Страница 6 из 20
Оба исполнителя принимают свой обычный вид. Кланяются, уходят.
Гонг.
На сцене - она и он.
-------Эта сценка исполняется при наличии в дуэте женщины или артиста, способного играть комическую женскую роль.
Она. Давайте позволим себе немножко самокритики.
О н. Что вы имеете в виду?
О н а. А то, что и наши сотоварищи - артисты - иногда позволяют себе, мягко выражаясь, халатное отношение к зрителям.
Он (иронически). Разве?
Она (иронически). А вы этого не знаете?
О н. Ну-ка, ну-ка, как фамилии этих артистов, которых мы с вами наблюдали в концерте на той неделе?..
О н а. А не все ли равно, как их фамилии? Интересно, как они себя ведут во время выступлений.
О н (зрителям). Разрешите, мы вам покажем одну артистическую пару, которую мы наблюдали на той неделе, а вы, скорей всего, тоже встречали - если не на той неделе, так когда-нибудь раньше. И, к сожалению, можете встретить и несколько позже. (Уходит.)
Она. Итак, вообразите себе концерт... этакое "мероприятие", организованное не слишком тщательно. Клубная сцена. Кулис почти нет. Все происходит на глазах у зрителей. И когда конферансье волнуется по поводу того, что следующий номер запаздывает, то все это видно и слышно зрителям.
Из-за кулис, спиной к залу показывается о н в образе пошловатого конферансье: небольшой грим и аппликация носа с очками.
Он (кому-то за кулисы). А кого я сейчас буду выпускать? Какой может быть антракт: я уже два раза делал антракт - когда Стоеросов не приехал и когда ждали Деревянкину. Слушайте, хорошо вам меня просить, а мне надо выходить к публике, разговаривать. Если они меня закидают гнилой картошкой, ей-богу, они будут правы! Я сам знаю, что зрители у нас культурные и они себе этого не позволят. А вот артисты позволяют себе!
Пока длится этот монолог, она уходит за кулисы в ту сторону, где стоит он, а затем появляется в образе и гриме артистки-халтурщицы: безвкусные добавления к платью, парик, резкий грим лица и т. д.
Она (шипя). Ну не могу же я выступать одна, если мы делаем дуэт!
О н. А мне какое дело?
Она. Дуэты всегда исполняются вдвоем.
О н. Это-то я и без вас знаю: дуэт - вдвоем, трио - втроем, квартет вчетвером, квинтет - впятером.
Она. Ну подождите немного: может, он еще подскочит сюда...
О н. Не буду ждать. Готовьтесь к выходу. Я вас объявляю. (Оборачивается к залу.)
Она (схватила его за локоть). Я вас умоляю!..
О н. Не умоляйте! Пустите меня! (Выходит на авансцену.) Итак, следующим номером нашей программы будет номер, так сказать, вокального плана. И даже более: не просто вокальный, а, так сказать, каскадно-вокальный. Популярный дуэт из оперетты "Когда придет весна" замечательного композитора Штрауса под оригинальным заглавием "Знаю я одно прелестное местечко". Дуэт исполняет артистка нашей эстрады Клеопатра Пахомовна Перерубова-Пополамская. Попрошу! (Жестом приглашает исполнительницу.)
Она (выходит с деланной улыбкой, "обаятельно" кланяется публике, но тут же отворачивается к конферансье и со злым лицом произносит). Я вам это попомню! Я на вас еще напишу и в местком и в дирекцию.
Выходит аккомпаниаторша, садится за рояль.
О н. Пишите куда хотите! (Зрителям.) У рояля концертмейстер Секлетея Рябых. (Уходит.)
Она провожает его злобным взглядом и грозит кулаком. Затем снова "обаятельно" улыбается зрителям и дает знак аккомпаниаторше. Вступает музыка. Пошел отыгрыш. Зазвучала музыка к тексту куплета, но артистка молчит.
Голос его (из-за кулис). Почему молчите? Она (отвечает кулисам). Потому что это текст моего партнера. А вот сейчас будет мой... (Вступает.) "И на балах, поверьте мне,
Нужна опаска. Коварной может быть вполне Таинственная маска...".
На сцену выбегает он в образе и гриме артиста-халтурщика: подтянутый нос, парик с зачесом на лысине, асимметричные брови. В руках чемоданчик.
О н. Пардон, я, кажется, немножко опоздал.
Она. Хорошее - немножко!
О н. Продолжайте, Клеопатра Пахомовна, я сейчас, включусь. (Сел на стул, досгал из чемодана лаковые туфли, переобувается.)
О н а. Я жду.
О н. Сейчас, сейчас.
О н а. И зрители ждут.
О н. Одну минуточку... Маэстро, можете начинать.
Аккомпаниаторша заиграла вступление.
Пойте, пойте, я уже готов.
Она. Как я буду петь, когда первый куплет ваш?!
О н. Разве? Ну вот я и в порядке. (Встал рядом с ней.)
Маэстро, можно еще раз отыгрыш?
Музыка звучит снова.
(Запевает.) Та-та-та-та-та-та... Звенят бубенчики.
Она (дергает его за рукав). Что вы поете?!
О н. А что?
Она. Ведь надо: "Знаю я одно прелестное местечко"... Он. Разве?.. Ага. Тогда попрошу еще раз отыгрыш. (Выждав вступление, запел.)
"Если б женихом я был,
А вы - невестой, Вас бы наверняка пленил Мой жар уместный...
Она (поет).
И на балах, поверьте мне,
Нужна опаска. Коварной может быть вполне
Таинственная маска..." О н. Мммм... ммм... мы-мы-мы-мы-мы-мы-мэ... Она. Что вы мычите?
Он (тихо). Слова забыл. Давно не исполнял это. Она. Хорош! (Запела.)
"Знаю я одно прелестное местечко, Под горой лесок и маленькая речка. Там обычаю верны, Люди нежности полны И целуются в уста Возле каждого куста...". (Начала танец.)
Он, путая текст, идет за ней в танце. Но и танец, очевидно, забыт им. Он путается. Она сердится, выправляет его движения. Кончается дело тем, что он наступает ей на ногу.
О н. Пардон!
Она. Изверг! Убийца! (Плача и хромая убегает за ку- лисы.)
Он (спешит за ней). Честное слово, я нечаянно. (Зрителям.) Сию минуту, граждане. Мы еще вам споем и станцуем...
Она (появилась из-за кулис, уже в своем образе). А помоему, не надо больше ни петь, ни танцевать так. Правильно я говорю?
Он (в своем образе). Безусловно правильно!
Кланяются зрителям. Уходят.
1951 г.
УБИРАЙСЯ ВОН!
монолог
- Значит, так. Я сам - строительный рабочий. Могу сказать, что с тысяча девятьсот тридцать шестого года имею строительное звание - штукатур. В настоящий момент работаю по шестому разряду. За тридцать с лишним лет стажа имею двадцать восемь благодарностей, девять почетных грамот, часы и медаль "За доблестный труд". Меня наша инженерша Наташа так и зовет: "доктор штукатурных наук". А как же? И вот, можете себе представить, этот самый "доктор" полез в драку по собственному желанию и где? - на своей работе! Сейчас все расскажу. Наша специальность - штукатурка - она чем опасная? На нас возлагается, если надо, замазать чужие грехи. Если что не так сделано, отремонтировано, построено, то сейчас зовут штукатура и командуют: валяй мажь! А замазать можно так, что сам черт не догадается, чего тут было раньше и чего там есть под штукатуркой. И вот месяца три тому назад присылают к нам в управление одного молодого товарища, который толькотолько окончил строительный техникум, и назначают его десятником: командовать целым взводом рабочих. Молодость сама по себе не беда. Дело в характере... А нам, знаете ли, попался такой гусь лапчатый. Эдакий барчук пролетарского происхождения. Юный граф с презрением на лице и кудрями на лбу и на затылке, как у дореволюционного дьякона. Штаны у него узкие с клешем и мозги - узкие, но уже без клеша. Работать он еще не умеет, но уже не желает. А командовать он готов, хотя и не знает, как и для чего. Поставили его на ремонт жилого дома. Халтурщику на ремонте, я говорю, вообще раздолье: хочешь - ремонтируй на самом деле; а хочешь - давай одну видимость ремонта... Вот наш Ряжкин, этот свежеиспеченный десятничек, распорядился кое-как, кое-чего, кое-где прилепитьприткнуть и приказывает нам - штукатурам: дескать, мажь, ребята! Я ему еще сказал: "Это ж, говорю, халтура; если моя старуха на этот ремонт дунет, так все рассьшлется, как от атомной бомбы". А Ряжкин даже глазом не повел. Повторяет распоряжение: "Мажь, и все!" А что сделаешь? - он ведь единоначальник! Ну, думаю, обожди, единоначальничек, ты у меня запоешь тенором... Ладно. Приходит время, и приезжает комиссия принимать нашу халтуру. Все идут в отремонтированный корпус. Я за ними, хотя меня никто не звал... Товарищ Ряжкин стоит у входа: "Прошу вас, пожалуйте, прошу вас, прошу... Эй!" - это он меня увидел. Но при комиссии ему особенно разоряться неудобно - так? Значит, он и со мной - за ручку... А председатель комиссии начинает уже осмотр: - Ну-ка, ну-ка, как вы освежили этот домишко?.. Ну, с виду оно - все прилично. И комиссия начинает улыбаться... Один член спрашивает: "А эта дверь куда ведет?" Я говорю: - В соседнюю комнату... Вот, пожалуйста... И легонько так берусь за круглую ручку двери... А ручка остается у меня в руке. Я этот фокус удумал еще заранее. Но на комиссию это производит "красивое" впечатление. Председатель многозначительно говорит "нда"... Десятник Ряжкин несколько зеленеет, но потом опять делается розовым. Думаю: "Ты у меня сегодня поработаешь хамелеоном: будешь еще менять цвета на собственной физии!.." - А как у вас насчет слышимости? - спрашивает председатель. Я моментально отзываюсь: - А вы сами попробуйте. Вот я уйду в ту комнату, а вы извольте произнести что-нибудь здесь своим нормальным голосом. И - шасть за дверь Председатель, не повышая тона, солидно задает мне вопрос: - Вы меня слышите? Я откликаюсь оттуда: - А как же? Я даже вас вижу! Ряжкин теперь бледнеет и чернеет. А комиссия спрашивает: - Как это так - видите?! - А через щелки. Наблюдайте: я к вам просунул палец... Вот другой... Вот третий... В общем, извиняюсь, но у меня лично на все щелки пальцев не хватает... Комиссия начинает смеяться. Товарищ Ряжкин, скорее, плачет. Одна молоденькая архитекторша, чтобы перебить настроение, произносит: - Как здесь олифой пахнет - ужас!.. Я говорю: - Олифой? Сейчас откроем окошко, проветрим! Но я знаю, какое окно надо открывать... Ка-а-ак я ударил по раме кулаком!.. Окно раскрылось, но куски рамы вылетели на улицу. А я говорю таким испуганным голосом : - Батюшки! Как же его теперь закрыть?.. Вот так открыл! Десятник Ряжкин снова меняет цвет кожи. Сперва синеет, потом становится цвета протухшей воблы. А наш управляющий стройконторой - он тоже был в комиссии - спрашивает: - Интересно, что вот эта стена - капитальная или нет? Между прочим, эту стену мне приказано было замазывать, что называется, по живому мясу. Она буквально у меня под правилом крошилась. А Ряжкин, когда я ему это показал, - спустил мне директивочку: "Ладно, ты пока мажь, а потом мы поставим подпорки". И, конечно, никаких подпорок никто не ставил. И потому я небрежной походкой, на глазах у комиссии, подхожу к стене, беру табуретку, которая осталась от маляров, и - бац! - табуреткой по стенке... Стена так и рухнула... Пылища пошла; крошка летит градом; люди отворачиваются, трут кулаками глаза, мигрют, чихают на разные голоса... Потом понемножку проясняются воздух и носоглотки, и сквозь дыру в стене видно голубое небо... двор... соседние корпуса... скверик на улице... Председатель комиссии говорит, задумчиво глядя в дыру: - Это что же - Евстафьев переулок или Рыбная улица?.. Ну, все ясно, поехали, товарищи! Вы спросите: чем дело кончилось? Сейчас доложу. На другой день утром, аккурат я раствор стал готовить, является Ряжкин ко мне. - Ты что же это, говорит, старый подхалим, натворил? Из-за тебя теперь всю работу заставляют переделывать заново! Я говорю: - Извиняюсь, так это из-за меня переделки? - Конечно, говорит, комиссия, безусловно, приняла бы, если бы не твои подвохи! Ну, тут я не выдержал. Как стукну мешалкой по ящику! - Ах ты мразь несчастная, халтурщик двадцатого разряда! Да как ты смеешь, подлец ты эдакий, обманом на работе заниматься?! Как, говорю, ты смеешь в нашем советском доме гнилую стенку ставить? Когда тебя еще на свете не было, мы с твоим отцом начали строить этот замечательный дом. В нашем великом доме каждый кирпич омыт кровью и потом советских людей. Ты, говорю, обманываешь народ, который совершил великую революцию рабочих и крестьян, который уничтожил беляков в гражданскую, расчехвостил фашистов в Отечественную; народ, который сегодня борется за мирную жизнь... От имени рабочего класса заявляю тебе: вон отсюда, дармоед паршивый! Вон, пока по шее мешалкой не получил! И кинулся я за ним, а он бежать. Совсем исчез со стройки... На другой день приказ вывесили: освободить Ряжкина от занимаемой должности. Говорят, он теперь на другую стройку устроился. Я думаю сходить в ту контору, проверить, как он там работает. Если опять тоже за ним наблюдается, я его непременно и с нового места выживу! Я ему легкого житья не дам нигде! Заставлю работать на совесть!