Тень власти

Все мое существо возмущалось против этого. Нет, не должно этого быть.

– Но, Марион, – заговорил я, когда дар речи вернулся ко мне, – прежде всего я должен знать, прежде всего вы должны рассказать мне все. Может быть, есть еще выход.

– Увы, нет. Но я расскажу вам все, только обещайте. Если любите меня, освободите меня от этих мук. Сжальтесь и обещайте.

Она еще сильнее охватила меня. Невозможно было сопротивляться ее умоляющему голосу.

Мысли мои носились в беспорядке. Я был опять на свободе, и, конечно, я, дон Хаим де Хорквера, воспитанный то-ледским инквизитором, окажусь еще достойным соперником для барона ван Гульста и добрых граждан города Гуды, и не опускаясь до лжи. Они выпустили тигра из клетки. Тем хуже для них.

– Прежде всего расскажите мне все, Марион, и если выхода действительно нет, как вы говорите, то я согласен на вашу просьбу.

Она перевела дыхание.

– Благодарю вас. Теперь мне легче, – промолвила она, поднимаясь с колен.

Вдруг она покачнулась и вытянула руки, ища опоры. Все ее силы ушли в эту страстную мольбу: слишком велико было это напряжение. Я привлек ее к себе, чтобы она могла оправиться.

Через минуту она уже опомнилась.

– Нет! Я не должна этого делать, – воскликнула она, освободившись из моих объятий.

Я стиснул зубы. Дорого поплатятся за это ван Гульст и другие.

– Я все расскажу вам, но вкратце: времени у нас немного.

Она говорила быстро, не переведя дух.

– До восхода солнца вы должны решиться. Выхода нет. Ибо меня сторожат так же, как и вас. Со вчерашнего дня ван Гульст и его люди неотступно следят за мной. Но мне все-таки удалось послать мою служанку к Марте ван Гирт и в предместье города предупредить, чтобы все вооружались и шли выручать вас. Ибо если многие ненавидят вас, то многие и обожают вас – таких гораздо больше, чем вы знаете. У одного ван Гирта до пятидесяти служащих, которые гораздо больше любят его дочь, чем его самого. Я думаю, что все они явятся. Но, увы! Вам придется раньше решиться. Я была в вашей комнате и читала то, что написано в книге с серебряными застежками.

– Мой дневник, – тихо сказал я.

– Да, я искала доказательств вашей невинности и нашла вот что. Застежки книги были заперты, но инструменты, которыми вскрыли ваш письменный стол, еще лежали здесь же. Замок, очевидно, подался сразу. Все ваши вещи были перерыты, но не такой любящей рукой. Я надеюсь, вы простите меня. Я начала с конца, переворачивая чистые страницы, пока не дошла до последних записанных вами слов. Я прочла их с жадностью, ибо они как раз отвечали моим мыслям! Подумать только! Вам предлагали целое королевство – ивы отказались! – вскричала она с сияющими глазами. – Потом, – продолжала она, опустив глаза и краснея, – мною овладело непреодолимое искушение. Я не верила, что вы любите меня… А что если так? Не сильно было это сомнение, но раз оно закралось в мою душу, я потеряла над собой всякую власть. Ведь если я переверну еще одну страницу, я узнаю все. И я перевернула и узнала. Простите меня.

– Марион, я благодарю вас за это. Теперь между нами нет никаких сомнений.

– Нет, их нет. Когда я показала ван Гульсту вашу последнюю запись, он холодно произнес: „Это еще не доказательство. Намерения графа могли перемениться“. Ваш ответ куда-то исчез, и я уверена, что он в руках ван Гульста: он обещал очистить вас от всяких подозрений. Без вашего ответа он не мог бы этого сделать. Он очень сожалеет, что напрасно заподозрил вас, – так, по крайней мере, он говорит. Но теперь речь идет уже о его собственной жизни, и он не хочет снять с вас подозрения до тех пор, пока вы не дадите слова не мстить за все, что случилось, а я не соглашусь исполнить его желание. У нас было бурное объяснение, ибо я тоже поставила свои условия, и он знает, что живой я ему не дамся. А ваша честь останется незапятнанной в ваших собственных глазах и в глазах всего света. Если ваша гордость будет иногда страдать, то вспомните, что кое-чем вы обязаны вашей стране и немножко мне.

Голос ее опять зазвучал тихо, и опять невозможно было противиться ей.

– Теперь я вам все сказала. Вы видите, что выхода нет. Его люди стоят за этими дверями.

– Сколько их тут? – прервал я ее.

– О, вы не должны вступать с ними в борьбу. Условие наше таково, что если вы его не принимаете, то вы должны идти обратно туда, откуда вы пришли, и ждать смерти. Руки у нас связаны, и судьба наша тяжела. Но любовь наша крепка, и даже смерть не разлучит нас. Я не знаю, что нас ждет на том свете, и будет ли там жизнь такова, как говорят наши проповедники. Но если любовь следует и в тот мир, то вы не будете там одиноки. Ибо не много времени для печали духа, и, когда наступит час печали, знакомый голос скажет вам, что жизнь коротка, а любовь вечна. Я должна проститься с вами, но раньше я должна поблагодарить вас. Вы спасли меня от костра и дали мне цель в жизни. Благодарю вас за вашу любовь, за то, что вы исполнили мою просьбу. Знаю, что вам трудно было решиться на это. Я поцеловала вашу руку в первый день нашей встречи, позвольте поцеловать ее и теперь, когда мы расстаемся.

Она взяла мою руку и поцеловала ее. Она! Мою руку! Она благодарила меня! И я стоял и позволил ей все это сделать!

Я был подавлен, ошеломлен ее величием. Я не мог говорить, и только горячие слезы застилали мои глаза.

Я страстно бросился к ее ногам, стараясь схватить ее, поцеловать край ее платья. Мои нервы не выдержали, и я едва понимал, что делаю.

Она отскочила назад.

– Тише, – сказала она. – Вы не должны этого делать. Пора.

И она посмотрела в конец коридора, откуда доносились звуки, как будто кто-то открывал и закрывал двери. Я овладел собой и встал.

– Теперь я хочу переговорить с этим человеком. Идемте, Марион.

Мы тихо двинулись по коридору. Мой мозг работал лихорадочно, стараясь оценить положение. Когда мы приблизились к концу коридора, дверь открылась и показалась какая-то полная фигура.

То был барон ван Гульст. Он сделал мне глубокий поклон.

– Надеюсь, вам удалось уговорить его превосходительство простить меня? – спросил он шедшую впереди меня Марион.

– Да, – коротко отвечала она. – Его превосходительство согласен простить вас, если вы поправите дело.

– Сделаю все, что от меня зависит, – отвечал он, вторично кланяясь. – Ваше превосходительство, я весьма раскаиваюсь в том, что неправильно заподозрил вас. Усерднейше прошу простить меня.

Недалеко от нас на стене висел фонарь. Его свет падал как раз на лицо и смеющиеся глаза ван Гульста. Марион кое-чего не знала. Но он слышал мое недавнее с» ней объяснение, он обвинил меня перед советом, он знал всю гнусность затеянного им торга.

– Может быть, – отвечал я. – Прежде всего я должен услышать все условия договора.

Он повел бровями.

– Разве вы не сказали, Марион?

От такого обращения к ней меня словно кто ударил хлыстом по лицу.

– Она говорила о них, – отвечал я вместо нее. – Но я хотел бы слышать их из ваших уст.

– О, условия немногочисленны и просты. Вам сохраняется жизнь, и я обязуюсь добиться вашего оправдания в совете. В свою очередь вы должны поклясться, что не будете мстить мне за все, что произошло в эти дни, и никаким образом. Мне говорили, что, даже когда вы даете обещание, опасность не устраняется. Поэтому я настаиваю на том, чтобы дана была клятва без всяких ограничений про себя.

– Это все?

– Все, что касается лично вас.

– Вы также дадите клятву? Вы не верите мне, а я не верю вам.

Он пожал плечами:

– Как вам угодно. Если вы желаете, я готов поклясться.

– Вы должны дать клятву в присутствии свидетеля, например, ван Сильта, – продолжал я.

– Нет, этого я не сделаю, – резко сказал он. – Свидетелей я не хочу.

– В таком случае вы будете довольствоваться только словом и с моей стороны.

– Здесь мадемуазель де Бреголль, и мы не можем солгать в ее присутствии.

– Да, но вы можете. Следовательно, наш договор нужно изложить письменно, нужно его подписать и дать подписать какому-нибудь свидетелю. Им будет мадемуазель де Бреголль.