Лик Хаоса

— Сиккинтайр, сиккинтайр!

Джилла плотнее запахнула плащ и поспешила по стертым булыжникам Лживой улицы в надежде, что шорох, который она слышит позади себя, это всего лишь шелест листьев, потревоженных ветром. Считалось, что квартал, где жили ювелиры, был более безопасен для пешеходов, чем Базар. Но каждый обитатель дома Джиллы знал, что она ни за что на свете не свернет с намеченного пути.

Тем более сегодня. Она нервно сжала пальцами довольно тяжелый мешочек, висящий у нее на шее, где хранились остатки ее золота. Услуги колдунов стали слишком дорогими. Она прокляла всех — Альтена Сталвига за его некомпетентность и Иллиру, полукровку С'данзо, которая только и смогла сказать, что без колдовства здесь не обошлось: Лало, попавшего в такую переделку; и себя за свой собственный страх.

Шорох позади нее превратился в топот бегущих ног, и Джилла повернулась, преисполненная гневом, вызванным страхом. Ее массивная рука напряглась и ударила первого вора, как только он приблизился. Тот согнулся, издав звук, похожий на звук лопнувшего мяча, и в воздухе блеснул нож, отскочивший со звонким металлическим стуком от ближайшей стены. Джилла опустила другой кулак на голову человека и вступила в борьбу с его компаньоном, прежде чем тот осознал, почему упал его товарищ; она начала трепать его за уши со всей злостью, которой научила ее жизнь на окраине Лабиринта, вкладывая в это всю силу своих могучих рук.

Кровь пела в ее жилах, а большая часть страха была поглощена адреналином, когда она поняла, что хватит и решила, что пора уносить ноги. Позади шевелились, стонали и пытались подняться две избитые ею фигуры.

Энергия воинственного духа несла ее мимо магазинов на ковровом рынке и изумленных взглядов их владельцев, сворачивающих свой товар, ведь солнце уже клонилось к закату, окрашивая город в пламенеющие цвета. Этот воинственный дух сопровождал ее всю дорогу до дверей Инаса Йорла.

Там она остановилась, ее взгляд привлек изгиб медного дракона, украшавшего дверь. Рука легла на холодный металл дверного кольца, но она не решалась постучать. Все сказки о колдунах, которые рассказали ей дети страшными голосами, стоило поведать ей им о том, что она собирается предпринять, вдруг припомнились Джилле.

«Что я делаю здесь? Кто я такая, чтобы вмешиваться в дела колдунов?» Ее внутренний голос звучал спокойно и рассудительно, но в самой глубине ее существа зародилась мысль: «Лало проходил через эту дверь и возвращался домой, ко мне. Почему же тогда я не могу пойти туда, куда ходил он? « Джилла подняла и опустила дверное кольцо.

Дверь отворилась без единого звука. На пороге стоял слепой слуга, о котором она слышала и раньше. В руках он держал шелковую повязку. Облизав губы, которые внезапно стали сухими, Джилла повязала ее вокруг головы и позволила слуге взять ее за руку.

По крайней мере, у нее было преимущество — кое-что она знала. Лало рассказывал ей и о Дарусе, слепом слуге, и о необычных стражниках, охраняющих внутренние покои колдуна. Но звуки шагов по каменной лестнице и ощущение присутствия несметного количества тел, скользящих вокруг, парализовали ее. Змеи всегда внушали ей сильный страх. «Это не змеи, — успокаивала она себя. — Это всего лишь василиски!» А ее пальцы еще сильнее сжимали холодную руку проводника.

Когда они вошли в комнату, где тошнотворный запах жженого мускуса смешивался с запахом серы, она тяжело дышала.

Повязка была снята, и Джилла удивленно осмотрелась вокруг. Каменные стены были покрыты копотью, а на полу лежал оплавленный кусок металла, который когда-то был жаровней. В нише, сделанной в мраморной стене, стояла тахта, и через миг женщина поняла, что холмик на ней, покрытый богатой тканью, есть ничто иное, как лежащий человек. Она скрестила руки на груди и уставилась на него.

— После быка явилась корова, — устало сказал Инас Йорл. — Я должен был это предположить.

— Лало… — Джилла увидела как тонкая рука, что лежала на бархатном покрывале, изменилась, став более мускулистой, с кожей, покрытой тонким налетом голубоватых чешуек. Джилла проглотила обиду и заставила себя не отводить глаз. — Лало находится в каком-то странном трансе вот уже две недели. Я хочу, чтобы ты вернул его душу обратно в его тело. — Она дотронулась до кошелька на шее.

— Оставь себе свое золото, — ворчливо сказал колдун. — Твой муж уже просил меня сделать это, и я согласился. Было бы забавно посмотреть, как отнесется Санктуарий к человеку, который посмотрел в лицо своей собственной душе. Но Лало сейчас за пределами моей досягаемости.

— За пределами твоей досягаемости? — с болью прозвучал голос Джиллы. — Но тебя называют величайшим колдуном Империи! — Она встретила горящий гневом взгляд колдуна. Через мгновение взгляд стал тускнеть, и колдун отвел глаза.

— Я достаточно велик для того, чтобы знать пределы моего могущества, — ответил он с горечью. — Не могу говорить за бейсибцев, но никакое волшебство Санктуария не в состоянии справиться с сиккинтайром. Твоего мужа, женщина, забрали Летающие Ножи. Иди в Храм Ильса и, может быть, жрец Горонеш выслушает тебя. А лучше — иди домой — судьба Лало в руках богов.

Сиккинтайр пожирал плоть Лало и глодал его кости до тех пор, пока ветер не заиграл на его ребрах, как на арфе, отбивая ритм на длинных костях его бедер. Его длинные руки художника, лишенные мышц, которые делали их волшебными, трещали, как трещат зимой голые веточки, обращенные к небу.

И когда они стали совсем тонкими, под стать скелету, Лало упал, и мать-земля дала ему новую плоть, наросшую вокруг костей. Покрытый землей, он пролежал год или век, и когда истекло нужное время, он очнулся обнаженным на лесной поляне, усыпанной цветами, словно драгоценными камнями, ощущая свое тело гибким и сильным, как отточенное лезвие.

Он вскочил и пошел без цели, наслаждаясь прекрасной палитрой цветов и ласковым воздухом. Все в нем пело от ощущения нового сильного тела. Где-то зазвучала музыка, и он повернул на звуки.

Дубы начали редеть, и Лало вышел к поросшему травой склону, у подножья которого раскинулось небольшое озерцо, питаемое журчащим водопадом. На берегу он увидел стол, покрытый темно-красной узорчатой тканью с золотыми кистями. На столе стояли хрустальные графины, наполненные вином из Каронны, серебряные вазы с апельсинами из Энлибара, лежали большие блюда с жарены мясом и караваи белого хлеба. «Пир богов», — подумал Лало. И в самом деле, там пировали боги.

— Мы ожидали, что ты придешь, — прозвучал голос рядом с ним. Девушка, более прекрасная, чем самые красивые наложницы Принца Кадакитиса, протягивала ему одеяние из голубого шелка, расшитое драконами, чтобы он оделся; затем наклонилась, чтобы помочь ему натянуть на ноги золотые сандалии. Ее черные волосы ниспадали до самых бедер, отливая голубым в солнечном свете. Когда она подняла лицо и взглянула на него, он угадал в чертах ее лица Валиру, маленькую блудницу, которая позировала ему для портрета Эши, Жрицы Любви, и задрожал, поняв, кто помогал ему.

Она подвела его к месту в конце стола, и он начал есть, довольный тем, что другие боги в это время продолжали беседу между собой, не обращая на него никакого внимания. Рядом с Эши сидел человек, который, как предполагал Лало, был Анен — пузатый и хромоногий, словно пьяница — бывший товарищ Лало. Когда-то они вместе находили забвение, заглядывая в кружки с дешевым вином. Бог явно был чересчур полным, а его румяные щеки горели таким огнем, что могли зажечь даже самое безнадежное сердце. Отдавая дань своей прежней привязанности, Лало торжественно приветствовал его.

Бог заметил приветствие и пристально посмотрел на него. Встретив эти внимательные, серьезные глаза, Лало увидел в них немую печаль и вспомнил, что бог этот ежегодно умирает и рождается вновь. Потом Анен улыбнулся, и по мере того, как радость наполняла сердце Лало, его кубок наполнялся вином, похожим на кровь звезды.

Вино придало ему смелости, и он отважился посмотреть на других — кроткая Тиба, приносящая мир, быстроногий Шальпа, словно тень рядом с ней. Лицо его с первого же взгляда напомнило ему кого-то, кого он часто встречал в «Распутном Единороге», но кого именно, он вспомнить не смог. В суровых чертах Того-Кому-Нет-Имени он видел лицо каждого наемника, которого когда-либо встречал, а грубоватый добрый юмор женщин, красящих ткань в мастерских красильщиков — в лице светловолосой Тилли. Вдруг Лало начал понимать, что узнает их всех — он рисовал их, жил среди них, ничем не примечательных, в Санктуарии.