Страница 9 из 10
И вновь я не удержусь и вставлю пару слов, хотя на этот раз и стараюсь не нарушать авторского повествования. Но на дворе уже даже не двадцатый, а двадцать первый век, а ваш покорный слуга, будучи недавно проездом в столице и гуляя по малознакомому району, нос к носу столкнулся с коровой. Она как ни в чем ни бывало паслась посреди улицы, привязанная старой обгаженной веревкой к вбитому в землю колышку. Вот такое у нас государство - традиции в нем неискоренимы... Прошу прощения за может быть неуместное замечание.
- Темно у вас, - пожаловалась я, едва не споткнувшись о какое-то ведро на полу.
- Да ладно тебе, - одернула меня Шурочка, и в душе у меня стала нарастать волна раздражения, которую я так старательно запрятала в глубину своего сознания. Но что поделаешь, если я все больше чувствовала себя участницей какой-то нелепой комедии. Или фарса.
- Можно огонь зажечь? - спросила я с откровенным раздражением.
- Отчего же нельзя, если просят, - ласково ответил тот же голос, и в ту же секунду в комнату вошла маленькая русоволосая девочка со свечой в руках. Она поставила ее на стол, и теперь я смогла рассмотреть внутреннее убранство и хозяйку этого помещения.
"Женщина как женщина, - подумала я, рассматривая ее уложенные на затылке волосы и довольно аккуратное платье, - и не подумаешь, что ворожит в свободное время".
- Я вас слушаю, - прервала она мои размышления тем же ровным голосом.
- Говори, - обернулась я к Шурочке, поскольку она так и стояла у меня за спиной. Присутствовать я согласилась, но задавать какие-то нелепые вопросы не собиралась.
- Присядьте, - предложила нам хозяйка и указала на лавку рядом с большим, покрытым белой скатеркой столом.
Я пропустила Шурочку вперед, таким образом оказавшись на краю лавки, в тени. Свечка была маленькая, хотя и горела довольно ярким ровным пламенем. А Шурочка оказалась как раз напротив хозяйки; взволнованная и нерешительная, она оглядывалась на меня, вздыхала и качала головой.
Я демонстративно отвернулась, предоставив ее самой себе, тем самым вынудив ее взять инициативу на себя.
- Нам... я хотела бы узнать... отчего умер один мой знакомый...
Шурочка, такая решительная и смелая, сейчас напомнила мне крестьянскую девочку, которая стесняется и робеет при виде незнакомых людей, и готова расплакаться по любому поводу.
А дальше произошло что-то странное. И до сих пор я не могу понять, что это было. То ли оттого, что я пристально смотрела на свечу, то ли по другой причине, но у меня все поплыло перед глазами. И я стала воспринимать все окружающее как во сне. Или в раннем, младенческом детстве, что почти одно и то же, во всяком случае - для меня.
- Дай мне твою руку, - произнесла хозяйка, не отрывая взгляда от Шурочкиного лица и та послушно протянула ей ладонь.
- Зачем же ты живого хоронишь? - строго спросила хозяйка, а дальше я почти ничего не помню. Честное слово. Помню каждый шаг по дороге туда, помню, как возвращались. А вот середина... словно корова языком слизнула, если подобное выражение уместно в подобных обстоятельствах.
Какие-то обрывки фраз, отдельные моменты, но до сих пор затрудняюсь точно сказать, сколько времени мы провели в этой комнате. Пять минут... или час? Помню, что Шурочка в какой-то момент потеряла сознание. Возможно, когда услышала первую фразу, хотя, может быть, и ошибаюсь. Потом мы пили какой-то напиток, похожий на чай, только очень вкусный и ароматный, а женщина что-то говорила мне... Именно мне, и не по поводу Константина, а про меня и про мою жизнь. И я слушала ее, как завороженная, и мне казалось, что каждое ее слово проникает мне в самое сердце, открывая неведомые для меня собой глубины души... О чем-то подобном я читала потом, но самой ни с чем подобным сталкиваться больше не приходилось.
Это на самом деле была непростая женщина... И очень скоро я смогла убедиться в справедливости ее слов... Но не буду забегать вперед. Потому что в тот вечер я еще ничего не понимала, и всю дорогу до Шурочкиного дома, куда я взялась ее проводить, и некоторое время спустя была сама не своя...
***
Прийдя домой, я почувствовала, что у меня раскалывается голова, и еле добралась до кровати, чтобы заснуть на несколько часов. Разбудила меня Алена.
- Барыня, тут Петр Анатольевич пришли, прикажете пустить - уже ночь на дворе? - несколько раз повторила она совершенно заспанным голосом.
И, открыв глаза, я увидела, что она уже в ночной рубашке с накинутым на плечи платком, то есть скорее всего уже давно спала.
- Да-да, - ответила я ей, - пусть проходит, я сейчас выйду.
Голова моя уже не болела, но соображала я с трудом и окончательно пришла в себя, когда мы уже ехали по ночному городу.
- ...но вас не было дома, - услышала я слова Петра Анатольевича. И поняла, что он давно мне что-то говорит.
- Да, мы ходили с Шурочкой... - начала было я, но сама себя перебила неожиданным вопросом:
- Петр Анатольевич, а вы уверены, что Лобанов умер?
- Час от часу не легче. Катенька, чем вы занимались в мое отсутствие? Может быть, нам лучше вернуться? Что-то мне не нравится ваше состояние.
- Нет-нет, - постаралась я произнести как можно убедительнее. Просто я еще не проснулась.
- Странные у вас вопросы...
Неожиданно мне стало смешно, и по какой-то странной прихоти я произнесла специально "странным" голосом:
- А карликов вы больше не видели?
И не столько этим вопросом, сколько видом своим и интонацией, - так перепугала Петра, что удивляюсь, как это он не выскочил в тот момент из кареты. Во всяком случае взгляд у него был весьма выразительный. Словно я на его глазах достала из-за пазухи ядовитую змею. Странный у меня в ту ночь прорезался юмор...
ГЛАВА ПЯТАЯ
И шутка моя плохо закончилась. Не успела я успокоить своего спутника и кое-как объяснить ему свое поведение, как наше внимание привлекли странные в ночное время звуки. Звон колоколов, крики...
Почувствовав недоброе, я крикнула Степану, чтобы подстегнул лошадей. Повторять приказов ему не требуется. Мы полетели, как ветер и через несколько минут были в нужном месте.
Но еще издали заметили огромное в полнеба зарево от страшного пожара - горел дом Лобанова. И потушить его было невозможно. Люди с топорами и ведрами возникали из темноты и снова в ней исчезали. Какая-то крестьянского вида женщина причитала и рыдала на всю улицу.