Зло сгущается

И, несомненно, это пороховая бочка. Генрих и его ребята – отличный тому пример. Разгневанные потерей того, что они считали заслуженным "по праву", сдающие позиции белые набрасывались на меньшинства, берущие верх. У них были не только беспочвенные представления о своем расовом превосходстве – даже их взывания к Америке заведомо были бессмысленными.

Первыми американцами были американские индейцы, а испанцы, особенно на юго-западе, пришли сюда куда раньше англосаксов. Используя порочные доказательства и сфабрикованную науку, предназначенную для того, чтобы сеять страх и ненависть, «Арийцы» пытались уничтожить тех, с кем не могли конкурировать.

Логика говорила, что поскольку все люди равны от рождения, то со всеми следует обращаться одинаково.

Но этот мир игнорировал логику, разделяя людей и ограничивая их развитие. Дотации и благотворительные программы позволяли людям не голодать, но и не побуждали их искать лучшего жребия. Система, хотя и способная смягчать жестокость жизни, обрекала людей на сумеречное существование, которое не убивало, но и не давало никакой надежды, ничего, что я мог бы назвать жизнью.

Работа в Центре позволяла жителям Затмения увидеть, что могло бы принадлежать им, и она же показывала, как трудно будет добиться этого. Результатом была восходящая спираль нищеты и горечи со стороны «номадов» и счастливого неведения о растущем недовольстве со стороны богачей.

Когда все это развалится, зрелище будет не из приятных.

Я сошел с эскалатора и взглянул на "Дэнни Плэйс".

Сквозь огромные окна был виден выцветший интерьер, с первого взгляда сказавший мне, что это нео-ретро-бар в стиле шестидесятых. С угасающим чувством душевного трепета я переступил порог, подождал, пока глаза привыкнут к режущему сверканию флуоресцентных плакатов на стенах. В углу широкоэкранный проекционный телевизор показывал сцену из старой комедии о четырех молодых музыкантах, и битловское "Я хочу взять тебя за руку" грохотало из динамиков под потолком.

Увидев Марит, машущую мне рукой, я принялся прокладывать дорогу к ней через бар. По пути я заметил две вещи, которые показались мне крайне странными.

Все официантки были высокими и стройными и носили длинные парики с прямыми каштановыми волосами. На каждой была рубашка со свободными рукавами, полиэстеровый жилет и расклешенные брюки персикового цвета. Все они носили значки с надписью "Привет, у нас День куропатки".

Еще необычнее выглядели бармены. По-моему, все они были мужчинами, хотя поручиться я мог только за двоих, потому что у них были бороды. Все были одеты одинаково: облегающие шорты, сапоги до колен на двухдюймовых каблуках, цветастые блузы и длинные светлые парики. У каждого под расстегнутой рубашкой виднелась не только волосатая грудь, но еще и туго набитый лифчик. Я представил себе, как кто-то, основательно нализавшись, всерьез принимает бармена за женщину и пробует подцепить «ее». Ну и сюрприз его ждет.

– Ретро-шестьдесят с барменами-трансвеститами. – Я поцеловал Марит. – Интересные местечки ты знаешь.

Марит, одетая в джинсовое платье, которое, вероятно, считалось новинкой в те дни, когда люди полагали, что Спиро Агню это коровья болезнь, ответила на поцелуй достаточно горячо, чтобы произвести впечатление на двух наших соседей по столику.

– На самом деле бармены – не любители переодеваний, но Дэнни, владелец заведения, требует от них этого. Зато у них хорошие чаевые.

– От такой карьеры воняет. – Я протянул руку мужчине, сидящему напротив меня. – Тихо Кейн.

– Уотсон Додд, "Билдмор оперэйшнз".

Худой до такой степени, что казался голодающим, Додд носил джинсовую жилетку, подчеркивающую узкие плечи и тонкую, как карандаш, шею. Его очки под Джона Леннона хотя и соответствовали обстановке, но постоянно сползали с ястребиного носа. Кадык у него дергался, как поплавок, а рубаха из мешковины свисала, как кожа линяющей змеи.

Мою руку он пожал с таким видом, будто я переболел чумой и все еще заразен, а потом показал на женщину рядом с собой.

– Дотти, моя маленькая родильная фабрика.

Дотти пожала мне руку крепче, чем ее муж. Свободное платье-колокол «левис» не скрывало ее беременности. Лицо казалось припухшим, и судя по ее объему и внешним признакам, до пополнения высшего класса оставался примерно месяц.

– Рада с вами познакомиться, – произнесла она, имея в виду именно то, что сказала и улыбнулась. – Марит говорит, вы завтра собираетесь в Седону. Мы с Уотсоном встретились там.

– Я слышал, Седона довольно красива.

– Духовно обогащает, – вмешался Уотсон. Он поправил очки и напустил на себя вид мудреца. – Мы учились у Вождя Пробитананда Белое Перо, когда он был на связи с Кеш-Нуром, двадцать третьим императором Лемурии. Мы ходили по огню в Церкви Огненного Просвещения, и если бы я не предпочел новую работу, научились бы ходить и по воде.

Я постарался скрыть улыбку.

– Ходить по воде? Вот это фокус!

Уотсон остался серьезным.

– Никаких фокусов, Ти, по-настоящему. Научившись хождению по огню, мы могли преодолеть любые препятствия. Мы могли использовать силу разума, чтобы оградить себя, и не обжигались, проходя по горящим багровым углям. Босыми ногами, обратите внимание, и по углям, на которых то здесь, то там появлялись язычки пламени.

– По-моему, Уот, я видел по телевизору программу "Скептиков Феникса", и там говорилось, что все это чепуха…

Его ноздри расширились, удержав очки от самоубийственного прыжка на стол.

– Идиоты! Высмеивают то, чего не понимают. Есть вещи, перед которыми наука бессильна. Разум – вот ключ к освобождению всех возможностей. Еще год учебы, и мы смогли бы пешком перейти океан.

– Какое полезное умение в нашей пустыне, – лукаво подхватила Марит.

– Я хотела поучиться летать, но Уотсон боится высоты. – Дотти улыбнулась мужу. Он сердито оглянулся на нее, но она погладила левой рукой свой живот, и огни бара блеснули на ее обручальном кольце. Гнев немедленно покинул лицо Уотсона, и он снова стал самим собой.

Появилась официантка и приняла у нас заказ на напитки. Марит выбрала риппль с ломтиком лимона, а Дотти попросила дайкири. Уотсон, несомненно, чтобы поддержать репутацию настоящего мужчины, заказал неразбавленный бурбон, добавив "двойной со льдом", и официантка посмотрела на меня.

– Я бы тоже взял дайкири. – Я подмигнул Дотти и сжал под столом колено Марит.

Уотсон обладал органической неспособностью скрыть вид самодовольного превосходства.

Началась новая песня, и Марит дернула меня за рукав.

– Пойдем, Кейн, потанцуй со мной.

Я удивленно поднял брови, а она нагнулась и прошептала мне на ухо:

– Говорят, танцевать – это все равно что заниматься сексом стоя. Хочешь проверить?

Я кивнул, и мы присоединились к многочисленной толпе, запрудившей танцевальную площадку. Нас теснили и толкали, пока мы не добрались до относительно спокойного места около середины. Музыка представляла собой голый ритм, и под нее легко было танцевать. К собственному удивлению, я без особого труда постиг движения этого танца – возможно, они были известны мне в прошлой жизни.

Марит, хотя и была одета по моде шестидесятых и танцевала под музыку шестидесятых, ничуть не выглядела старомодной. Она целиком отдалась музыке и быстро проделала ряд чувственных плавных па. Волосы прятали и открывали ее лицо, словно вуаль, а она с бесовской усмешкой на губах не сводила с меня лазурных глаз. Здесь, посреди зала, она танцевала лишь для меня, и будь у меня на уме что-то хоть отдаленно напоминающее науку, я бы без тени сомнения счел теорию относительно связи танцев и секса доказанной.

Но в доказательстве теорий вся соль заключается в том, что эксперимент должен быть повторяемым. Когда первая мелодия плавно перешла в "Этим утром я пробудился с любовью", Марит, танцуя, прижалась ко мне, поцеловала, быстро провела руками по моей груди сверху вниз и отпрянула. Позади нее, едва осознавая это, я заметил Уотсона и Дотти, проталкивающихся к нам сквозь толпу. Я оглянулся на наш столик и увидел официантку, расставляющую бокалы. И еще я увидел, что кто-то стоит рядом с ней, кто-то, кого я должен был знать.