Страница 4 из 6
Нет. Не хочу. Я хочу свернуться калачиком и так лежать, и чем дольше, тем лучше. Поймать бы золотую рыбку. Чего тебе надобно, в меру упитанный мужчина в расцвете сил? Рыбка! Золотая моя! Выбей из меня мозги, до последней завитушечки! И веди меня к реке, и положи меня в воду, и научи меня искусству быть смирным…[29]
6
7
Все это сплошная литературщина. Вот, хотя бы вчерашняя встреча с Люсей, под дождем. Слямзено у Рязанова, не иначе. Если б я писал роман, я бы этим эпизодом побрезговал. Ну сколько можно!
Увы, я не пишу роман, а кручу его. Или, если уж быть совсем точным, он меня крутит. И крутит, и крутит, но ничего нового под луной нету. Вот плохо помню Лермонтова, но у Печорина тоже был курортный роман: не то с Бэлой, не то с княжной Мэри, не то с обеими сразу. Не помню. Как изучили в каком-то там классе, так и не дошли руки перечитать.[31] А ведь явно про меня. Лишний человек, и всякое такое. Чем дело кончилось? Помню, что лошадей загнал. Значит, скорее всего, нагадил, а потом раскаивался. Ну, это — по нашему. Это — мы могём.
А если подробнее, то пойду сейчас в библиотеку и посмотрю, чем у нас с Люсей дело кончится. А чего это вы ухмыляетесь? Ну да, у нас с Люсей. Увы. Сегодня мы были на Церковке, и отдыхали, сидя на камушке. Тут-то я и пал, когда она собрала волосы в узел и открыла шею. Я тут же понял, что хочу, и хочу немедленно. Для меня самое притягательное место в женщине — шея сзади, эти ложбинки и завитки, уж такой я извращенец. Я почувствовал себя молодым козлом, я взмемекнул бы и набросился, но с нами была тыдра Люба. Она, может быть, мое поведение и одобрила бы, но вот что-то я застеснялся…
Но решение принято, и теперь надо дело доводить до конца.
Петро переселился к очередной пассии, комната пуста.
Сегодня вечером танцы, тыдра Люба их ни за что не пропустит. А Люся танцы не выносит. Как и я. Значит, сегодня вечером мы идем к Круглой новым маршрутом.
Диспозиция, кажется, ясна…
(К северо-востоку от рэсторана находится туалэт типа сортир, обозначенный на схэме буквами «мэ» и «жо». В десяти метрах от туалэта — пыхта. Под пыхтой буду я. Ха-га-га-га-га![32])
Эх, были мы когда-то рысаками! И я подтянулся, я ощутил себя охотником, моя рука не знает промаха, мое копье длинное и твердое, но все же подкрепите меня вином и освежите яблоками, ибо от любви я уже совсем изнемог.[33]
…И все было сделано чисто, и я был разговорчив и она мила. Я обошелся без этих пошлых штук типа ухватывания за талию и похлопывания по заду. Как-то я этого не переношу. Я пару раз подал ей руку на спуске, и все. Но было сделано главное: у нас был общий язык, общие тайны, и понимали мы друг друга с полуслова. («Не приспособлены вы, кролики, для лазания!» — говорил я, помогая ей на «катушке». — «Болтать-то вы умеете, Джим. А летать?» — отвечала она.[34])
Я очень натурально заблудился и пошел не той тропой. А надо сказать, что в монастыре ровно в одиннадцать запирают все двери. Но в нашем корпусе есть потайной ход, мне его Петро показал.
Все было сделано чисто: к отбою мы не успели. Что же делать, сказала она, выход есть, сказал я и, пока она не очухалась, повел, и провел, и оставил ее устраиваться, а сам пошел до ветру, ибо перед этим делом я привык сходить до ветру, ну и вообще привести себя в порядок.
Когда я вернулся, она лежала в постели, натянув одеяло до самых глаз. А вы-то где устроитесь, спросила она. Ну, сказал я улыбнувшись, думаю, что там же. Что, спросила она изумленно, а потом сообразила. Так для того все и было затеяно, сказала она, и все было специально, сказала она, а я-то думала, сказала она, ну и дура же я, сказала она. И заплакала.
Вот это да. Вот это номер. Ни за понюшку табаку покончил с собой покоритель сердец: помер со смеху.[35]
Послушай, сказал я, положив руку на ее плечо. К этому надо относиться проще, сказал я. Ты же вернешься к жене, сказала она. Как же ты к жене-то вернешься, сказала она. А жена-то тут при чем, удивился я. Я пошла, сказала она. Отвернись, сказала она, я оденусь.
Вот чего не люблю — это уговаривать. Скажет мне человек «нет» — ну, на нет и суда нет. Не больно-то и хотелось. Даже с женщинами — хоть и знаю, что их «нет» — это на самом деле «да».
Куда ты пойдешь, сказал я, убирая руку. Спи давай. Не буду я тебя трогать. Честное пионерское.
И лег на Петрову кровать, и долго мы молчали и слушали дыхание друг друга, и переговаривались дыханием. Она сперва всхлипывала, а я обиженно сопел. А потом она вздохнула глубоко, и стала дышать ровно, и я сделал то же самое. Но потом я вспомнил ее затылок и представил, что было бы сейчас вот тут, в двух шагах, повернись все иначе, да и рука помнила ее плечо. Она в ответ тоже задышала часто и тяжело, но, стоило мне скрипнуть пружинами, она отвернулась, и выровняла дыхание, и я тоже стал дышать редко и осторожно, и заснул, а проснулся уже утром, от ее сдавленных рыданий.
Вот ведь, подумал я, послал бог на мою голову.
29
Это вообще блеск, я этот абзац жутко люблю, да и всю эту главку тоже. Весь из цитат: тут и Гребенщиков, и Пушкин, и Астрид Линдгрен, и всё в жилу… Заметьте, чего хочет герой? Чтоб ему выбили мозги, чтобы он обрёл естественность, пусть даже плывя по реке на манер известного вещества: это кажется ему однозначно лучшим образом жизни, чем он имеет. Вот одна из причин его одиночества: уж шибко он умный, и ум заменяет ему всякие другие полезные свойства, да только заменить как следует — не может… Вообще этот абзац как нельзя лучше описывает моё состояние в последние годы.
30
Это тоже Олино (Оли В.) стихотворение. Есть ещё один вариант описания того же: стихотворение называется «Политэкономическое».
31
Это действительно так. Перечитал я это буквально году в 1995, причём с большим наслаждением.
32
Опять пошли цитаты, на сей раз из «Бриллиантовой руки».
33
А это опять «Песня песней», безбожно перевранная.
34
Вот это тоже важно: пластинка «Алиса в стране чудес».
35
Это фрагмент большого произведения под названием «Чтение фразеологического словаря с чувством, толком, расстановкой». Так мы баловались с Саней Пинкиным — берётся фразеологический словарь и на ходу надо, выхватывая случайные выражения из него, построить связный рассказ. Я тут же выдал печальную повесть о Томе Фариной (тогда это было очень горячо), на букву «П»: Сильный пол купил кота в мешке, а слабый (нежный, прекрасный) — на полпути ищи ветра в поле. Хоть в петлю полезай! От полноты души положил зубы на полку. Полез в бутылку, в полном рассудке — до положения риз. Полегче на поворотах! Ни за понюшку табаку покончил с собой покоритель сердец: помер со смеху. И помин простыл, поминай как звали. Не поминайте лихом!