Страница 28 из 40
Что же это за метод? Явившись в "Юный техник", Розов не пошел сразу к главному редактору, а постучался ко мне, рядовому литсотруднику. Просидев со мной два или три часа, не пожалев ни времени, ни доводов, ни эмоций, он полностью убедил меня в верности идеи, а абсолютной жизненной необходимости «рембригад», без которых я уже не представлял себе дальнейшего существования. Затем он взял меня за руку и сказал: "Теперь веди к своему непосредственному начальнику". Моими «непосредственным» был И. Лаговский, заведующий отделом "Юного техника", и мы пошли к нему. Розов чувствовал себя спокойно и уверенно, потому что знал: сейчас Лаговский его выслушает, потом спросит мое мнение, а я уже полностью принадлежу Розову. Через полчаса мы уже втроем – Розов, Лаговский и я – сидели в кабинете у заместителя главного редактора М. В. Хвастунова. В каких-то десять минут мы «отобрали» Хвастунова у Болховитинова, и, когда пришли к главному редактору, он был "без войска".
По какой далекой аналогии я вспомнил "метод отбора кадров", говоря о том, что надо собирать сведения о людях, с которыми мы намерены беседовать, не знаю. Во всяком случае с кем бы я ни разговаривал, стоит мне вспомнить М. Розова, как я начинаю интересоваться людьми, которых знает мой собеседник, но с которыми мне только предстоит встретиться. "Вы упомянули, – говорю я. Петрова. Это который играет на кларнете?" – Что вы! – мягко отвечает собеседник. – Он, как женился, сразу бросил". – "Чего так?" – Да жена его в клубе работает, они там и познакомились, и характер у нее – ох, ревнивый! Однажды из-за кларнета у них история вышла…" – только успей открыть заслонку: водопад сведений! И в блокнот рядом с фамилией Петрова, с которым еще предстоит разговор, ложатся данные, дающие возможность построить беседу с ним в верном ключе.
Ну а если человек является для разговора сам, без приглашения? Или когда беседа возникает спонтанно и нет сведений? Даже в этих случаях я не тороплюсь. Задаю для начала несколько ознакомительных вопросов: где работает, к чему имеет отношение, кого из уже знакомых мне людей знает, какого мнения о последнем нашумевшем событии в городе – короче говоря, стараюсь немного отодвинуть суть дела, по которому мы встретились. А иногда, извинившись, делаю паузу на пять – десять минут, чтобы сосредоточиться, сбросить с себя посторонние мысли и подумать о содержании предстоящего разговора.
У собеседника, мне кажется, всегда должно быть ощущение, что журналист не бродит в потемках, а точно знает, что ему нужно. Это ощущение обеспечивает успех.
Вопросы я стараюсь ставить так, чтобы они не были лобовыми. Потому что вопрос "в лоб" не требует от собеседника размышлений, и к тому же отвечать на него не интересно. Положим, нужны некоторые биографические данные:
– Будьте любезны, расскажите свою биографию.
– Я родился 14 октября 1940 г. в селе Березовка, Ярцевского района. Школу окончил в 1956 г. Затем поступил…
Скучно, никаких мыслей, собеседник поглядывает на часы, и этот взгляд не ускользает от внимания журналиста.
Другой вариант того же вопроса:
– Вспомните добрых людей, которые вам попадались в жизни, а потом и тех, кого лучше бы не вспоминать.
Тут уж собеседник вздохнет, и закурит, и сделает долгую паузу, и, я убежден, начнет говорить, и все необходимые журналисту биографические сведения окажутся в его рассказе:
– Был дед у нас в деревне, до самой смерти в лаптях проходил, хотя вокруг уже на каблуках топали, но он из принципа: мол, город городом, а деревня чтоб чистая была, незагрязненная. Так вот однажды – а я ведь не городской, всего двенадцать лет как из села уехал, – случилось мне вернуться в мою Березовку, в мой Ярцевский район, и около сельпо встречаю того деда…
Все, что относится к биографии человека, я никогда не собираю "от рождения". Только, условно говоря, "рваным методом". А потом, если возникает надобность, всегда можно соединить.
– Вам приходилось кого-либо спасать?
– Спасал ли кто-нибудь вас и от чего?
– Если вам снятся сны, какие преимущественно? Или по крайней мере несколько раз повторявшиеся? А почему?
Ответ на любой из этих вопросов непременно потянет за собой сумму биографических данных.
Еще пример не «лобового» вопроса собеседнику. Положим, надо получить сведения о профессиональных заботах человека. Можно спросить:
– Расскажите, пожалуйста, как вы работаете.
– Да ничего работаю, – в девяносто девяти случаях из ста ответит собеседник. – Нормально. План на сто три даю, с качеством – не жалуются, заработок – сто восемьдесят без вычетов.
И все. Ни одной живой детали, ни мысли, ни чувства. И что дальше делать журналисту – неизвестно, хоть заново повторяй вопрос. Но можно и так:
– Давайте вместе сосчитаем, сколько шагов вы делаете за день работы?
– А зачем?
– Да, говорят, чем больше шагов мы делаем, тем лучше сердце работает!
Одним словом, считаем. И здесь будет все: куда шаги, зачем, и хорошо ли это, плохо ли, и как отражается на плане, и не горит ли из-за шагов качество, и стоит ли количество шагов увеличивать или сокращать, и как зависит от них зарплата – вся картина профессиональной деятельности собеседника налицо, а журналист уже не может его остановить.
Еще пример. Положим, мне нужно подсчитать бюджет собеседника, выяснить его материальное положение. Так и можно задать вопрос: "Расскажите, пожалуйста, о своем материальном положении". Кто попробует из читателей мысленно ответить на него, тот поймет, как сворачивает скулы от нашей журналистской прямолинейности.
В очерке "Студент"[35] я обнажил прием, которым, кстати, пользуюсь довольно часто: «В двадцать пять конвертов я мысленно вложил по десять тысяч рублей новенькими купюрами, роздал конверты двадцати пяти студентам, словно я Крез, и сказал: „Тратьте!“ Игра игрой, но лишь двоим удалось разделаться со всей суммой целиком, и то потому, что они догадались купить „Волги“, хотя, мне кажется, студенту больше подходит мотоцикл. Остальные моты и транжиры, не использовав и половины денег, подняли руки вверх».
Вот как распорядился десятью тысячами мой главный герой, студент четвертого курса радиофизфака Горьковского университета Лебедев: "Ни секунды не медля он сказал: "Во-первых, я всем объявлю, что у меня есть шальные деньги!" Это значит, весь курс получит приглашение на банкет в ресторан. Затем Лебедев купил бы матери стиральную машину с центрифугой, отцу – "что он пожелает", сделал бы подарки родственникам, а себе – книги. Потом поехал бы в какую-нибудь страну, например во Францию, взяв с собой некую студентку третьего курса. "Это обошлось бы в два раза дороже", – заметил я. "В три", спокойно поправил Лебедев, не дрогнув ни единым мускулом".
Добавлю от себя, чтобы особенно много не цитировать, что по ходу дела, тратя мифические деньги, мой герой полностью и безо всякого принуждения «раскрыл» свой гардероб. Это дало мне возможность написать потом в очерке, что, прожив в Горьком около месяца, я видел Лебедева в одном и том же костюме, в котором он ходил на занятия, валялся на кровати, если не замечала мать, и пошел бы в ресторан на банкет. Что у него еще было одно пальто цвета маренго, по поводу которого все та же «парижская» студентка сказала, что оно «ужасное», пара свитеров и, наконец, ботинки сорок пятого размера, про которые, очевидно, и поется в студенческой песне: "Мне до самой смерти хватит пары башмаков".
Главное, что дал этот прием, – вывод, который я мог сделать с предельной четкостью, суммируя все «траты»: мои студенты – народ не меркантильный, но в то же время с явно заниженными потребностями. Я уж не говорю о том, что кроме гардероба и Лебедев, и его товарищи раскрывали передо мной свои характеры, свое отношение к "презренному металлу", свои жизненные планы и надежды. Множество живых человеческих деталей и подробностей, узнанных мной в процессе игры, нашли потом отражение в очерке, потому и называю я вопросы типа только что продемонстрированного "вопросами-кладами".
35
См. «Юность», 1967, No 12.