Страница 17 из 21
Случалось, навозятся мои молодые, устанут и заснут оба прямо на ковре. Коля даже поздоровел в ту пору: на щеках заалел румянец, а в больших серых глазах частенько метались искорки самого бесшабашного веселья. Оказалось, и смеяться он умел не хуже других детей — заливчато, тонко, словно колокольчик.
К сожалению, Анне Васильевне, Колиной маме, почему-то не нравилось, когда сыну ее бывало весело.
— Колька! — нередко раздавался за дверью ее властный голос. — Марш домой сию минуту!
Мальчик вздрагивал, как-то увядал весь и уходил, тихонький и покорный. Однажды он не навещал нас с Тузиком несколько дней кряду. Видно, мать запретила ему эти визиты. Потом робко постучал в дверь и, не заходя в комнату, попросил отпустить с ним щенка на прогулку. Возвратился Коля один и долго безутешно плакал. Выяснилось — настоящие хозяева Тузика признали своего щенка и бесцеремонно забрали его.
Недели три я прожил в полном одиночестве. Коля совсем позабыл ко мне дорогу. Лишь изредка видел я его в окно. Пряча что-то за спиной, озираясь по сторонам, он подходил к сараю, отпирал замок и исчезал за дверью. Затем он перестал появляться и во дворе.
Наведаться к нему я считал неудобным: с Колиной мамой мы отнюдь не были друзьями. При встречах гордая Анна Васильевна не всегда даже находила нужным отвечать на приветствия. Немудрено, что я немного растерялся, когда однажды утром она сама зашла в мою комнату.
— Колька велел сходить за вами! — не здороваясь, объявила она и с грохотом отставила предложенный стул. — Что уж за дела у вас такие? От матери вечно секреты…
Несколько минут спустя я был у соседей. Коля лежал на диване, чистенький, в свежевыглаженной рубашонке. Носик его заострился, а на лбу и тонкой птичьей шейке яснее проступили голубые жилки. Видимо, незадолго перед моим приходом мальчика навещал доктор: в комнате еще чувствовался легкий больничный запах, а на тумбочке перед диваном белел лоскуток рецепта.
Разговор поначалу не клеился. Коля сосредоточенно сопел, ерзал по дивану, нетерпеливо поглядывая на мать. Та, очевидно, не без умысла слишком долго поправляла у комода свои завитые волосы.
— Ладно уж, — сказала она наконец, — схожу в аптеку. Секретничайте тут.
Едва закрылась дверь за Анной Васильевной, Коля приподнялся на локтях и возбужденно зашелестел мне в самое ухо:
— Вы никому не скажете, если я вам тайну открою? Нет? Тогда возьмите вот здесь, под диваном, мисочку и отнесите в наш сарай. Пожалуйста! Ключ вон там, в моем валенке, у дверей. Просто поставьте мисочку на землю и уходите. Больше ничего.
Было бы нескромным допытываться у больного, для чего это нужно. Тайна есть тайна. Я выдвинул из-под дивана мисочку с каким-то бульоном и куском белого мяса, вытряхнул из крошечного стоптанного валенка ключ и отправился выполнять поручение.
— Только потом опять приходите, ладно? — крикнул мне Коля вдогонку.
Когда я открыл дверь сарая, мне почудилось, что-то шарахнулось у меня из-под ног, взметнулось по стене на потолочную балку и растворилось там в полумраке. Я поставил мисочку и взглянул вверх. Два зеленоватых огонька светились в том месте, где исчезло таинственное существо. Не иначе, там притаилась большая одичавшая кошка. Подманить ее к мисочке не удалось. Я запер сарай и ушел.
— Ну, видели? — нетерпеливо приподнялся Коля при моем возвращении.
— Нет, никого не видал, — схитрил я.
Лицо у Коли вытянулось, пересохшие губы задергались. Он готов был расплакаться.
— Видел, видел! — поспешил я успокоить его. — Какое-то чудище шмыгнуло там на потолок. Глаза зеленые, страшные и светятся.
— И вовсе не страшные, — улыбнулся Коля. — И вовсе даже не чудище. Это Фейка.
— Кто, говоришь?
— Фейка. Ну, Фея, значит, Вы не слышали разве — феи такие бывают добрые волшебницы? Ну, и это тоже фея. Только ее заколдовали, и она пока в кошку превратилась.
Коле было в ту пору всего шесть лет, и немудрено, что сказка так легко уживалась с действительностью в его головенке.
— А не могло случиться, что она и родилась кошкой? — спросил я.
Коля обиженно замотал головой.
— Простые кошки, если их убьют, то уже не оживают. А эта совсем-совсем мертвая была, а потом оживела. И еще она по-человечьи может говорить, только у нее плохо получается.
— Вон оно что!.. О чем же она разговаривала?
— Просила, чтоб я ее спрятал от дяди Саши, который в нижнем этаже живет. Это он ее убил. Говорит, она у них молоко в погребе выпила. Только неверно это. Не будет Фейка чужое молоко пить. Не будет ведь, правда?
Я кивнул.
— Ну, а дальше что было?
— Дальше? — Коля болезненно передернулся и сел на постели. — Палкой он ее убил. А я ее в наш сарай отнес. Похоронить хотел. Совсем она мертвая была. Не верите?
— Верю, Коля, верю.
— Ну вот. Пошел я искать коробку, чтобы гроб сделать. Прихожу назад, а она сидит и на меня смотрит. И совсем-совсем живая. Только голова трясется. И шипит. Все слова у нее на «ш» получаются, а все равно понятно… Мама про нее ничего не знает! — спохватился вдруг Коля.
— От меня тоже не узнает, — пообещал я. — Мы вот как сделаем. Чтобы мама ни о чем не догадывалась, я сам буду кормить Фейку, пока ты не поправишься. Ты ей ничего не оставляй — сам ешь. А Фейка голодать не будет.
Горячая ладошка признательно легла на мою руку. Коля откинулся на подушку и, утомленный разговором, незаметно уснул.
Я положил в карман ключ от сарая и вышел.
Хворал Коля долго. Верный обещанию, я дважды в день наведывал Фейку, приносил ей остатки со своего стола. Поначалу она дичилась, пряталась среди обломков мебели или забиралась на потолочную балку. Потом стала доверчивей и наконец осмелела настолько, что принималась за еду в моем присутствии.
Ничего примечательного, «волшебного» в ее внешности я не находил. То была крупная серая кошка с костлявой спиной и тонкими жилистыми ногами. На голове между ушей чернел бугристый рубец. Ни у кого, кроме сердобольного Коли, такое страшилище не могло бы вызвать симпатии.
Один раз при моем появлении Фейка не поднялась со старого ватника, который был специально для нее расстелен в углу. Она ревниво прикрывала кого-то своим телом, а когда я подошел поближе, злобно оскалилась и зашипела. Оказывается, Фейка стала матерью. Из пятерых котят почему-то шевелился лишь один. На него и перенесла Фейка весь пыл своих материнских чувств. Но сберечь себя для детеныша Фейка так и не сумела.
Случилось, что мне нужно было уехать по делам на целые сутки. Вернувшись, я не нашел Фейку в сарае. Изголодавшийся котенок, дрожа всем тельцем, ползал по полу и чуть слышно пищал. Сунув сироту за пазуху, я отправился на поиски и скоро нашел его мать. Мертвая, она валялась среди осколков битого стекла на свалке. По всей вероятности, голод выгнал несчастную из сарая и она попалась-таки на глаза кровожадному дяде Саше. Хорошо еще, что котенок, хоть с грехом пополам, мог все же лакать молоко из блюдца. Иначе не выжить бы и ему на этом свете.
С Колей я виделся почти ежедневно. И всякий раз, когда мы оставались наедине, он нетерпеливо выпытывал у меня новости о Фейке. Пришло время, когда изворачиваться и выдумывать все новые и новые сказки сделалось мне не под силу.
— Знаешь, Коля, — сказал я ему тогда, — ушла от нас Фейка.
— Ушла? — упавшим голосом повторил малыш. — Как же так… И мне ничего не сказала.
— Сказала, Коля, сказала. Она сказала, что ты очень хороший мальчик и должен скоро поправиться. А еще она оставила тебе чудесного котеночка. И мама твоя не возражает, если он будет жить у тебя. Я уже говорил с ней. — Я опустил на одеяло перед мальчиком пушистого дымчатого котенка. — Вот он подарок тебе от Фейки.
Котенку в то время было уже три недели. Он игриво подпрыгнул на одеяле, перевернулся на спину и, облапив худенькую Колину ручонку, принялся щекотать ее задними лапками. Коля счастливо рассмеялся.