Месть Ориона

Весь лагерь собрался к месту поединка, пока слуги Менелая вооружали его. Нам предстояло сражаться пешими. Один из стражников принес мне меч. Я перекинул перевязь через плечо, оружие умиротворяющей тяжестью легло на бедро. Три знатных воина предложили мне на выбор несколько копий. Я взял одно из них – покороче и потяжелее. Наконец Менелай вышел из толпы слуг и знати, с ног до головы закованный в бронзу, с огромным восьмиугольным щитом. В правой руке он держал длинное копье, но я увидел, что его слуги оставили еще несколько копий на земле. У меня не было ни щита, ни брони – я не нуждался в них. Я надеялся победить Менелая, не убивая его. Я хотел доказать и ему, и прочим ахейцам, что мне помогают боги, а раз так, никому из людей не дано противостоять мне. Но для этого следовало сперва избежать копья Менелая.

Я чувствовал, как возбужденно бурлит круг ахейцев. Ничто так не стимулирует пищеварение, как хорошая схватка.

Длиннобородый и грязный старик жрец в оборванной тунике выступил из толпы и стал между нами.

– Во имя вечно живущего Зевса и всех могучих богов высокого Олимпа, – произнес он громким голосом. – Я возношу мольбу, чтобы эта схватка была угодна богам, чтобы они послали победу тому, кто ее заслуживает.

Он отошел в сторону. Менелай выставил тяжелый щит перед собой, опустив нащечные пластины шлема, и я видел лишь его гневные горячие глаза.

Я чуть отступил вправо, уклоняясь от его копья и отводя назад правую руку с собственным оружием. Менелай коротко замахнулся и метнул в меня копье. И, не замешкавшись ни на мгновение, он метнулся назад, чтобы подобрать остальные.

Я настроился на бой так же, как всегда: течение времени в мире вокруг замедлилось, сделавшись тягучим и плавным, словно во сне. Я следил за полетом копья и слегка шагнул в сторону, оно, не причинив вреда, вонзилось в песок позади меня.

Ахейцы охнули… Менелай уже схватил другое копье, замахнулся и бросил в меня. Я легко уклонился от острия. Взяв в руки третье копье, Менелай бросился на меня с пронзительным боевым кличем. Я отбил удар наконечником собственного оружия и с грохотом ударил тупым концом копья по его щиту. Царь пошатнулся, отступил влево, восстановил равновесие и вновь кинулся ко мне. На этот раз не стараясь отбить удар, я нырнул под острие и подцепил противника копьем за ногу. Менелай полетел на землю. Я мгновенно оказался на нем и, прижав ногами к земле, приставил меч к царскому горлу.

Он смотрел на меня. В глазах его более не было ненависти, они расширились от страха и изумления.

Усевшись на бронзовом панцире, закрывавшем грудь, я высоко приподнял меч над головой и самым громким голосом провозгласил:

– Боги сказали свое слово! Не может человек победить того, кому способствует в победе мощь всемогущего Зевса. – Я встал на ноги и помог Менелаю подняться.

Обсуждая исход поединка, нас окружили ахейцы:

– Лишь бог мог сражаться подобным образом.

– Не может смертный победить бога.

Они окружили Менелая и стали уверять его, что ни одному из смертных героев, вступавших в борьбу с богами, не удалось впоследствии рассказать об исходе поединка. Все держались теперь подальше от меня и поглядывали с несомненным трепетом.

Наконец приблизился старый жрец, близоруко рассматривая мое лицо:

– Скажи, не бог ли ты, явившийся в человеческом облике, чтобы наставить нас?

Я глубоко вздохнул и заставил себя пожать плечами:

– Нет, старик. В этом поединке я ощущал десницу бога, но теперь он оставил меня, и я вновь всего лишь простой смертный.

Уже снявший шлем Менелай искоса посматривал на меня. Поражение в поединке с богом не было позором, и он позволил воинам восхвалять свой мужественный поступок, безусловно не испытывая ко мне ни малейшей любви. Царь пригласил меня в свой шатер, рабыни подносили фиги, финики и густой, сдобренный пряностями мед. Я уселся на красивый резной табурет из черного дерева.

„Египетская работа, – подумал я. – Таких нет в обычных рыбацких поселках“.

Менелай сидел в кресле, перед нами стояло блюдо с фруктами и медом.

Как только нас оставили одних, я спросил его:

– Ты действительно хочешь, чтобы жена твоя вернулась к тебе?

Гнев тенью мелькнул в его глазах.

– Зачем же, по-твоему, я здесь?

– Чтобы убить меня и тем самым услужить жирному гиппопотаму, который называет себя Некопта.

Он изумился, услышав имя первого вельможи.

– Хочешь, я скажу тебе все, что знаю? – проговорил я. – Если ты убьешь меня, Некопта обещал тебе Елену и плату из сокровищниц Египта. Так?

Он невольно буркнул:

– Так.

– Подумай, зачем первому вельможе царя ахейский воин? Неужели он не может иначе разделаться с одним человеком, варваром, скитальцем, случайно очутившимся в Египте, сопровождая беглую царицу?

Несмотря на обиду, Менелай улыбнулся:

– Орион, тебя не назовешь обычным скитальцем, убить тебя нелегко.

– А тебе никогда не приходило в голову, что Елена служит просто наживкой, а хочет он погубить и тебя, и остальных ахейских князей, явившихся в Египет вместе с тобой?

– Ловушка?

– Я прибыл сюда не один. Египетское войско стоит в однодневном переходе отсюда. Они осматриваются и прикидывают, как бы разом заманить всех в свою сеть.

– Но мне говорили…

– Тебе велели сообщить своему брату и прочим ахейским царям, что их ждут в Египте. И ты сделал это, как просил первый вельможа царя, – ответил я.

– Но мой брат мертв.

Я изумился:

– Агамемнон умер?

– Жена и ее любовник убили его, а заодно и плененную им Кассандру. А теперь сын Агамемнона мстит своей собственной матери. Весь Аргос бурлит. Если я вернусь туда… – Он внезапно смолк и наклонился, спрятав лицо в ладонях.

Пророчества Кассандры, россказни старого Политоса, за которые он заплатил своим зрением, – все сбылось. Клитемнестра вместе со своим любовником убила великого царя.

– Нам некуда деваться, – отвечал мне Менелай негромко и горестно. – С севера к Афинам подступают варвары и вот-вот окажутся в Аргосе, где и так все вверх дном. Одиссей потерялся в море. Агамемнон убит, и ахейские вожди собираются сюда просто от отчаяния. Нам сказали, что египтяне обрадуются нам. А теперь ты утверждаешь, что все это ловушка.

Я опустился на табурет и молча смотрел, как плачет царь Спарты. Его мир обрушился на его же голову, и теперь ему некуда бежать. Но я знал, где он сможет отыскать убежище.

– А не хотел бы ты посрамить того, кто подстроил тебе ловушку, и выпутаться из безнадежной ситуации, превратив неизбежное поражение в свой триумф? – спросил я его.

Менелай поднял на меня глаза, на которые навернулись слезы, и я начал объяснять.

Мне придется отдать ему Елену. В душе я ненавидел себя за это. Дивную, живую и нежную женщину я продавал, словно мебель, словно дорогое украшение. Гнев мой был направлен на Золотого бога.

„Это все его дела, – сказал я себе. – Это из-за его козней перепутались наши жизни. И я только пытаюсь что-то исправить“.

Но я осознавал, что все делаю только для себя, чтобы причинить вред Золотому, чтобы хоть на один шаг приблизиться к тому мгновению, когда можно будет оживить Афину и погубить его. Любовь и ненависть сплелись и слились в моей душе, сплавляясь в единую раскаленную добела силу, кипевшую и бурлившую в моем мозгу, чересчур могущественную, чтобы противиться ей. Да, я мог отказаться от царицы, которая любила меня, мог уничтожать города и губить народы по собственной прихоти ради того, чтобы вернуть жизнь Афине и принести смерть Аполлону.

Итак, я объяснил Менелаю, как вернуть жену и неплохо устроиться в царстве Обеих Земель.

Некопта придумал хороший план, практически безупречный. Он продумал едва ли не все детали, оставалось только обратить все задуманное против него самого.

41

Несколько следующих недель я двигался подобно машине, говорил и совершал поступки автоматически; мой разум словно окаменел, а отголоски горечи, пробивавшиеся в моей душе, не находили ответа. Я ел, спал, не видя снов, но день за днем приближался к исполнению своих планов. Я испытывал горькое удовлетворение оттого, что возможно обратить предательские замыслы Некопта против него самого.