Страница 69 из 96
– Каких знакомых вы имеете в виду, господин комиссар? – ответил Таратура.
– Всех! – коротко сказал Гард.
– И вы хотите «быстренько»?
– Ну, пока я еще здесь, а не в Даулинге.
– Очертите хотя бы какие-то границы, шеф, – резонно настаивал инспектор: разве мыслимо за двадцать – тридцать минут проверить имена всех знакомых комиссара Гарда, и, вероятно, знакомых весьма далеких, если он сам не знает их фамилий?
– Ладно, – смягчился комиссар. – Возьмите людей, с которыми я имел дело в течение последних двух недель. Ну, трех.
– Хорошо, шеф!
Инспектор отключился, но не прошло и пятнадцати минут, как из динамика вновь раздался его спокойный голос; «мерседес» в этот момент уже шел по улице, напрямую ведущей к аэровокзалу.
– Господин комиссар, как слышите? Говорит «второй»!
– У вас есть что доложить, Таратура? Валяйте.
– Христофор Гауснер, шеф.
– Гауснер?!
– Не Колумб же, вы с ним, насколько мне известно, за последние три недели не виделись.
– Вы у меня пошутите, Таратура!
– Извините, шеф. Я только не понимаю, чем вы так удивлены.
Гард сделал паузу.
– А что вы скажете, инспектор, если узнаете, что Христофор Гауснер – родной дядюшка Дины Ланн?
Динамик в ответ только свистнул.
Бывает же, общаются люди месяцами, годами, и так складываются их отношения, что они друг для друга либо Таратура и «шеф», – кстати, а как зовут инспектора, у него есть имя? – либо Ивон Фрез, либо просто Гауснер. И вдруг выясняется, что он вовсе не «просто», а, представьте себе, Христофор, и это обстоятельство приоткрывает занавес, за которым оказывается нечто, о чем даже помыслить было нельзя еще за секунду до того, как стало известно имя человека!
– Инспектор, – сказал Гард, – у вас есть имя?
– Не понял вас, шеф. Повторите вопрос.
– Я говорю, как вас называли папа и мама, прежде чем вы стали инспектором полиции? У вас были папа и мама?
– Вам для чего, господин комиссар? – все еще недоумевал Таратура.
– Хочу попрощаться с вами задушевно! – разозлился почему-то Гард. – Хочу сказать вам: Билл, Майкл, Джафар, или как вас там, оставайтесь и ведите себя хорошо! Так у вас есть имя, Таратура?
– Разумеется, шеф. Мама звала меня Аликом…
Ну вот, еще одно открытие: инспектор, которому впору выступать на борцовском ковре или сниматься в ковбойском ролике, и вдруг «Алик»!
– А полностью? – спросил Гард. – Как зовут вас полностью, без мамы?
– Так и зовут! – разозлился в свою очередь Таратура, явно подозревая Гарда в том, что у него не все дома, по крайней мере в данный момент. – Так и зовут, но, если вам хочется, шеф, можете прибавлять букву "с": Алекс Таратура. Вас устраивает?
– Вполне. Не сердитесь, Алекс. И действительно: ведите себя осторожно и благоразумно. Вы все же мне дороги. Как память. Ладно? Отбой!
Вертолет взял вертикально вверх и лишь потом пошел в сторону под довольно острым углом к бетонной крыше аэровокзала. За этот вертикальный подъем Гард не любил вертолеты, как не любил все противоестественное, кричаще противоречащее здравому смыслу и классическим законам мироздания, в данном случае – закону всемирного тяготения. Другое дело самолеты, которые тоже отрывались от земли, но постепенно, с разбега, как птицы, не шокируя, увы, консервативно устроенные нервы гардовской души. Дэвид Гард, как видим, был не только чуточку идеалистом, но и чуточку консерватором, что не только не противоречило друг другу, но и прекрасно уживалось, поскольку оба этих качества родились у него как естественный протест против всей грязи, низменности и гадости, присущей так называемому «свободному», иначе «потребительскому», иначе «развитому обществу», – уж лучше бы оно не развивалось, это общество, в котором Гард жил, занимая пост «чистильщика», «подметалы», а если официально – охранителя общественного порядка, закона и справедливости!
…Спустя примерно три с половиной часа с той же площадки стартовал вертолет, на борту которого находилась невеста президента Кифа Бакеро. В кресле второго пилота сидел атлетически сложенный красавец с рыжей бородой и рыжими усами, в последний момент заменивший неожиданно заболевшего вертолетчика.
Направление было то же: Даулинг.