Карнавал

При том, что на передовую "они" ни ногой. Я готовился объявить ему мат. В шахматах майор-простак. Неплохой человек. Любитель вкусно покушать, только и всего.

В сущности... почти каждая фраза майора начиналась с "в сущности"... в сущности, нам подкрепление ни к чему. но у них командный состав почти весь перебит, а тех, кто уцелел, направляют в крупные города, потому что вид у этих офицеров весьма представительный. Не то что... он понижает голосМанжматен все еще в комнате -так, чтоб слышал один я. Майор никак не может смириться с тем, что большинство офицеров у него запасники, так что его сообщническая мина, когда он касается этого печального сюжета, напоминает мне, как настойчиво он требовал, чтобы меня, служившего в другом батальоне.

перевели к нему, просто из кожи вон лез, чтоб заполучить меня, даже не произведенного еще в офицеры, но хоть выглядевшего браво! В сущности, мы здесь выжидаем, разве есть необходимость оккупировать Эльэас? Но вот после того. как мирная конференция, в январе, примет соответствующее решение, нас отправят в Германию, и тогда марокканцы будут весьма кстати, 41 об нагнать страху на фрицев! Майор никогда не употребляет слова "бош". Крепкие парни, заметьте. Почти все-горцы, уроженцы Риффа. Атласа. Вы заметили, Удри, какими хлюпиками выглядят рядом с ними наши солдаты?

Заметил. Больно смотреть на этих гигантов в их кладбищенской неприкаянности. Высокие фигуры, валандающиеся без дела, дрожащие среди снега, под непонятным ледяным солнцем. У себя в лагере-их расквартировали отдельно от наших ребят-они жмутся друг к дружке. Некоторые поют. Точно овец пасут.

Мрачные песни. Они были бы красивы, если бы не такой убитый вид. У некоторых голова обмотана повязкой, в которой спрятан камень. Вместо аспирина. В принципе, пятьдесят из них числятся в моем взводе. Но это на бумаге, а на самом деле они остаются под командой своих унтеров, точнее было бы сказатьтюремщиков: о них вспоминают, только когда нужно послать кого-то в наряд. Не стесняйтесь, господин лейтенант, берите, берите, пусть ваши люди отдохнут. Они-крепкие, к тому же надо их немного отвлечь, они тут. как верблюды, распускают слюни, вспоминая свои дуары...

Крепкие? Как сказать. На следующий же день после их прибытия работы у лекаря стало выше головы. Вместо пяти, шести обычных симулянтов за утро к нему на прием является восемьдесят марокканцев. Поскольку их собрали всех вместе в одном большом бараке, у выезда из деревни, справа... моему фельдшеру достались "чернявые" из трех батальонов. Восемьдесят в первый день, восемьдесят во второй. Тютелька в тютельку, ни больше ни меньше. Хотя он и отправил в госпиталь шестьдесят из первой порции. Шестьдесят? Черт побери, доктор, надеюсь, вы это не всерьез? Господин капитан, посмотрели бы вы на них.

Гнилье. Да, да. на первый взгляд-великаны. А приглядишься.

Все кашляют, харкают кровью. Когда выслушиваешь-просто кошмар. Все подточены туберкулезом. Хрипы в легких. А то и каверны, при всем их великолепном росте. На второй день он готов был госпитализировать всех, наш лекарь. На третийвернулись отправленные им в первые дни, в самом жалком виде.

Колонной но четыре. Под конвоем французов с примкнутыми штыками. Точно дезертиры. В эвакогоспитале разыгрался грандиозный скандал. Он что, рехнулся, ваш фельдшер? Студентнедоучка. С четвертого курса. Жизни не знает. Ушам своим, видите ли, верит. Он что-воображает, будто здесь богадельня?

Ни черта он в марокканцах не смыслит, это не слабаки, вроде него самого. Во-первых, туберкулез у них у всех поголовный. И они отлично живут с ним у себя в горах. И войну с ним прошли. И умирали с ним, любо-дорого было смотреть, как они шли в атаку!

Если нервничать по такому поводу... он что у вас, слабонервный, как девица, ваш лекарь? Короче, майор намылил ему шею. Но на третий день снова явились очередные восемьдесят. Непостижимо.

Каждый день одна и та же цифра. Манжматен говорил, что тут работает закон больших чисел. По правде говоря, скорее тут действовал старшина: он сопровождал их к фельдшеру, чтоб переводить... Что переводить? О каждом, кто жаловался, показывал, раздевшись, где у него болит, заходился в приступе кашля.

демонстрировал кровь на пальцах, в слюне, он повторял одно и то же: говорит, что его лихорадит, что ему неможется... А с марокканцами он вообще не разговаривал, он кричал. На их языке, неизвестно что. Но они втягивали голову в плечи. Он сам все объяснил доктору. Ежедневно они являлись, чтобы записаться на прием, все триста. "И я решил. Беру восемьдесят. Ни одним больше. Восемьдесят первого-хлыстом. Иначе нельзя!" Я зашел в зал школы, где происходил осмотр, когда больные, постанывая, одевались, а этот старшина с громким криком вышвыривал их на улицу. Фельдшер, бледный, сидел за столом, перед ним лежал молоточек для проверки рефлексов, на коленяхполотенце. В углу санитар лихо мазал всех подряд йодом. Йод, казалось, не приставал к этим большим дрожащим телам оливкового цвета с иссиня-черной растительностью, марокканцы, словно стыдясь своих голых плеч, поспешно натягивали рубашки и приподымали их снизу, подставляя спину санитару. Фельдшер растерянно взглянул на меня: "Что мне делать? У меня всего три койки". Его было жалко. Поэтому я спросил, нет ли в сегодняшней утренней почте новостей из Цюриха? Ax, wozu Dichter in diirf tiger Zeit...

Я имел глупость рассказать все это Бетти. Потому что, хоть я и строю из себя человека, которого ничем не удивишь, история с марокканцами не давала мне покоя. Она побледнела, потом ударила кулаком по крышке рояля. Дело не только в марокканцах... Ее тревожили больше местные. Для тамошних туберкулез, может, и в самом деле раз плюнуть, вроде насморка. Но здесь.

Вы завезли к нам триста дикарей, которые заразят наших девушек, станут их насиловать, понаделают им детей... Напрасно я старался объяснить ей, что валить всё на нас слишком просто, видела б она несчастную рожу лекаря! Что мы можем поделать?

Он ведь попытался отправить больных в госпиталь, но ему их вернули, а у него всего три койки, отгороженные в жалком уголке зала, где он ведет прием. В школе, да? А вы, естественно, умываете руки. Прекрасно. А вы вымыли руки, прежде чем прийти сюда? Mutterchen, дай Пьеру мыло, пусть он вымоет руки!