Кровные узы

Она застыла в ужасе, внезапно осознав, что не может встретиться с жрецом - только не сейчас, с липкими бедрами и клокочущей кровью; вся природа ее отца воспротивилась в ней иметь что-либо общее с этим полукровкой-ранканцем, полукровкой-ниси, который, однако, спас ей жизнь и которому она была так обязана.

Но является ли долг тем же, что и любовь? Шутовское "судилище" над Зипом, спланированное заранее, перевернуло ей душу.

Исход - приговор условного оправдания - был обеспечен указом Темпуса. Зип был единственным, кто этого не знал.

На ее памяти это было самое жестокое действо, которое одни люди творили над другими, и она была добровольным участником его, захваченная человеческими страстями тех, кто потерял своих близких, пытаясь оправдать одних и заново обрести других - и все потому, что ее отец приехал из Рэнке, посмотрел на то, что делают с Санктуарием жалкие людишки, и остался недоволен.

Иногда Кама ненавидела Темпуса даже сильнее, чем ненавидела богов.

Поэтому после того, как остальные удалились, она осталась с Зипом, чтобы слизнуть пот возбуждения с его прекрасного молодого тела и стереть смятение с сердца единственным известным ей способом.

Зип был... Зипом, ее ошибкой, ее физическим партнером, каким никогда не сможет стать Молин. Но и только. Кама никогда не могла превратить это в нечто большее или сделать так, чтобы это переросло в нечто большее само, или позволить Зипу убедить ее, что это может стать чем-то большим.

Ему была нужна помощь. Все использовали его, швыряя туда-сюда, словно мячик. Каме было жаль молодого повстанца. И этой ночью она утешила его.

Воспоминание о случившемся заставило ее стремительно бежать из дома Молина, так как Факельщик был слишком проницателен, чтобы его могли одурачить невинные отговорки и ссылки на головную боль, - сегодня ночью Кама не могла притворяться.

Она бродила по душным ночным улицам, прекрасно сознавая, чем это грозит, и почти надеясь на то, что к ней пристанет какой-нибудь карманник, зомби или бейсибец: подобно отцу, доведенная до крайности, Кама страстно желала только открытого насилия. Она убила бы даже пасынка или рейнджера Третьего отряда, посмей тот встать на ее пути в этот вечер.

Она заглянула в "Единорог", почти желая драки, но никто не обратил на нее внимания.

Она скакала наугад по улицам верхом на украденной лошади, позволив ей самой выбрать путь, пока не поняла, что очутилась у моста через Белую Лошадь.

Пришпорив лошадь, она пересекла мост и дала волю слезам.

Теперь она хотела Крита, но для чего, чтобы обнять или убить, она не смогла бы сказать, даже если б от этого зависела ее жизнь. Крит, как сказал бы Зип, был делом прошлым, но Крит заметил, что она осталась с Зипом.

Кто знает, возможно, она осталась с Зипом из-за Крита, прижимавшегося бедром к своему напарнику. Страт же искал другое общество - Ишад должна была дать ему то тепло, которое Крит приберегал для службы, сторожевых разъездов и тайных ночных операций.

Поэтому, когда ее гнедая словно по привычке притрусила к чудной калитке Ишад, Кама заморгала, избавляясь от слез, и сердито вытерла глаза тыльной стороной руки.

Ноздри ее наполнились летним зловонием реки Белая Лошадь, несущей свои воды в море, и благоуханием ночных цветов оккультных сортов, разводимых Ишад в своем саду.

И запахом разгоряченных лошадей: два коня переступали, привязанные к ограде дома Ишад, и одним из них был огромный вороной Крита. Кама узнала его по звезде и шраму, когда тот повернул голову к лошади, на которой она сидела, и тихо фыркнул.

Кобыла, признав его, загарцевала, и Кама поняла, что ее лошадь и конь Крита связаны любовными узами.

Ненавидя себя за то, что увиденное задело ее, за свое смятение и сомнение, Кама спешилась, пытаясь ни о чем не думать.

И, подойдя к калитке дома женщины-вампирки, толкнула ее вспотевшей ладонью.

Возможно, она шла навстречу своему року, - у Ишад не было причин давать ей поблажку, которой пользовались Стратон, его напарник Крит и отец Камы, что было следствием какой-то сделки, подробностей которой Темпус никогда не открывал.

Если Крит здесь, Кама должна увидеться с ним.

Любовь засасывает, сказала она самой себе, и подумала, что ответил бы на это он.

Кама, не успев придумать оправдание своему приходу, постучала в дверь Ишад, загадочным образом освещенную, так как перед ней не горел факел и не мерцала свеча. Всегда можно сказать, что ей нужно доложить командиру.

Если Крит здесь. Если это не ловушка. Если некро-мантка в это лето не переключилась на женщин.

Внезапно дверь отворилась, появилась невысокая темная фигура и затворила дверь за собой, так что Кама была вынуждена отступить назад и опуститься на одну ступеньку.

Ее глаза оказались на уровне глаз Ишад, и глаза той были глубже, чем тщательно скрываемое горе Камы, переживавшей давнюю потерю ребенка на поле брани и отказ мужчины дать ей новый шанс.

- Да? - произнесла бархатным голосом женщина, поработившая Страта.

Кама, женщина в большей степени, чем ей хотелось бы, всмотрелась в самую душу соперницы, которая была всем, чего только могли пожелать мужчины: каждый из них, едва раз увидев, начинал страстно желать ее - и почувствовала себя грубой, неухоженной, глупой.

- Это конь Крита... да?.. Он?..

- Здесь? Да. Кама, не так ли? - Темные глаза Ишад впились в нее, зрачки их сузились на мгновение, затем снова расширились.

- Я... я - мне не следовало приходить. Извините. Я пойду...

- Ничего страшного. Хотя и ничего хорошего, - сказала вампирка, внезапно, казалось, сделавшаяся печальной. - Если всем заправляет твой отец. Ты хочешь его - Крита? Берегись того, что тебе хочется, малышка.

И Кама, никогда не знавшая матери и думавшая о других женщинах так, словно была мужчиной, вдруг, вытянув руки, бросилась к Ишад, ища утешения и жалобно всхлипывая.

Но некромантка с шипением и охранительным движением отступила назад, качая головой.

Затем она повернулась и ушла, хотя Кама не заметила, чтобы перед ней отворилась входная дверь.

Неожиданно очутившись в одиночестве и в слезах на пороге дома, внушающего наибольший ужас в Санктуарии, Кама услышала доносившиеся изнутри голоса - тихие и явно принадлежавшие мужчинам.