Страница 24 из 38
- Час назад я отправил в Коренбург депешу. Прошение о переводе в Вершицу.
"Другого и не ждала", - хотела сказать Динь, но поинтересовалась:
- Основание - прочное?
- Будь уверена, - не стал вдаваться в подробности Дон.
Динь улыбнулась другу и некой весьма симпатичной задумке... "Вернёмся, займусь", - пообещала она... кому?
И устроился поудобнее некто, слушавший её за невесть сколько миров отсюда, и прищурился: "Жду".
Слово "обитель" вызывало в представлении Динь нечто вроде шонбургского приюта для страждущих - по рассказам Софии, окружала его высокая каменная стена, имелись большие ворота с привратницкой, внутри - многочисленные службы, включая домик настоятеля и школу знахарей...
Вершицкие волхи от мира не отгораживались, они в нём жили. Никто не знал, как становилось им известно, что их хотят навестить - в какой бы час искавший помощи или совета ни пришёл к замшелому валуну на высоком берегу реки, его там ждали, хотя бы один волх или волха.
Друзей встретила высокая беловолосая женщина. Тони разулыбалась, увидев её, Дон приосанился, а Динь даже пришлось немного прикрыть своё особое зрение - кто пытался смотреть на солнце, тот поймёт маленькую знахарку.
- Камена, - они не услышали сказанное, почувствовали. Внутренний голос так порой звучит, или совесть...
- Здравствуй, Камена, - Динь по местному обычаю поклонилась в пояс, примеру её последовал и Дон. Тони ужасно всего этого смутилась и просто низко опустила голову.
Камена подошла к ней, положила руку на плечо:
- Милуна-сестра тебе.
Когда на поляне успела появиться вторая красавица? Наверное, вышла из леса, пока они знакомились с первой волхой.
Тони растерянно глянула на друзей, но тут её овеяло запахом парного молока и трав: Милуна обняла юную женщину за плечи, и та спокойно ушла с проводницей своею в лес.
- Диана-дитя, последуй мне. Дониэль-воин, ты сюда не сам пришёл, отдыхай. Сон да утишит тебя.
Что для человека служивого может быть лучше этого? В тенёчке за валуном было самое то, чтобы расстелить летнюю шинель, да и... как сладко пахнет трава... молоком.
*
- "В гостях у эльфы"? Что за название? Хотя идея хороша, и портрет выразительный, лицо живое. Вот только глаза... взгляд тяжеловат, не находишь? - отец покашлял, сказать предстояло сложное, - видишь ли, сын... на худсовете или творческом конкурсе такой рисунок пройдёт только, как иллюстрация, например, к басне "Стрекоза и Муравей".
Взрослый помолчал, не зная, надо ли объяснять дальше. Не стал.
- Но здорово ты подал! Какой ракурс! Снизу, с земли... травы - деревья.
- Пройдёт, па. Не сейчас, конечно.
Старший художник глянул на младшего удивлённо, а когда дошло - выразительно. Да вдобавок на стены, на потолок. Сын понимающе кивнул - и промолчал. Пока.
"Люди думают одно, говорят другое, а делают и вовсе третье".
Что ж... раз нельзя сказать - можно слушать! Пусть и не в полный голос, как то должно звучать, но ничего... прогремим ещё. Спасибо отцу, привёз из зарубежной поездки наушники и пластинку. Рисунок на обложке - лестница в цветах в небо - назвал "сюрреализм". Как обычно, не растолковывая ничего. Надо будет почитать в БээСЭ.
А ещё поискать по словарям, почему английское "rock" так похоже на русское "рок"? Вертит судьба, крутит, скрючивает... Узнаем.
"Узнаешь".
*
"Сквозь копоть проклятий и смерч аллилуйя, сквозь решётку морщин и бессонницу дня, через девичью кровь и слюну поцелуев, через сумрачный лес и вихри огня, кожу с тела содрав, душу вымотав, всё же дойду я, потому что я знаю - ты ожидаешь меня..."
Отголоски сна, ниспосланного Каменой, так и не отпустили Динь - рифмованные ею самою строчки было последним, что запомнилось из видения длиною в жизнь... Ах, нет... помнится ещё, не из-под пера, не на бумаге возникали строки - музыка звучала фортепианная, и подчиняясь ритму её, буквы складывались в слова на сияющем... чём?
"Узнаешь... всему своё время, узнаешь. И запомни - пророчества даются и затем, чтобы не исполниться. Потому Алиса родит Вячеславу чудесного сына. А твой суженый построит город не на небе, не на земле, поселятся там певуны, сказок мастера да прочие слова искусники беречь реку речистую... Времени у тебя мало, Диана-дитя, а сделать надо ещё много".
Едет повозка, едет себе с холма да на холм, по-над бережком, крутятся колёса, вертятся, чуть поскрипывают. Чуть похрустывает под ними, и вздыхает, долгие косточки свои проминая, дорога-матушка, да в высокой сини тихий звон летит. Тихий звон летит, то судьба спешит, то судьба твоя на тебя глядит.
Хотелось петь. Закинув голову и раскинув руки, протяжно и чтобы слёзы вскипали на сердце, да так и не выкипали.
Вот оно значит, как делаешь ты? Отправляешь якобы за одним, а находится... находишься сам.
И вдруг ясным-ясным становится всё. То есть абсолютно всё. Каждая даже вроде бы забытая в детстве мелочь. И плач над придушенным родником. И родные, заплатившие своим даром, чтобы расцвёл твой. И что всю жизнь, как по струночке. И до восторга безнадёжная любовь к тому, кто навсегда друг. И изломанная красавица в короне, чью жизнь и жизнь чьего ребёночка назначена переделать ты. Ты, ещё один осколок Изабеллы Остенштернской. Наёмница, воровка, расстрига, торговка телом своим, шпионка... знахарка...