Страница 104 из 123
Приятно было жить в такую ночь. Если бы им не приходилось следить за преступником, Марго наверняка запела бы что-нибудь буйное. Вместо этого она хранила напряженное молчание, как и ехавший рядом с ней замечательный мужчина. Оба не сводили глаз с одинокой фигуры впереди, в слабом свете наполовину скрытой облаками луны.
* * *
Ни преторианские гвардейцы, ни городская стража их так и не обнаружили. Скитер с Маркусом верно выбрали свой камуфляж - ни один римлянин не догадался бы искать беглого гладиатора под дорогой туникой и тогой гражданина, сопровождаемого вольноотпущенным слугой. Однако из предосторожности они то и дело меняли гостиницы, расплачиваясь за ночлег и кормежку деньгами из тех, что Скитер подобрал с арены.
Как-то поздно вечером (в другое время они не рисковали говорить по-английски) Маркус обратился к Скитеру встревоженным голосом:
- Скитер!
- М-м-м?
- Когда ты отдал все свои призовые деньги, чтобы заплатить мой долг, голос его чуть дрогнул, - у тебя ведь не оставалось ничего, кроме тех денег, что ты подобрал с песка. У меня вообще ничего. У нас хватит денег до следующего открытия Врат?
- Хороший вопрос, - отозвался Скитер. - Я и сам начал задумываться над этим.
- Позволь мне предложить кое-что.
- Эй, это же я, Скитер. Ты не раб, Маркус. Если ты хочешь сказать что-то, я выслушаю. Если мне надоест слушать, я, возможно, просто усну. Черт, да я и так могу уснуть. Я до сих пор чувствую себя так, словно меня всего избили, а спина и руки не отошли еще от напряжения.
С минуту Маркус молчал.
- Это все тот твой прыжок. Никогда в жизни не видел ничего подобного.
Скитер фыркнул:
- Ты просто не видел ни одной записи с летних Олимпийских игр. Прыжок с шестом, только и всего. Немного выше, конечно, чем прыгают обычно, но у меня было преимущество - рост лошади. Так что довольно. Убери с лица это восторженное выражение и выкладывай, что у тебя на уме.
- Я... ну, в "Замке Эдо"... то, что я сказал тогда...
- Я заслужил каждое слово, - пробормотал Скитер тихо-тихо. - Так что не бери в голову, Маркус. Бог мой, я был самоуверенным глупцом, когда обманул тебя, когда поставил перед выбором: честь или семья.
С минуту оба молчали.
- А в твоей деревне, там, во Франции, - продолжал Скитер. - Должно быть, ваши мужчины очень серьезно относились к чести, если даже человек, покинувший ее восьмилетним мальчиком и выросший в римском рабстве, до сих пор ставит честь превыше всего.
Маркус долго не отвечал.
- Я был не прав тогда, Скитер. С той минуты, когда Фарли обманом завлек меня сюда и продал распорядителю арены, я понял, что даже честь ничто по сравнению с необходимостью защищать родных людей. Я только причинил боль Йанире и моим девочкам...
Скитер не сразу понял, что Маркус плачет.
- Эй! Послушай меня, Маркус. Все мы совершаем ошибки. Даже я.
Это заявление вызвало у Маркуса улыбку сквозь слезы.
- Главное - то, что каждый раз, когда ты оказываешься на лопатках или разбиваешь себе нос обо что-нибудь, ты учишься. Какую бы глупость ты ни совершил, запомни этот урок, чтобы не наступать на те же грабли второй раз, и смело шагай дальше. Мне бы ни за что не выжить в стойбище Есугэя, если бы я не извлекал уроки из тех миллиардов ошибок, что наделал там. Знаешь, как это ни странно, но я постепенно понял, что этот кровожадный монгол роднее мне, чем мой настоящий отец. Я не говорил тебе еще, что он сделал меня дядей Тему? Поверь мне, у монголов это чертовски большая честь и ответственность - дядя первенца самого хана. И знаешь, он ведь был очень славный мальчуган, ползал по юрте, сворачивался клубком на коленях у матери, иногда просил, чтобы "дядя богда" поиграл с ним... Когда я думаю о том, что ему пришлось пережить подростком, что это сделало с ним, что это сделало из него, мне иногда хочется кататься по земле и выть оттого, что я ничего не могу изменить.
Молчание Маркуса насторожило Скитера.
- В тебе очень много боли, Скитер, - произнес тот наконец. - Слишком много. Тебе надо излить ее всю, иначе ты так и не выздоровеешь.
- Эй, а я-то думал, что это Йанира у вас в семье читает мысли!
На этот раз смех Маркуса прозвучал искреннее.
- У нашего народа... у нас в семье... тоже имелись кое-какие... способности, которые передавались из поколения в поколение.
- О боже, только не говори, что ты еще и медиум.
- Нет, - ответил Маркус, и на этот раз улыбка его была самой что ни есть неподдельной - Но... ты ведь никогда не расспрашивал меня о моей семье.
- Мне казалось, что это сугубо личное, дружище.
Голос Маркуса снова предательски дрогнул.
- Ты все еще называешь меня другом? После всего того, что я сделал с тобой? Разве могу я быть тебе другом?
- У меня с этим никаких проблем. А вот у тебя? Снова последовало тяжелое молчание.
- Да, - тихо сказал Маркус наконец. - Возможно, я сошел с ума, что говорю это, но после всего того, чем ты пожертвовал, чтобы выдернуть меня из рабства... Я вообще не знаю теперь, что о тебе думать, Скитер. Ты обкрадываешь простых хороших людей, и ты же отдаешь эти краденые деньги по крайней мере часть их - Найденным, чтобы помогать нам...
- Откуда тебе это известно? - спросил Скитер, чуть не задохнувшись от неожиданности. Маркус негромко рассмеялся.
- Ты так уверен в том, что про тебя никто ничего не знает, Скитер. У Найденных много способов узнать то, что нам необходимо. Так мы узнали, например, откуда попадает к нам часть денег.
- О... - только и сказал Скитер, потом опомнился. - Ну что ж, надеюсь, что эти пусть и неправедным путем полученные деньги все-таки помогли. - Он повернулся на жесткой кровати и застонал от боли в мускулах от плеч до бедер, от бицепсов до кистей.
Какое-то шевеление в темноте встревожило его. Потом, когда его обнаженного плеча коснулись руки, эта тревога сменилась паникой.
- Что ты делаешь, Маркус? Тот разминал его плечи так, словно они были из теста.
- Делаю то, к чему приучен с детства. Меня обучили унимать хозяину боль в спине, в плечах, в ногах и где еще у него может болеть. Ты лежи, Скитер. Я разомну тебя и через тунику, ведь у тебя нет предубеждений - это правильное слово? - римлян. Твоя замкнутость - все равно что черное покрывало, которое ты накидываешь на себя. Таков уж, видно, твой выбор: каждый человек хранит свое, личное, в неприкосновенности.