Страница 8 из 21
Кроме того, он приводит два, довольно длинные, отрывка из «Тамерлана», и следующие строки из того безымянного стихотворения, которое, в несколько измененном виде, возникло как его "Сон во сне":
Радость та, что сном жилаДнем ли — ночью ли ушлаКак виденье ли — как светЧто мне, раз ее уж нет? Я стою на берегу,Бурю взглядом стерегу,И держу в руках моихГорсть песчинок золотыхКак их мало! Все онеСоскользают вниз к волне!Сны ли это? Нет, ониСкрылись ярко, как огни,Словно молния-змеяВ миг — и так исчезну я.Джон Нил ответно приветствовал Эдгара По и говорил, что, если другие отрывки, со всеми их недостатками, так же ценны, автор "заслужил стоять высоко, очень высоко во мнении сияющего братства". Он убеждал также юного поэта не столько опираться на свое настоящее, сколько, преследуя высокую цель, преодолевать настоящее, упорно веруя в будущее. Истинную сердечность отношения к Нилу Эдгар По сохранил навсегда. Аль-Аарааф — название звезды, которая, будучи, вероятно, солнцем, одним из солнц, в последнем празднике своего сгорания появилась внезапно на небе, достигла в несколько дней лучезарности, превышающей блеск Юпитера, так же внезапно исчезла и более не появлялась никогда. Аль-Аарааф — магометанский Эдем — Чистилище, местопребывание тех, кто слишком хорош для Ада, но к Небу не подходит
В стороне от Вечности небесИ однако ж как вдали от Ада!Этот сияющий мир, исполненный цветов, звуков, нежных дуновений, красного огня сердца. Этот мир качается на золотом воздухе, как водяная лилия на осиянной воде, оазис в пустыне благословенных, ему светят четыре блестящие солнца.
Земного ничего — один лишь луч(Очей красы), отброшенный цветамиЗемного ничего, лишь дрожь-напев,Мелодия среди лесных прогалин.Иль голос сердца, где кипела страсть,Звук радости, столь мирно отошедшей,Что словно ропот в раковине он,Как эхо должен быть и так пребудетО, ничего из всей земной золыНо вся краса — и все цветы с ЛюбовьюВся красота — все пышности цветов,Что увивают наши здесь беседки,Украсили тот мир в дали, в далиСветило то бродячее зажгли.Там растет драгоценный цветок, что сродни высочайшим звездам — пчела, прикоснувшись к нему, пьянеет, такие там лилии, что вот ощущаешь тень меры любви, тень Сафо; рассветы белогрудые в бальзамическом воздухе, подобные преступной красоте, наказанной и тем более прекрасной; цветы, что своим благовонием дышат лишь в ночь; хризантема златого Перу — подсолнечник, что всегда обращает свой лик к солнцу и затягивает свой диск золотистою дымкой; змееподобные алоэ, что, раскрываясь, умирают, а, умирая, дышат запахом ванили; лотосы, с длинными, длинными стеблями, так что дотянутся до самой поверхности воды и качаются на влаге воскипевшего потока; пурпурный, нежный гиацинт; цветы, как чаши, которым поручено на куреньях своих возносить до небес звуки песни. Там сбираются облаком светящимся летучие светлянки и, сцепившись, как один златистый круг, как одна золотая огромная точка, вдруг разлетаются как несчетные, блестящей чертой повторенной, в даль уходящие летучие лучи. Там можно слышать звук, возникающий при смене светов, ибо явственно слышал не раз ясновидец и слышащий звук тьмы, по мере того как она заполняет весь горизонт. Мир достойный для девушки-ангела и ее серафима-любовника. Там живительный гений, дух жизни в жизни, дух живой красоты мира, тот женственный гений, который правит нескончаемой музыкой, явственно слышимой душе в безмерном ночном молчании. Имя светлой этой тени Лигейя. Через десять лет, или скорее, она возникнет в страстном уме как образ красивейшей женщины, и самой любящей, и самой страстной, ибо она волей побеждает смерть, — теперь же, в уме провидца-юноши, брошенного в мир и более пустынного в мире, чем один-единственный цветок, качающийся на крае срыва, над кипящим морем, что там внизу, она загорается светом теневым и вызывает в юноше такой восторженный псалом себе:
К ЛИГЕЙЕ(Из поэмы Аль-Аарааф)Лигейя! Лигейя!Красивый мой сон.Ты в мыслях, — и, млея,Рождается звон.Твоя ль эта воляБыть в лепетах грез?Иль, новая доля,Как тот Альбатрос,Нависший на ночи,(Как ты на ветрах),Следят твои очиЗа музыкой в снах?Лигейя! куда быНи глянул твой лик,Все магии — слабы,Напев — твой двойник.И ты ослепилаСтоль многих во снеНо милая силаСкользить по струнеЗвук капель из тучиЦветок обольет,И пляшет певучий,И ливнем поетИ, лепет рождая,Взрастает трава,И музыка, тая,Жизнь мира, — жива.Но дальше, вольнее,Туда, где ручейПод сеткой, Лигейя,Тех лунных лучейК затону, где мленье,Там греза жива,И звезд отраженьяНа нем — островаНа бреге растеньяГлядят в водоем,И девы-виденьяЗахвачены сномТам дальше иные,Что спали с пчелой,В те сны луговыеВойди к ним мечтойРоса где повисла,Склонись к ним в тиши,Певучие числаВ их сон надышиИ ангел вздохнет лиВ дремоте ночной,И ангел уснет лиПод ледяной лунойВ полях многосевныхКачая свирель,Ты чисел напевныхПострой колыбель!Летом 1830 года Эдгар По, ища какого-нибудь прочного положения, поступил в Военную Академию в Вест-Пойнте, основанную в 1802 году, дабы снабжать молодую Северо-Американскую республику надлежаще вымуштрованными воинами. Образование и содержание там было даровым и, кроме того, каждый кадет получал ежемесячную стипендию в двадцать восемь долларов. Четырехлетний курс и строгая дисциплина. Как гласит официальный рапорт, в конце концов из общего числа 204 лишь 26 кадетов ко времени рапорта оказались без черных отметок, сопровождающих их имена. Один из товарищей Эдгара По, товарищей не только по кадетству, но и по карцеру, Джайбсон, говорит в своих воспоминаниях, что По в то время казался старше своих лет, у него был усталый, измученный, недовольный взгляд, который не легко было забыть тем, кто с ним близко соприкасался. Между прочим, его очень сердила некая школьная шутка на его счет: кто-то, остря над его усталым видом, сказал, что он выхлопотал для своего сына прием в школу, но сын его помер, и вот отец поступил вместо умершего сына. Эта злая школьная шутка хорошо рисует нам духовную разницу между Эдгаром По тех дней и его товарищами-кадетами.