал своих товарищей, освобождая место.
- За что такая милость? - спросил Петрило и оглядел незнакомые лица.
- Прости, воевода, - парень снова поклонился, - но не могу я спокойно смотреть на тех, кто тощее меня. Ушкуйники захохотали, и Петрило готов был нахмуриться.
- Не слушай его, воевода? - крикнул тоненьким голосом шустрый мужичок в ловко зашитых сапогах. - Не зря его Помелом кличут.
Хлеб-соль тебе, не побрезгуй!
Чужая беззаботность обогрела скорбное сердце, Петрило улыбнулся и сел к костру. А Помело уже тащил из котла немалый кус вареной дичины.
- О людях своих не печалься, - тоненько заговорил щустрый ушкуйник.
- Все будут сыты-довольны. Мало ли чего на волховском мосту случается, а здесь, в стране чужой-далекой, мы землякам всегда рады.
Вот так бы и в Новгороде, думал Петрило, кусая мясо, жить одним костром, одним котлом. Да хозяин его, Дмитр Мирошкинич, разве допустит этого?..
- А правда ли, воевода, - спросил неугомонный Помело, - что вы за биарским золотом ходили?
- Да уймись ты! - рыкнул здоровенный детина, сидевший рядом с Петрилой. - Пригласил гостя, так дай поесть спокойно.
Он замахнулся широкой ладонью, словно собираясь отшлепать шаловливое чадо, и в лучах заходящего солнца блеснул в глаза Петриле приметный камешек на узком золотом ободке. Не помня себя, Петрило перехватил на лету руку соседа своего, зорко вгляделся в колечко на толстом корявом мизинце.
- Откуда это? - спросил взволнованно.
- Долгая притча, - прогудел детина, высвобождая руку. - Ты, воевода, кушай, Помела не слушай, его слушать - только сердце рушить.
Но Петриле было уже не до еды. Поднявшись на ноги, он поблагодарил за хлеб-соль и сделал шаг в сторону от костра. Шустрый мужичок толкнул в бок носатого Помела.
-- Ну вот, - сказал огорченно жиденьким голоском, - речью своей мимосмысленной смутил воеводу, ему и кус в горло нейдет:
- Как звать тебя, воин? - спросил Петрило детину с колечком.
- Кистенем кличут, - отвечал тот.
- Ты, Кистень, проводи меня, - попросил Петрило. - Потолковать надобно.
Когда отошли подальше, повторил снова:
- Откуда у тебя колечко это?
Кистень неспешно рассказал о давнем ночном происшествии, когда отбил он у неведомых татей чужую женку с малыми чадами.
- Да так ли было все? - допытывался Петрило.
- Истинно так, - подтвердил ушкуйник.
Петрило помолчал, все еще сомневаясь, веря и не веря в происшедшее тогда, на ночной новгородской улице, и происходящее сейчас, на этом чужом берегу за много верст от дома. Но вот он, перстенек, который сам же и дарил еще до свадьбы, с другим не спутаешь. А в бесхитростных глазах Кистеня не отыскивается даже самой крохотной лукавинки, да и какая ему корысть лгать-обманывать? Истинно так!
- Дай, воин, обнять тебя. - растроганно сказал Петрило. - Ведь женку мою, Варвару Калиновну, с чадами нашими, оборонил ты от злой доли:
- Во она как! - изумился ушкуйник, неловко высвобождаясь из петриловых объятий, и разом угас в душе его слабый, глубоко упрятанный огонек надежды: надежды на что? а кто ж это знает, кто ведает:
- Коли так, - молвил Кистень осевшим голосом, - возьми перстенек, тебе он более надобен.
- Нет, нет? - горячо возразил Петрило. - Прими его, но не в уплату за труды твои, а в знак благодарности. В теперешнем моем положении мне нечем заплатить, но знай - отныне я должник твой.
-Да ладно, - отмахнулся Кистень. Сердечно попрощавшись, Петрило побрел к своим ватажникам, Слава тебе, Господи, думал он, и неподъемный камень, давивший на сердце все это время, рушился и осыпался, скомканная душа расправлялась и наполнялась cветом, тихой радостью и новыми надеждами. Хитро ты, жизнь, устроена - одной рукой губишь, другой голубишь, сама в яму толкаешь, сама соломы подстилаешь: Хотя соломы той не так уж богато, а от толчков да затрещин только успевай утираться, Вспомнил Петрило старого Невзора, щербатьй рот его, извергающий словеса разящие, сощуренные глаза, наполненные обидным презрением. А что Невзор? Не вожжа рвет губу лошадиную - возница безжалостный:
Вспомнил Петрило разговор с Дмитром Мирошкиничем, масляные глаза его, участие и сочувствие к делам слуги своего, льстивые вопрошания о здравии женки и малых чад. Как приятно было слушать эти речи, и думать не думал отрок боярский, что ласковый хозяин змеем ползучим струится и доверчивую душу, ищет местечко самое ранимое, чтоб ужалить побольнее. Светобор, враг непримиримый, пожалел дважды, а боярин-благодетель: Как служить, как верить, как жить после этого?
Кимера
- Дедушка? Дедушка? - закричала девочка, вбежав в дом Доброслава. - Я тебе ягод набрала? Ох, и слад...
Она осеклась и остановилась на бегу, увидев сидящего в переднем углу незнакомого человека. Моргнув глазенками, перевела обеспокоенный взгляд на Доброслава.
- Не пугайся, солнышко, - ласково сказал старик. - Это гость наш, дядя Невзор.
Девочка улыбнулась, поклонилась гостю и поставила на стол туесок с земляникой.
- Спасибо, Жданка. - Доброслав легонько обнял девочку, другой рукой погладил пушистые волосы. - Устала, небось, по лесу гуляючи? Ступай, отдохни, а мы тут ягод твоих отведаем.
Жданка доверчиво потерлась лицом о его бороду и выпорхнула за порог.
- Ласкова внучка твоя, - с одобрением и скрытой завистью сказал Невзор.
- Не внучка, - Доброслав вздохнул. - Сирота пришлая, из-под Муром-града.
- Как же на Пышме-реке оказалась? - удивился Невзор.
- Родителей булгары убили, ее с меньшим братом в полон забрали, по дороге он из лодки выпрыгнул и утонул в реке. А Жданку увезли в Булгар, где и продали на Ага-Базаре богатому калмезу. Калмез привез ее сюда, в Куакар, она в первый же день сбежала. Добралась до нашего селения, а тут и погоня подоспела. Пришлось мне ее отстаивать - выкупил я Жданку у того калмеза...