Страница 71 из 75
На завал он наткнулся примерно на четырехсотом метре. Собственно, даже завалом его назвать было трудно. Не знай Аракелов, что раньше по этому ходу пробирались они дальше, куда дальше, не будь он в этом уверен абсолютно, - тупик, в который он уткнулся, показался бы естественным, изначальным. Ну, заполз в какой-то аппендикс, заплутал в лабиринте ветвящихся ходов... Только не было этого тупика прежде! Был ход, причем как раз в этом месте расширявшийся настолько, что можно становилось ползком, правда, не поднимая голову, - развернуться; здесь они с Венькой лежали рядышком, обсуждая, куда ползти дальше... Аракелов пощупал, осмотрел, простучал стену перед собой: она казалась монолитной, нечего и думать как-то разгрести завал этот - скала, сплошная скала.
Пятясь, он вернулся на тридцать или сорок метров, свернул в боковое ответвление, которое должно было вывести туда же, к вертикальным каналам Арфы, только более долгим, кружным путем. Однако минут через двадцать убедился, что и здесь путь перекрыт не менее надежно.
Часа два или три, а может быть, и больше - времени он не засекал, пытался Аракелов пробиться в дальнюю часть лабиринта, но в конце концов вынужден был признать свое поражение и окончательно отступить.
Он вернулся в Колонный храм. Все тело болело - ссадины, царапины, синяки... Да, шорты и безрукавка - не самый подходящий наряд дл спелеолога-любителя. Аракелов отправился к сифону, соединяющему Колонный храм с Первым гротом, умылся: вода была морская, соленая, и потому удовольствия Аракелову эта процедура, мягко говоря, не доставила. Ничего, утешил он себя, это полезно, антисептика это.
Больше ему здесь, в пещерах, делать было нечего. Правда, вылезать наверх - тоже перспектива, прямо скажем, безрадостная. Не хотелось, ой, не хотелось Аракелову встречаться сейчас с Ганшиным. Не сорваться бы, не наговорить бы такого, чего потом вовек себе не простишь: нет ничего бессмысленнее бессильной озлобленности побежденного. Оба они с Ганшиным были уверены - каждый в своей правоте. И у Ганшина хватило сил, характера, возможностей свою правоту, если не доказать, то хотя бы навязать...
Он сидел на краю сифона, свесив ноги в воду. Ганшинский взрыв породил просадки и смещения не только в недрах острова, но и в аракеловских мыслях и чувствах. В них медленно, трудно проходила какая-то перестройка, совершались подспудные духовно-тектонические процессы, осознать которые он пока еще не мог. Но в одном он был уверен. История эта не может кончитьс просто так, ничем, не может остаться лишь одним из эпизодов его, аракеловской, жизни.
Так было уже - тридцать лет назад, когда расформировывали военно-морское училище и курсанту Аракелову пришлось искать себе новое место, новое поприще, новую точку приложения сил в изменившемся после разоружения мире. И он нашел ее, стал батиандром, "духом пучин", и не было дня, даже часа; даже минуты, чтобы пожалел он о своем выборе.
И так было снова - пять лет назад, когда вызвал его к себе Григорян, битый час ходил вокруг да около, а потом вдруг отрубил: "Все, Саша. Я понимаю, трудно это, больно, но лучше уж сразу. Не пропустила теб медицина. Окончательно. Понимаешь, тебе уже сорок пять". Скажи ему это кто-нибудь другой, Аракелов, может, и стал бы спорить, возражать, требовать... Но Григорян сам был батиандром - еще из первого набора. Он сам шагнул через этот порог. И Аракелов выслушал приговор молча. И так же молча принял новое назначение (иначе он сделанное предложение не воспринимал) - начальником подводных работ на "Руслан".
И вот теперь... А что, собственно, теперь?
Вода в сифоне пришла вдруг в движение, словно в черной ее глубине взыграла мощная рыбина, вроде того группера, что живет под скальным козырьком возле входа в туннель. Только какая же рыба может жить в этой луже? Бред!
Аракелов вскочил на ноги - как раз в тот момент, когда из черной, маслянисто поблескивавшей в свете лежавшего рядом на песке фонар показалась голова, неузнаваемая в бликующем коконе "намордника".
Ганшин?!
Быстрым движением человек выбросил тело из воды, сорвал "намордник"...
- Аина?!
- Вы живы, моряк? Живы!
Папалеаиаина шагнула к нему, обняла, спрятала лицо на груди. Вода ручьями стекала с ее тяжелых волос, и Аракелов не сразу понял, что она плачет. Плачущая Папалеаиаина - с ума сойти... Аракелов успокаивающе погладил ее:
- Что случилось, Аина? Как вы сюда попали?
- За вами... Я думала... Мы боялись... - Папалеаиаина говорила быстро, неразборчиво, всхлипывая, и Аракелов толком ничего не понимал.
- Ну, успокойтесь, успокойтесь, все хорошо, - бестолково бормотал он; увещевать плачущих женщин никогда не было его любимым занятием. Успокойтесь же, Аина...
- Да... А вы знаете, сколько времени? Три часа ночи, ясно?
Аракелов и не предполагал, что ползал по лабиринту пещерных ходов так долго.
- Мы чуть с ума не сошли, - успокаиваясь, более связно заговорила Папалеаиаина и отстранилась от Аракелова. - Отправились вас искать. А вдруг вас тут... - Она снова всхлипнула.
- Да жив, жив я, - безрадостно отозвался Аракелов. - Что со мной будет? Вот Арфа...
- И пошли искать... Орсон и Бен сейчас в ходах, что от Первого грота... Карлос, Бенгтссен, Грант - в верхних пещерах, я им сухой путь показала... Ганшин и Жюстин...
- Ганшин? Он что, тоже? - перебил Аракелов.
- Ну конечно! Это ведь не он.
- Что "не он"? - не понял Аракелов.
- Взрыв. Это не он. Понимаете?
- Нет.
- Я тоже. И все мы тоже. Что-то случилось. Там по всей бухте - рыба кверху брюхом.
Подводный взрыв. Аракелов запутался окончательно. Если не Ганшин, то кто же? Или что?
- Все равно, - махнул он рукой. - Его взяла. Может торжествовать теперь Николай Иванович.
- Нет. Я привезла Указ. Работы остановлены.
- Зачем? Арфы-то больше нет?!
- Нет?!
- Я только что оттуда. Ходы обрушены. Замолчала Арфа.
- А может быть?.. - Папалеаиаина легко коснулась его руки.
- Нет, Аина. Это как раз те трубы. Мы же здесь все облазили. И потом вы ведь пришли сюда, пришли с берега, во время прилива. Если бы Арфа запела - не бывать бы вам здесь.
- Я не думала об этом, моряк...
- И зря. Но теперь это неважно. Уже неважно. Остров от Арфы избавлен. Так что пусть Ганшин строит тут все, что надо.