Страница 5 из 21
За черным раздвоенным стволом сосны продолжается борьба. Бегу туда. Вижу — белесый из лунного света ковер, окаймленный сажистыми тенями, а на конце его бьется и гортанно клекочет певец, минутой назад околдовавший меня своей песней.
— Уйдите! — хрипло кричит охотник. — Я привязал его за крыло. Теперь не уйдет.
Я не понимаю, зачем нужно привязывать к кусту раненого пленника, почему голос человека сделался вдруг таким схожим с клекотом дикой птицы.
— Уходите же! — захлебывается от возбуждения Василий Дмитрич. — Я пристрелю его.
Старая бескурковка почему-то два раза подряд дает осечку.
— А ну его, так дойдет! — смущенно бормочет охотник. — Два заряда на него истратил. Сам кончится.
Могучая птица бьется у края лунной дорожки. Почти физически ощущая боль ее и тоску, я подымаю ружье… Оглушенный выстрелом, не сразу догадываюсь, почему так сердит Василий Дмитрич. Оказывается, нельзя было стрелять так близко: кучным зарядом рискуешь попортить внешний вид дичи.
На обратном пути мы угрюмо молчали. Молчал и ограбленный лес в багровом сиянье зари. Ему так недоставало глухариной песни!
…Вот и все. Теперь вы понимаете, почему больше не выстрелит красивое ружье, что лежит у вас на коленях.
ЖАР-ПТИЦА
Лес подступал к самому домику. Одну сосновую ветку — кустистую, с рассохшейся щербатой шишкой — пришлось даже обломить: она мешала закрывать окно на чердаке. В ветреную погоду деревья оживленно лопотали вокруг и царапали сучьями по тесовой крыше.
Но не ветер — птицы будили Алешу по утрам. В последние дни его прилежно навещает какая-то стыдливая пернатая незнакомка. Подарит чудесной песенкой, заронит беспричинную радость в душу… и была такова.
Вот и сейчас… Слышите? «Тиу-лиу, тиу-литиу!» То ли серебряный колокольчик прозвенел, то ли пропела игривая флейта.
Алеша на цыпочках подбегает к окну, щурясь от солнца, ищет в ветвях таинственную певунью. Напрасно! Пугливая, она исчезает всякий раз, чуть скрипнет рассохшаяся рама.
Перед окном мерцают, покачиваясь, вощеные хвоинки. Алеша гладит их рукой, будто котят, ловит на ладошку теплые лучи. Душистый лесной ветерок треплет его спутанные волосы. Над головою жужжит, тыкаясь в потолок, заблудшая пчелка. Чьи-то цепкие лапки шуршат по крыше.
После завтрака Алеша надевает очки и отправляется в лес. Гулять ему разрешено только до ручья. Но вот беда — вдаль Алеша видит совсем плохо. Захочет рассмотреть получше франтоватого дятла, бабочку или пучеглазую стрекозку, так ведь, хитрецы, непременно заманят в самую глушь.
С цветами проще — те никуда не улетят. А сколько нежданных открытий таит каждая былинка, стоит лишь взглянуть на нее через сильные линзы очков! Присядешь на корточки перед головкой отцветшего подснежника, и тебе навстречу всплывает из зеленого сумрака округлое шелковистое облако. Узорчатые чешуйки лишайников на березовой коре превращаются в чеканные монеты из какого-то древнего клада, а куртинка седого мха — в настоящий дремучий лес из хрупкого серебра.
Но ничто не могло удержать Алешу, если из глубины леса долетал протяжный мелодичный посвист — тиу-лиу, тиу-литиу! Как завороженный, спешил он навстречу песне. Бежал не таясь, побуждаемый страстным, необоримым желанием увидеть. Кто объяснит, почему так влечет нас к себе недоступное? Ведь Алеша знал по опыту — милая певунья ревниво бережется стороннего взгляда. Вся надежда была на слепой случай.
И вот однажды (впрочем, это скорее походило на сон, чем на явь), однажды с вершины березы, откуда только что слышался знакомый посвист, взметнулась вдруг к небесам диковинная птица. Она описала в воздухе крутой полукруг и утонула в зеленом дыму листвы. Алеша успел лишь заметить, что оперенье птицы сверкнуло всеми цветами радуги. Еще ему показалось — то ли это солнце вспыхнуло на стеклах очков, — ему показалось, будто от крылатого дива веером рассыпались по небу цветные лучи.
Всего миг длилось виденье, но долго не мог опомниться ошеломленный мальчуган.
Было утро. Беззвучно струились рубчатые листья осин, процеживая солнечные лучи, и тяжелые редкие капли росы ртутными шариками скатывались в траву.
С той поры много раз приходил Алеша к древней березе. Ждал, затаясь, не взлетит ли снова сказочная птица. Возвращался усталый, задумчивый. Боясь насмешек, даже матери не открывал, что привиделось ему однажды майским утром в лесу.
К счастью, не все лесные обитатели были так недоступны. На песчаной отмели у ручья Алешу встречали оживленным писком веселые кокетливые трясогузки с черными галстучками на белоснежных манишках. Знал Алеша, на каком пне любит понежиться молодой ужик в золотистой коронке, где свила гнездышко прилежная горихвостка.
Возле встрепанного куста можжевельника, осыпанного зелеными искрами новых игл, жила прелестная ящерка. В первые дни она, взметнувшись, исчезала в норке, едва заметит вблизи непрошеного гостя. Алеша опускался на колени и тихонько просил:
— Выйди. Я только посмотрю на тебя.
Из подземного убежища появлялась лакированная головка, и на пришельца нацеливался крохотный глазок-бусинка.
— Совсем выйди! — просил Алеша.
Ящерица задергивала белесоватой пленкой глаза, помедлив, вылезала и, клоня головку то на один бок, то на другой, осматривала гостя. Спинка и бока у нее вышиты мельчайшим зеленым бисером, а кожица под мышками сборилась от учащенного дыхания.
— Вот видишь — ничего дурного не случилось, — шептал восхищенный Алеша. — Погрейся на солнышке, а я буду смотреть на тебя.
День ото дня ящерка становилась все смелее, доверчивее. Один раз, когда Алеша гладил ее травинкой, сбоку наплыла вдруг чья-то тень. Ящерица мгновенно скрылась в норке. Алеша обернулся. Парнишка лет восьми, солидно заложив за спину руки и расставив босые ноги, бесцеремонно, в упор рассматривал его из-под надвинутого до самых глаз картуза. Против солнца загорелый незнакомец выглядел совсем черным, только светились под картузом соломенные, давно не стриженные волосы да пунцово рдели оттопыренные уши.
— Чего ты искал там? — небрежно спросил парнишка, пожевывая какой-то мясистый стебель.
— Ящерица здесь живет, — смущенно пробормотал Алеша.
— Невидаль тоже — ящерица! — ухмыльнулся незнакомец, однако присел на корточки перед норкой.
— Она красивая, — как бы оправдываясь, сообщил Алеша.
— Ящерица — ящерица и есть!
В эту минуту глупая ящерица совсем некстати выскочила из своего убежища. Белобрысый с неожиданной прытью схватил ее вместе с пригоршней песка. Мгновенье — и гибкое зеленое тельце сверкнуло на солнце. Алеша радостно встрепенулся — вырвалась! Но тотчас заметил: в руке у паренька бьется оторванный хвостик.
— Ну зачем так? — простонал Алеша. — Ей же больно!
Прикусив крепкими желтоватыми зубами кончик языка, парнишка молча любовался своим трофеем. Потом отшвырнул двумя пальцами прыгающий жгутик и обернулся к Алеше.
— Больно, говоришь? А чего ее жалеть? Не человек ведь — ящерка. Их вон сколько везде!
Незнакомец подобрал оброненный стебель, стряхнул песок с него и зачавкал как ни в чем не бывало.
— Тебе и впрямь ее жалко? — удивленно воскликнул он, вглядываясь в расстроенное лицо Алеши. — Эх, чудила! Да у нее же новый хвост вырастет. Ты что, не знаешь, что ли?
Алеша только прерывисто вздохнул. Ведь это он приучил ящерицу не бояться человека, значит, сам отчасти повинен в ее беде.
— Будет дуться-то! — примирительно сказал парнишка. — Было б из-за чего, а то — тьфу! — хвост ящеркин! Ты скажи лучше, чего ищешь в лесу-то. Ягод еще нет. Щавель нешто?
— Жар-птицу искал я, — бездумно вырвалось у Алеши.
— Чего, чего? — Белобрысый расхохотался, держась одной рукой за живот и тыкая пальцем в Алешу. — Жар-птицу ищет! Охо-хо! Иванушка-дурачок ищет Жар-птицу!