Лик Хаоса

— Ну? — прервала она молчание. — Перестаньте смотреть на меня, как стая попавшейся в сеть трески! И кто-нибудь пусть поставит чайник!

Лало чувствовал запах колдовства, знакомый ему, как вонь его собственного стульчака.

Он прекрасно понимал, что находится в какой-то странной форме существования — даже плохой художник, который совершенно не способен влить в свои картины и капли магии, уловил бы здесь запах чар. И, хотя в той, другой, жизни Лало был осторожен в отношениях с колдунами, все-таки его осторожность, видимо, была недостаточной, потому он и встал на путь, что привел его сюда.

Было очевидно, что дело не обошлось без Гильдии Магов: здесь царила смесь от тошнотворных миазмов колдовского вереска до сильных экзотических ароматов, порождаемых колдунами, насылающими порчу, словно попурри из очаровательных запахов от помойного ведра Принца Китти-Кэт. Улавливались также чуждый фимиам бейсибских ритуалов и спертая вонь, издаваемая мелкими начинающими колдунами, и наплывающие волнами дымы служителей храмов, воздвигнутых в честь различных богов.

Но то, что он искал, не могло находиться в храмах, хотя и пришло из места, весьма их напоминающего — дома, в самой основе которого лежала магия. Кто-то творил там колдовство даже сейчас — изящные чары, посылающие спирали густого дыма в серый воздух. С этим запахом Лало встречался и раньше, хотя почему-то не сразу узнал его. Это была единственная в своем роде атмосфера, окружавшая Инаса Йорла.

Сосредоточившись, он понял, что может интерпретировать все, что воспринимал раньше как цвет — полоса света, извивающаяся снаружи, другая, пересекающая ее, и еще одна — настоящая сеть, предназначенная для ловли душ, заблудившихся здесь. Лало чувствовал присутствие тех, других существ, менее разумных, чем призраки, но более активных и осведомленных.

В середине этого узла появился Знак, зловеще пульсирующий и меняющий цвет, форму и запах, заманивая жертву. Лало содрогнулся, будто бы что-то подхватило его. Ярко светящиеся линии распались, а знак в середине растворился, преобразовался, захватывая обрывки пульсирующей энергии, в такую форму, которую человеческие глаза могли воспринимать помимо их желания. Открылись узкие ворота, предназначенные для живого существа, и Лало, жаждущий контакта, протиснулся в них.

«Эхас, барабаришти, азгелдун м'хай тси! О, ты, кто не знает тайны Жизни и Смерти, подойди ко мне! Йевой! Йевад!» Голос прозвучал, как щелчок и дверь захлопнулась, поймав в ловушку человека и обдав его дождем из искр, пахнущих озоном и серой.

Лало сжался, словно потревоженная улитка, пытаясь избежать соприкосновения с этим светом и произносимых слов. Они звучали на языке того уровня, откуда пришел дух. Однако положение, в котором оказался Лало, давало ему возможность понимать их и уяснить, что есть и другие, еще более страшные места, чем то, в котором он находился теперь.

«Евголод шеремин, шиназ, шиназ, тисерранеч, йевой!» — рокотал голос, внушая человеку, как с помощью колдовства можно отделить душу от тела, с которым она была непристойно и нерасторжимо связана, а также способ, посредством которого можно было бы сделать такую душу навсегда свободной, хотя ценой этого могла быть аннигиляция тела. Лало съежился от этих знаний, постичь которые у него никогда даже не было намерения.

Но когда голос смолк, и эхо замерло, Лало удалось сосредоточить свое внимание на иллюзорной фигуре, которая стояла внутри мерцающего круга, находящегося за пределами треугольника, где Лало и злой дух находились в вынужденном плену. Это был Инас Йорл — несомненно, он — Лало сразу узнал эти сверкающие глаза.

В тот же миг чародей, казалось, понял, что его опыт с вызовом души окончился гораздо успешнее, чем он предполагал. Поднялся жезл, и в спокойном воздухе закружились в вихре энергетические лучи.

— Убирайся, о, непрошеная душа, в свою сферу, и жди момента, когда я позову тебя!

Лало упал под напором неведомой силы, и на мгновение в нем зародилась надежда, что, повинуясь инстинктивному желанию очистить свое жилище от посторонних, колдун вернет домой и его. Но где теперь его дом?

Воздействие силы ослабло, и Лало удалось приподняться. Однако, он все еще находился в том же самом треугольнике. Злой дух рядом с ним зашипел и потянулся к нему горящими когтями.

— О, непрошеная душа, поторопившаяся явиться на мой зов, назови мне свое имя. — Казалось, Инас Йорл даже не заметил его падения, и Лало начал понимать, что колдовство требует терпения и крепких нервов.

Он поднялся на ноги и подошел к краю треугольника настолько близко, насколько смог осмелиться.

— Это я, Лало. Портретист. Инас Йорл, разве ты не узнаешь меня?

И пока ждал ответа, Лало понял вдруг, что сам он сразу узнал Инаса Йорла, и это было очень странно, ведь смысл приносящего страдания проклятия в том и заключался, что облик колдуна не мог долго сохраняться постоянным. Заворожено Лало посмотрел в истинное лицо чародея.

Он увидел в нем гнев и злость, лежащие за пределами его понимания, через которые лишь слегка проступали признаки проницательности и мучительной любви. В этом лице нашло отражение все великое и ужасное, что составляло внутренний конфликт, переживаемый чародеем, смягчить который могло бы только медленное течение безнадежных лет. И эти годы наступили уже очень давно. Черты его лица были вырезаны безжалостным клинком власти, а затем отшлифованы добротой, придаваемой страданием, и мучительным отчаянием. Ему стало понятно, почему чародей отказался от предложения Лало написать его портрет, и было бы очень интересно узнать, какую же часть своего портрета Инас Йорл больше всего боялся увидеть.

— Инас Йорл, я знаю тебя, но я не знаю, кто я теперь и почему я здесь!

Определенно, колдун теперь заметил его и рассмеялся.

— Ты не умер, если это то, что больше всего беспокоит тебя, и здесь нет и тени волшебства. У тебя что, была лихорадка или та гора, на которой ты женат, ударила тебя так, что ты потерял сознание?

Лало отрицательно покачал головой, пытаясь припомнить.

— Да ничего подобного не было — я просто рисовал, я был один, и….

Колдун внезапно стал серьезным.

— Ты рисовал? Наверное, самого себя? Теперь я понимаю. Бедный маленький карась — ты приоткрыл запретную плотину и был унесен через нее в открытое море. Те, чьи портреты ты написал, могут отрицать истинность того, что они видят на них, но ты не можешь отказаться оттого, что ты рисуешь на холсте без отрицания самого себя.

Лало молчал, пытаясь припомнить все, что с ним произошло. Он рисовал картину, затем отступил от холста, когда она была завершена, и увидел… Голова закружилась, сознание покинуло его — и он упал в глубокую пропасть, наполненную спиралями света и тьмы, стремящуюся поглотить его. Потом какая-то неведомая сила подхватила художника и он оказался перед фасадом, который был ему хорошо известен.

— Таким образом ты убежал как от реальности, так и от изображения, а твое тело лежит сейчас где-то покинутое. Я могу вернуть тебя в него, если ты действительно этого хочешь — но разве ты не понимаешь? Теперь ты свободен! Знал бы ты, что бы я отдал, чтобы достичь того, чего ты невольно… — колдун прервал сам себя. — Но я забыл. Твое тело здорово и молодо…

Лало едва слушал. Его первым неистовым желанием, исполнения которого было бы вполне достаточно, было попросить отправить его в царство теней. Но как потом выбраться оттуда? Смысл происходившего с ним воспринимался на грани сознания, вселяя в него ужас, дразня ложными надеждами и терзая разум подобно огромным крыльям.

И тут крылья появились не только внутри его сознания, но и снаружи; злой дух взвился по спирали и улетел, оставив после себя шлейф искр, воняющих, как паленая шерсть, а изящные силовые решетки, внутри которых находился Инас Йорл, разрушились под действием трещины, возникшей между мирами, через которую ворвались черные крылья с когтями, напоминающими острые мечи.

Боль разорвала его тело на части, и сознание Лало унеслось, сопровождаемое истошным воплем колдуна: