Страница 91 из 96
– И не волнуйтесь, вас через пять минут пригласят обратно! Но! Обращаюсь к тем, кто случайно захватил с собой кольты, вальтеры, винчестеры, легкие и тяжелые пулеметы, в том числе пулемет «максим», гаубицы, мортиры и небольшие атомные бомбы: сдайте, пожалуйста, все это добро в окошечки номер пять и шесть! И не подвергайте себя конфузу, возвращаясь назад через установленный при главном входе турникет… Прошу прощения, господа, но эту меру я вынужден принять ввиду чрезвычайной исключительности события и, кроме того, чтобы добавить перца в наши отношения!
Ропот, по мере того как говорил Гард, постепенно стихал и перешел в общее веселье. Публика зааплодировала и потянулась к выходу, движимая, главным образом, любопытством: кто что сдаст в окошки номер пять и шесть и кто потом на чем засыплется в турникете.
Когда все вышли из Большого зала, с десяток полицейских быстро обследовали помещение – правда, безрезультатно, – затем заперли все двери, кроме одной, в которой и был установлен турникет наподобие тех, через которые во всем мире стали пропускать пассажиров в самолеты после известных событий с захватами и угонами авиалайнеров. Журналисты потянулись назад, а Гарду передали короткую записку от полицейских из окошек номер пять и шесть: получено семь предметов, относящихся к огнестрельному оружию, двадцать четыре предмета – к холодному, а один шутник сдал медальон с цианистым калием.
Турникет, пока через него возвращались в конференц-зал люди, ни разу не пикнул, и в душе у Гарда тоже не прозвучал сигнал тревоги: все шло как по маслу, и можно было, кажется, помолясь, начинать.
– Я рад приветствовать обезоруженную аудиторию, – сказал в микрофон Гард, и зал ответил ему добродушным смехом. Контакт был. – Выслушайте для начала краткое сообщение, – продолжал комиссар. – Не так давно в нашем городе произошло убийство антиквара Мишеля Пикколи, относящееся к числу преступлений, совершенных в «закрытой комнате», – надеюсь, вам не надо объяснять, что это значит. Убийца найден, сейчас он предстанет перед вами, его имя Аль Почино. – Гард сделал паузу и оглядел притихший зал. Он обратил внимание при этом, что, ведя прямую трансляцию, работали семь из восьми телекамер, а восьмая почему-то бездействовала, во всяком случае, красный глазок на ней не горел. Гард успел подумать про себя: какого черта? Технику вовремя не могли наладить?
– Не могу не предупредить вас, – продолжал комиссар, – что Аль Почино выступит перед вами не только как обвиняемый, но и как обвинитель. Дело в том… – И Гард кратко изложил весь расклад событий, не забыв сказать и о Рольфе Бейли как об ученом, который руководил научными экспериментами «изуверского типа», добавив, что беседовать с профессором Бейли аудитория будет сама, если у нее получится, поскольку профессор попытается уйти от ответа и таким образом от ответственности. – Затем вас ждет еще один сюрприз, – сказал Гард, – но я умолкаю, чтобы предоставить слово прочим участникам пресс-конференции. Вопросы можете задавать как в устной, так и в письменной форме, но с непременным представлением: кто спрашивает и от какой фирмы. Не обещаю вам уж очень веселого шоу, – сказал Гард. – Увы, господа, кто пришел посмеяться, ошибся адресом… – Комиссар умел вести пресс-конференции! Немного выждав и, кажется, насладившись звенящей тишиной, он произнес в микрофон: – Сержант Мартенс, сделайте одолжение, пригласите сюда мистера Аль Почино и профессора Рольфа Бейли!
Когда эти двое появились в зале, все внимание приковалось, естественно, к ним. Все восемь телекамер развернули свои объективы и нацелились на эту пару. Аль Почино держался спокойно и с достоинством. Он не стал присаживаться за стол, за которым сидел комиссар Гард, а сразу подошел к микрофону. Взял его в руки, но, прежде чем открыть рот, бывший гангстер повернул голову в сторону профессора Рольфа Бейли и долгим, ненавидящим взором посмотрел ему прямо в глаза. Бейли уже сидел рядом с Гардом. Сочные губы его задрожали, подбородок запрыгал, он побледнел и прикрыл на секунду лицо сразу двумя руками, но тут же убрал руки, понимая, что производит невыгодное впечатление. «Ну, что я говорил тебе? – подумал Гард. – Я говорил, что пресс-конференция – это не прогулка при луне? Сейчас эта орава будет рвать тебя на куски, Рольф Бейли, как твои ротвейлеры рвали подопытных…»
Тем временем Аль Почино тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя жуткое видение, раскрыл рот, произнес: «Дамы и господа, позвольте…» – и вдруг, вскинув вверх обе руки, на кончиках пальцев которых были розовые подушечки, при полном молчании потрясенного и ничего не понимающего зала, в абсолютной тишине, если не считать кузнечного стрекота нескольких кинокамер, повалился, как кегля, навзничь и, не выпуская из зажатого кулака микрофона, замер на полу, устремив невидящий взгляд куда-то мимо люстры на потолке, и глаза его мгновенно остекленели.
Гард, Мартенс, Честер, какие-то люди в полицейской форме и какие-то люди в штатских костюмах кинулись к Аль Почино.
Единственное, что успел отметить Дэвид Гард, – так это то, что в момент, когда бедняга вскидывал руки, зажегся красный глазок на восьмой телекамере; это обстоятельство как бы соединило в сознании комиссара два факта: падение человека и начало работы камеры, хотя никакой логической связи тут не просматривалось.
В зале мгновенно возникла паника. Люди бросились кто вон из помещения, кто на сцену, кто полез под кресла, кто оказался на подоконниках, готовясь, вероятно, бить стекла и прыгать вниз с пятого этажа.
Гард, перекрывая крики, визг, вопли, топот сотен ног, заорал в микрофон:
– Назад! Все назад! Всем оставаться на местах! Никакой паники! Перекрыть входы и выходы из зала и Дворца! Никто не должен покидать помещение! – Еще через секунду он хриплым голосом прорычал Мартенсу, не замечая, что рычит в микрофон: – Восьмая камера! Мартенс, восьмая камера! Быстро!
Но возле восьмой телекамеры уже стоял словно выросший из-под земли Таратура. Инспектор крепко держал хилого оператора в наушниках, который бился в его мощных объятиях, как рыба в сетях.