Бунт обреченных

Люди неподвижно стояли, ожидая, пока другой мужчина, стройнее их, но такой же сильный и мускулистый, одетый в шорты, несущий металлический стержень, не вышел из-за их спин. Присмотревшись, я понял, что это вовсе не представитель сильного пола, а женщина, похожая на культуристку, с маленькой грудью, немного выступающей из-под сплошной стены мускулов. На цепочке висел свисток, на носу находились очки с красными линзами, на макушке сидел поппит, расплывшийся, поджавший все свои восемь ног — один сплошной круг из красных глаз и зубастой пасти. Присмотревшись, можно было увидеть, как тяжело дышит существо, практически оно спало.

Женщина подошла к стойке, от жары на ее сосках собирались капли пота, стекавшие затем на мускулистый живот и пропадавшие под поясом шорт.

— Привету Марш. Видел где-нибудь мою рубашку?

Мужчина усмехнулся и выудил из-под стойки белый топ, хорошенькую майку, небольшой кусок материи:

— На, Сэди, она все еще здесь.

Женщина одной рукой взяла майку, поднесла ближе к себе, но не попыталась надеть, а вытерла потную шею другой рукой.

— Черт, как жарко сегодня!

В дверном проеме, слегка покачиваясь, поигрывая мускулами под тяжестью груза, прищурив глаза, стояли темнокожие мужчины. Они ждали.

Сэди взглянула на меня, затем на отца:

— Привет, мэр. — Слегка кивнув головой, она отвернулась — мы не представляли интереса для ее мира. Женщина дважды дунула в свисток — два резких звука, и мгновенно мужчины в дверях прыгнули вперед, топая босыми ногами по тропинке, следуя за Сэди, которая, пробежав по мосту, скрылась за домами поселенцев. Марш и отец наблюдали за ее уходом, оба явно заинтересованные в том, что они видели. Наконец, полицейский спросил:

— Ты помнишь Сэди Миллер?

Конечно, помню. Когда я уезжал, ей было лет десять — тоненькая, грубая, маленькая девчонка. Вторжение ничуть ее не изменило, она стала лишь чуть-чуть грубее.

— Это трудная работа. У нас существуют определенные проблемы с нанятием людей на такую службу, — сказал отец.

— Мне хотелось бы посмотреть на твое рабочее место, Марш, — попытался я сгладить неловкость.

С непроницаемым лицом тот взглянул на отца, затем перевел взгляд на меня:

— Конечно, Ати.

Выудив из ящика пару защитных очков с красными стеклами, Марш вручил их мне:

— Мой офис в твоем распоряжении, можешь оставаться там, сколько душе угодно. А потом пойдем попьем где-нибудь пивка, а?

— Конечно, когда захочешь. Я здесь буду еще несколько недель.

Надев очки, я прошел через пневматическую прозрачную дверь и, оказавшись в совершенно другом мире, стал ждать, пока глаза адаптируются к освещению. Даже с защитными линзами сделать это было довольно затруднительно — ультрафиолетовый свет проникал через них, пощипывал кожу, припекал ее через оправу очков. Когда бы я ни смотрел вверх, на потолок, я чувствовал легкую, покалывающую боль — моя радужная оболочка пыталась адаптироваться и не могла. Внутренний конфликт — тусклый свет и мощное сияние.

На грязном полу, покрытом противной стоячей водой, отдаленно напоминавшей болотную, кишащую чуждыми микроорганизмами, цвела черная растительность — черный вьюнок, маленькие голубые цветы, похожие на жуков. На ползучих стеблях раскачивались поппиты, часть их ползала по полу, падала в воду. Прямо как дома…

Мою кожу начало покалывать и пощипывать — результат ультрафиолетового излучения, взрастившего искусственную флору и фауну. Что бы там ни жило, оно так и не появилось — я слишком заметная и совершенно чуждая этому миру фигура.

Всюду суетились люди, коренастые, сильные мужчины и женщины, удобряющие почву навозом, выдергивающие пучш черной растительности. Рабочие были как на подбор, крепкие, пышущие здоровьем. Их спины в сыром влажном воздухе, подернутом дымкой от ультрафиолетового излучения, блестели от пота.

Земляне на поверку оказались лучшими рабами Голубых станций, чем боромилитяне, считающие отправку на них смертным приговором.

Вдалеке послышался звук, напоминающий протяжное, низкое мычание, и отец что-то пробормотал вполголоса. Мне был известен этот звук. Я прикрыл рукой и без того прищуренные глаза и шагнул вперед, ступив в жидкую грдзь. Раздался громкий, чавкающий звук, и во все стороны посыпались брызги.

Люди обычно называют их афидами. Они представляют собой двуногих животных, с головы до ног покрытых переливающейся голубой чешуей, с толстыми короткими хвостами, а главной отличительной особенностью их собачьих морд являются яркокрасные глаза. Эти человекообразные животные мычат подобно коровам.

Здесь, то есть в пределах видимости, находилось небольшое стадо афидов, примерно пара дюжин, может, еще пара экземпляров пряталась в туманной дымке на другой стороне. Среди них довольно отчетливо вырисовывались силуэты людей с длинными деревянными прутами, которыми они тыкали животных, направляя их в ту или иную сторону. Афиды медленно брели по колено в густой растительности, застенчиво срывая ее, сосредоточенно чавкая, затем глотая. Думаю, это из-за них в воздухе так сильно пахло метаном.

Немного в стороне от меня люди поймали двух афидов и крепко их держали, хотя животные и не думали сопротивляться. Упитанная самка с выступающим животом и отливающей металлом чешуей и откормленный самец, чьи половые органы походили на жирные надутые губы, попались на дешевую уловку людей, что держали их за передние конечности, прижимая живот к животу. Надсмотрщик-землянин с железным прутом под мышкой наблюдал за действиями подчиненных, широко ухмыляясь.

Глаза самки внезапно округлились, рот искривился, будто застыл в судорожном вздохе, а самец тем временем испустил долгое, протяжное мычание.

Из соединенных в единое целое клоак животных начала сочиться густая, вязкая жидкость серебристого цвета.

Скрип, скрежетание, чавканье…

Внезапно, встревожив всю Голубую станцию, послышался сигнал оповещения. Основное стадо афидов быстренько насторожилось и, забыв про корм, сбилось в кучу. Спаривающиеся животные обхватили друг друга, затем, упершись руками партнеру в грудь, с мерзким чавкающим звуком наконец разжали объятия.

Я услышал шепот отца:

— Господи! — Он пытался отступить и прижаться к стене, норовя встать поближе к пневматической двери.

Люди схватили самца, этого откормленного быка.

Он, естественно, попытался вырваться. Однако все его усилия оказались напрасными. Несчастное животное издало безнадежное мычание. Хотя оно и было готово к этому, но все же, поставленное перед фактом, наконец осознало безвыходность своего положения.

Люди выволокли афида на середину комнаты, где воздух был не так сильно насыщен испарениями, и сунули мордой в грязную воду. Клоака самца все еще раздувалась. Было видно, как серебристая вязкая жидкость смешивается с водой. Один мужчина сидел у афида на плечах, другие держали раскинутые руки И ноги, оставив без присмотра толстый хвост.

Тебе повезло на этот раз, афид…

Из тумана послышалось протяжное мычание других особей, позволившее предположить, что этихживотных тоже ждет подобная участь. Некоторым из них очень не повезет. Пришло время кормежки.

Поппиты начали спускаться с деревьев, пробираясь через заросли черной растительности, выползая на свет божий и собираясь около предназначенных им афидов. Они, собравшись на кровавый пир, представляли собой отвратительное, отталкивающее зрелище: красные глаза сверкают, зубастые пасти, в предвкушении обеда, хищно открыты. Хотя эти твари не смогут съесть много.

Когда первый поппит отхватил кусок мяса с хвоста животного, афид резко дернулся, вскрикнул и практически сбросил мужчину, сидевшего на его плечах. За первым укусом последовал еще один, второй, третий, сотня, тысяча… Афид кричал, вырывался, стонал, затем только дрожал, потом лежал без движения, беззвучно плача. По прошествии нескольких минут хвоста у него будто и не было…

Некоторые могут подумать, что в связи с дальнейшим развитием эволюции у определенных разновидностей в хвосте исчезли нервные окончания. Скажу только, что они ошибаются. Неверно думают и другие, те, кто наивно полагает, будто раса господ выращивает, или только собирается это делать, афидов с бесчувственными, онемевшими, ничего не ощущающими хвостами.