Страница 30 из 38
Такой улыбался, молчал, целовал - но полгода спустя разругались вдребезги: заметка, ею написанная, хвалила то, что по совести говоря, следовало прокатить как минимум в фельетоне...
- Ты не понимаешь, Олег! Ты не понимаешь, - сжимая кулачки, говорила журналистка опустевшему навсегда креслу-кровати, а потом написала тот фельетон. Несколько месяцев мытарили её по всяческим комитетам, коллеги в курилках с готовностью давали огоньку и пожимали руку, а в конце концов раздался звонок из редакции молодёжных программ ЦТ: "нам, - сказали, - нужны такие совестливые, такие ясные голоса". Прошло ещё семь лет - и первые заполуночные передачи этой редакции смотрела вся страна.
- Вол-шеб-ник! Вол-шеб-ник! - скандировали спасённые от простуды на картошке однокурсницы: с грохотом выбитая из правления колхоза буржуйка им в щелястый барак да припёртый Олегом на себе жбан молока согрели не только сердца.
- Я всегда буду помнить тебя, шаман, - улыбнулась и долго-долго глядела на прощание девчонка, которую вытащил из бурана. Потеряв свою группу, она уже замерзала совсем... принёс в палатку, отогрел, поделился жизненной силой. Хоть и начинал только овладевать тогда энергией своей - но удалось.
- Чудовище, - томно улыбалась спелая супруга некоего замминистра на обставленной импортной мебелью даче за высоким забором. Улыбалась летом, а в ноябре пышно схоронили бровастого генсека. И в декабре замминистра вместе с другими подельниками пошёл за хищение всенародного имущества. Упомянутая же мадам за сотрудничество с органами награждена оказалась почётной грамотой и спокойным существованием вплоть до перестройки, дождавшись которой, нашла иностранца и отчалила жить к нему.
- Блюститель закона, прежде всего, строг к себе! - о, эти пылкие диспуты в общаге весенними ночами... кто в двадцать три не сиживал вот так, под гитарные вздохи и простенькую студенческую закуску решая мировые проблемы? Друзья кивали, соглашаясь с Олегом... уже совсем немного времени оставалось до тех лет, когда они вслед за родителями рванут на митинги, но быстро поймут, что жизнь делается не теми, не там, не так...
- Это воин, Дэзинька, с таким-то Марсом. Совершенно сокрушительным, - поделилась Лёка со своей чёрно-белой любимицей. Любимица вопросительно муркнула.
- Конечно, это не всё, - живо отозвалась её хозяйка, - а час рождения показывает, что наш воин ещё и исцелять наверняка умеет. Может, правда, не знает о том? А без разрушения целителям никак. Уничтожают смерть - дают жизнь.
Кошка довольно кивнула и продолжила полировать лапку.
Да, военный, похоже. Со всеми этими реформами им как раз непросто - вот работой и интересуется, - а что космический меч этого, господи ты мой боже, воина скрещен с Лёкиным мечом, да ещё и нацелен ей в Солнце-сердце... о, это только на беглый взгляд. Между тем, первое впечатление - лишь часть правильного. Думай, вдумывайся - и снова думай, звездочея.
Первый в жизни гороскоп Лёка прочитала лет в восемь - но странным показалось не то, что рождённая в сентябре, она какие-то там Весы, которым надо носить топазы и рассматривать проблемы со всех сторон. Листочек, который всё это ей рассказал, был не газетой, не книжкой - фотографией! Мама у подруги взяла стопочку таких странных...
Но, слово "самиздат" Лёка услышит чуть позже, от мамы папиной, которая немало ещё тайного, страшного, горестного расскажет вполголоса внучке, строго напоминая всякий раз ни в коем случае не обсуждать этого ни в школе, ни даже с родителями:
- Ты же не хочешь навредить папочке?
- Ни-ког-да!
Папу, весёлого, лёгкого на подъём, неизменно готового если не растолковать почемучки, то отправить к десяткам словарей и справочников домашней библиотеки, Лёка богом, конечно, не называла. Равно и богиней всегда элегантную - даже дома - маму. Но лет до тринадцати верила в их всемогущество безоглядно. После - стала любить.
"Надо же, а ведь и у меня Солнце с Луной почти такие же гармоничные, как и у Олега Ярославовича", - вдруг осенило. И правда, сказочное детство подарили Лёке родители. Если бы только не постоянные простуды... их девочка научилась распознавать загодя. Накануне болезни всегда видела один и тот же сон: вечер, высокий берег реки, на нём - деревце. С деревца в реку слетает крылатое семечко - Лёка знала, что это она,- и стремительно чернеющая вода ввинчивает его в бесконечный, странно узорчатый водоворот. Тоска во сне охватывала тягучая, а наутро и глотать больно, и жар, и опять сульфадиметоксин, и опять стрептоцид, и опять парацетамол...
Друзьями детства по этой причине были игрушки и книги. Книги в доме жили и плодились с удовольствием - даже родители не всегда помнили, что стоит во вторых рядах. Поэтому, совершая регулярные набеги на книжные шкафы, Лёка чувствовала себя искателем сокровищ.
В четвёртом классе искательниц стало двое - в Лёкиной жизни появилась Анка. А вместе с нею и остальная компания: Вадим, Босс, Димыч...
Девчонки различались так, что повзрослев шутили иногда, мы, мол, позитив с негативом. И то правда - высокая, широкая в кости и рано созревшая брюнетка Анка всегда горазда была учудить чего пошумней... а неизменный её адвокат перед старшими Лёка хоть и лазила по деревьям да чердакам с подвалами ничуть не хуже Анки, но о подвигах своих предпочитала помалкивать. И нередко уходила в "разведку боем" одна.
"Разведка боем" - девчонки называли так свои, мимо таможни родительского внимания пропущенные, вылазки из дома. Иногда (начитались Булгакова) - в тот самый центр Москвы. Но чаще - в пойму протекавшей за домами Сетуни. Манили туда ключи и овражки, островки и неведомые дорожки, лохматые заросли и крутобокие берега. Зимой с горок ледяных носиться на картонках оглушительно здорово, по теплу - гонять казаками-разбойниками или в ведьм играть...