Убийство в 'Долине царей'

-- Я же говорю, Терентьевич -- настоящий мужик. Ему -либо все, либо ничего.

-- Что ж этот Терентьевич-настоящий-мужик у нас делает в трудную для Югославии годину: оружие на военных объектах ворует или нефть контрабандно закупает?

-- Ну что-то он, конечно, делает. Деньги у него есть. Вот и мне два газовых пистолета подарил на Рождество. Кстати, я принесла тебе, как обещала.

"Господи! -- подумал я. -- Хоть бы один безденежный иностранец попался! Просто так, для разнообразия. Чтоб совсем дураком себя в собственной стране не чувствовать".

-- Какая у этого Терентьевича машина?

-- Красный "форд", -- ответила Кувыркалкина.

-- А старый Новый год вы где встречали?

Она засмеялась:

-- Не поверишь: я -- с мужем.

-- А Шекельграббер?

-- С Размахаевой.

-- И Терентьевич там был?

-- Не знаю, -- ответила она. -- Значит, не поведешь меня в ресторан?

-- Мы же не договаривались. Откуда я знал, что ты сегодня забежишь на холостяцкий огонек.

-- Ну и подлец же ты! -- сказала она. -- Только пользуешься мной как женщиной и как информатором.

-- А как еще тобой пользоваться? Хочешь, постирай мои носки.

-- Сволочь! -- сказала она, встала, оделась и ушла.

Я не препятствовал. Все-таки хорошая девчонка, эта Кувыркалкина! И детдом не сильно испохабил. Но огреть ее было просто необходимо. Чтоб не прыгала в постель ко всем подряд. Пошлю ей завтра букет роз... Опять бессмысленные траты! Да еще на чужое половое воспитание.

Я же оделся, во что Бог послал из гардероба, и пошел в Армянский переулок. Заклепкина не пришлось даже ждать, он прилежно гулял с пуделем. Сразу видно, человек на пенсии: дома -- скука, на улице -- тоже скука, но хоть ноги двигаются и за собакой следить надо.

-- Не помните, -- спросил я, -- стоял в то утро в переулке красный "форд"?

-- Что-то красное стояло, а что -- не обратил внимания, -ответил он.

-- Перестаньте, вы знаете каждую машину в этом переулке и каждого владельца.

-- Еще темно было, -- сказал он, -- а фонари через один светят. Это при социализме они работали... Не поручусь, что действительно была красная машина. Но и отрицать не буду: вдруг и впрямь стояла.

-- Хорошо, поставим вопрос по-другому. Какие машины проезжали мимо с того момента, как вы обнаружили труп и до приезда милиции?

-- Я как раз пошел звонить в милицию.

-- Кстати, как вас зовут?

-- Степан Николаевич, могли бы в протоколе посмотреть.

-- У меня к вам просьба, Степан Николаевич, как к человеку, у которого много свободного времени и доброе сердце. Я сегодня поссорился с девушкой, но уже жажду помириться -- так бывает в любви. Не могли бы вы от моего имени преподнести ей букет роз. Само собой, я заплачу. И за букет, и за труд.

-- Это можно, -- сказал он и подмигнул, -- я тоже когда-то любил с девушками ссориться.

-- Зовут ее Оля, -- сказал я, доставая деньги из бумажника. -- Она работает секретаршей в похоронной фирме "Долина царей". Сейчас я напишу адрес...

-- Это где покойник из машины? -- удивленно спросил Заклепкин.

-- Да, но к нему это не имеет отношения. Просто я немного влюбился по ходу служебного расследования. Наверное, читали в книжках, до чего мы, детективы, народ влюбчивый.

-- Не пойду, -- сказал он. -- И не просите.

-- Почему? Я хорошо заплачу: и как посыльному, и как человеку с добрым сердцем.

И тут мимо нас проехал Опрелин на своем "УАЗе".

-- Кстати, эта машина вам не знакома, не попадалась на глаза в то утро? -- спросил я на всякий случай.

-- Молодой человек, -- сказал Заклепкин, -- перестаньте меня пугать вопросами. Не таких видели, -- повернулся и ушел.

Я понял, что разговаривать со мной без санкции прокурора он больше не станет, позвонил Горчицыну из ближайшего автомата и велел ждать меня.

Горчицын приоткрыл дверь, троекратно переспросив "кто", и выглядел более испуганным, нежели Заклепкин. Впрочем, пугливость его нашла объяснение, едва он зажег свет в прихожей: под правым глазом Горчицына темнел синяк -- родной брат моему.

-- Когда вас приложили? -- спросил я.

-- Вчера вечером.

-- Подробнее.

-- Трое поймали в подъезде. Я их запомнил, у одного кличка "Квелый".

-- Хорошая кличка для мордобойцы, -- сказал я. -- Давайте пройдем в комнату, и вы на листе бумаги напишите приметы и вообще весь ход событий с диалогами.

Он послушно сел за стол и взял ручку, а я терпеливо подождал.

-- А хуже не будет? -- спросил Горчицын, передавая листок.

-- Вы забыли указать мотивы избиения.

-- Ума не приложу.

-- Все-таки напрягитесь и приложите, -- велел я и взялся подсказывать, -- месть, деньги, ревность, дурная болезнь...

Он замахал руками:

-- СПИДом только на уколах заражаются. Я думаю, может быть, Терентьевич. Только ему не говорите.

-- А почему не ваши коллеги по сауне?

-- Но вы-то что им сделали?

-- Согласен. Но почему Терентьевич? Что я ему сделал? В глаза не видел!

-- А мне он угрожал: если ты, извращенец, коснешься моей женщины, -- сильно пожалеешь.

-- И какая женщина его?

-- Марина Размахаева.

-- Вот как? -- удивился я. -- И когда же она стала его: до смерти Шекельграббера или после?

-- Я им свечку не держал.

-- Жалко. А как вы касались Размахаевой?

-- Она приезжала на массаж.

-- Почему же Терентьевич просто не велел наложнице поменять сауну?

-- Я ее тоже просил, но она упрямая. Она всегда делает наперекор.

-- А за что, по-вашему, напали на меня? Я Размахаеву даже не гладил.

Он ухмыльнулся:

-- Вам лучше знать.

-- Хорошо, -- согласился я, -- к ней еще ездит Поглощаев, но у него-то нет фингала под правым глазом.

-- Может, сегодня появится, -- философски заметил Горчицын.

-- Кстати, что общего у Поглощаева с Размахаевой?

-- Спросите у них.

-- А вы не знаете?

-- Нет и не хочу. Так проще жить.

-- Мне казалось, что вы близкий друг Поглощаева. Вместе в Сандуны ходите.

-- Если вы думаете, что это я украл в бане его документы, то заблуждаетесь. Мне только в тюрьму угодить не хватало.

-- По-моему, там бы вы с лихвой решили свои сексуальные проблемы.

-- Не надо, -- попросил он слезно, -- не издевайтесь надо мной.

Я пожалел о сказанном.

-- Вспомните, кто делил с вами кабинку в Сандунах.