Страница 23 из 27
-- Кто там такой шустрый?
-- Открой, ублюдок! -- по голосу я опознал Опрелина.
-- Не могу, я голый.
-- Ублюдок! Ублюдок! -- эхом разносилось по подъезду.
Я вернулся в комнату и сказал Ольге:
-- Кажется, твой муж в гневе, а черного хода у меня нет.
-- Что будем делать? -- спросила она.
Но Опрелин все решил за нас. Видимо, разбежавшись, он плечом вышиб дверь и возник в комнате. В руке Опрелин держал пистолет. Я попытался выбить опасную игрушку ударом ноги, но промазал и только лягнул дурака. Опрелин с перепугу выстрелил. Боли я не почувствовал, поэтому закрыл глаза, перестал дышать и, двигаясь наощупь, вытащил Кувыркалкину на балкон.
Минут через пять она очухалась в слезах, а Опрелин, как я видел через стекло, лежал посреди комнаты без чувств. Бедный малый, по-моему, не прочитал в инструкции, что из газового пистолета нельзя стрелять в плохо проветриваемом помещении. Теперь, по крайней мере, месяц в квартире будет вонять газом, а я, по необходимости, оставлю для воров открытыми окна и уеду на море. С тысячей долларов я не пропаду на любом курорте.
На самом деле мне было не до смеха, хотя что может быть комичней: голые любовники сидят на балконе в марте месяце, а ревнивый муж отдыхает от подвигов посреди комнаты. Из дома напротив нас уже разглядывали любопытные, один даже щелкал фотоаппаратом, а нам, кроме носков, и прикрыться нечем: я, чтобы не стирать их каждый день, вывешивал через сутки проветриться. Ладно, потом я этому щенку с фотоаппаратом уши оторву.
-- Какой же идиот твой муж! -- сказал я Кувыркалкиной. -Пусть теперь тут живет, а я к нему перееду.
Ее трясло от холода, газа и рыданий.
-- Он меня любит, а я дурная.
-- Он не тебя любит, а свою собственность в твоем лице любит.
-- Ничего ты не понимаешь, ты циник. Ты хуже Кашлина.
-- Тогда забирай своего обормота и проваливай, а мне надо дверь чинить.
Я дал проветриться комнате, чтобы в нее хотя бы можно было зайти и не рухнуть без чувств, оделся сам, выбросил одежду Кувыркалкиной на балкон и вернул в чувство Опрелина водой и пощечинами. Потом вбил три гвоздя в дверь, отволок Опрелина к его "УАЗику", закинул вместе с супругой в фургон и отвез к ним домой.
Решив, что на сегодня с меня приключений достаточно, я пошел ночевать к банщику Леше...
Спецполиклиника для закоренелых помех режиму и его представителям оказалась всего лишь отделением в тривиальной психушке, правда, под усиленной охраной. Меня не пропустили. Никакие журналистские удостоверения и ухищрения не помогли и часы свиданий не предписывались, даже в передачах из продовольствия несчастным было отказано. Наверное, тут обитают организаторы терактов на генсека, президента и правительство, -- решил я, потому что из охранников не выудил ни слова. На всякий случай походил под окнами, но никто не выглядывал. Видимо, и это запрещалось под страхом ледяной ванны. Случайно я поймал главврача или кого-то близкого по иерархии.
-- Мне бы поговорить с одним вашим подопечным по фамилии Размахаев.
-- Такого не знаю.
-- Он лежит у вас со времен Брежнева!
-- Вы ошибаетесь.
-- Могу я посмотреть список пациентов?
-- Нет, -- главврач уже миновал охранников.
-- я все равно получу разрешение! -- с отчаяния крикнул я вдогонку.
-- Вы получите неприятности, -- обещал мне главврач спиной.
Ну и сволочь! На таких вот и держится любая система. Просто кулаки чешутся! Встретить бы этого "ученика" Гиппократа в тихом переулке, глядишь, у Поглощаева одним клиентом стало бы больше.
На всякий случай я заглянул в справочный стол больницы, но тоже бестолку. Сгинул некто Размахаев, растворился на одной шестой части суши и никому до этого нет дела, даже жене, в нашем скотском обществе. Так из стада уводят на убой, а стадо мирно щиплет травку.
Я встал посреди улицы, раздумывая, что делать дальше. С утра меня тешила надежда на встречу с Размахаевым, из которого я наверняка вытянул бы кое-что существенное, но оказалось -грош мне цена как журналисту и сыщику, не справился с простеньким заданием и запасного плана не выдумал. Но никакого плана, собственно, и не требуется: раз не вышло с мужем, нужно добить жену по паспорту. Должна она знать, как превратилась в роковую женщину и почему муж сошел с ума или его сошли. Поэтому я поехал к Размахаевой и у дверей почти нос к носу столкнулся с Навыдовым.
-- Ты же взял деньги и обещал не следить за мной! -сказал он.
-- Во-первых, я подошел с противоположной стороны. А во-вторых, вы не "тыкайте", Навыдов. Я еще не член вашей бригады: не интер-, не могилокопатель.
Он хмыкнул:
-- Тебя все равно не пустит вахтер.
Так и вышло. Навыдов прошел, а меня задержал внизу парень с задницей, отъеденной на ширину плеч. Но я поговорил с Размахаевой по диктофону, и парню пришлось отойти в сторону.
В квартире, кроме зиц-вдовы и Навыдова, я обнаружил и Терентьевича в домашних тапочках.
-- Тебя только пистолет остановит, -- сказал мне Навыдов что-то вроде комплимента и стал делать Терентьевичу знаки, приглашая поговорить наедине.
-- Нам нечего скрывать, -- сказал Терентьевич. -- Говорите при всех.
Навыдов передал конверт.
-- Это загранпаспорта с визами, -- объяснил он скорее мне, чем своему шефу. -- И там же советский паспорт Марины Степановны со штампом, что ее брак считается недействительным.
-- Но ведь она еще позавчера была замужем! -- удивился я.
-- А вчера я ее развел.
-- Дорого, наверное, заплатили за спешность.
-- Не из твоего кошелька.
-- Где же взяли мужа?
-- Его согласия, как недееспособного, не потребовалось.
-- С вами не соскучишься, господа, -- сказал я. -- Только начнешь привыкать, что гражданка Размахаева замужем, а она уж опять по закону девица.
-- Кстати, Марина Степановна, я забыл вас спросить, -влез Навыдов, -- не хотите ли вернуть девичью фамилию?
-- Замолчите, идиот! -- закричала экс-Размахаева. -Господи, как вы мне все надоели! Дурак на подлеце, подлец на Дон-Кихоте, Дон-Кихот за компанию с человеком, от которого я прячусь с пятнадцати лет! Не поеду я ни в какую Югославию и женой вашей никогда не буду! Слышите, Терентьевич! Поставьте тапочки моего мужа на место и уходите!