Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 17



- Обязанности есть обязанности. Начнутся бои, нужно будет организовать оборону, а вы, вместо того чтобы руководить боем, побежите по своим личным делам...

- Не утрируйте! - крикнул он. - Я сказал все это не для того, чтобы вы издевались над моим горем. Теперь я знаю, что не найду у вас сочувствия.

- Жене вашей я глубоко сочувствую, - сказал я, - вам - нет.

6

Взвод лейтенанта Кащанова располагался на втором этаже в двух классных комнатах. Из одной донесся, когда мы поднялись на этаж, всполошный вспышками - шум, сквозь него пробивался мальчишеский, с визгом со всхлипами, плач. Чертыханов пробежал вперед и растворил перед нами дверь. Шум сразу стих, прервались и всхлипывания. Бойцы столпились возле парт, сдвинутых к одной стене. Лейтенант Кащанов встал и загородил собой красноармейца.

- Взвод занимается изучением расположения города, - доложил он.

Чертыханов взглядом показал мне на бойца, стоявшего за спиной Кащанова. Я тронул лейтенанта за плечо, он сделал шаг в сторону, и передо мной очутился боец, молоденький и хрупкий, с неоформившимися плечами и тонкой шеей; волосы у него мягкие и белые, нос в веснушках, на губе нежный цыплячий пушок. Я видел его впервые, в строю его не было. Он изредка сдержанно всхлипывал и размазывал по щекам слезы.

- Как ваша фамилия? - спросил я.

- Куделин, - прошептал боец.

- А зовут как?

- Петя... Петр Куделин.

- Сядь, Петя, - сказал я.

Куделин привычно сел за парту, из-за которой, должно быть, недавно встал: надо было идти на фронт. Я присел рядом.

- Почему ты плачешь?

- Так, ничего, - ответил он, не поднимая глаз.

- А все-таки?..

Лейтенант Кащанов опустился на соседнюю парту и обернулся к нам.

- Он бегал к себе домой. Прибежал, а дома нет - одни развалины.

- Кто оставался дома, Петя? - спросил я. - Родители погибли?

Петя Куделин пошевелил дрожащими губами:

- Родители умерли, когда я был маленьким. Я с бабушкой рос... Старенькая она была. Сперва ходила в убежище, а потом перестала. Дом деревянный... Бомба угодила прямо в середину, разворотила все... Пожарные бревна растаскивали...

- Бабушку нашли? - спросил Чертыханов.

- Нет еще, - ответил Петя. - Я не стал дожидаться: а вдруг ее раздавило совсем? Я боюсь... Глядеть на нее боюсь. Я мертвецов боюсь.

- Это бывает, Петя, - сказал Чертыханов, утешая. - Привыкнешь. На войне насмотришься. Ничего страшного в этом нет. Те же люди, только не дышат. Вот и все.

Куделин с испугом отодвинулся от ефрейтора, поглядел на него изумленно и с замешательством: как это он так безбоязненно об этом говорит, по-детски, всей ладошкой, стер со щек слезы. Я взглядом пригрозил Чертыханову, но тот, пожав плечами, сказал:

- А что? Он не маленький.



Я заметил, как разволновался и побледнел Браслетов, слушая Куделина, ему как будто стало душно, и он расстегнул ворот гимнастерки.

- Где ты живешь? - спросил он. - Где твой дом?

- Недалеко отсюда, - сказал Петя. - У Павелецкого вокзала. В переулке у Коровьего вала.

Браслетов распрямился, страх округлил его глаза.

- Я на минуту отлучусь, позвоню. Это рядом с Серпуховской! - шепнул он мне и метнулся из класса.

Петя Куделин сидел, понурив голову, жалел бабушку и думал, должно быть, о своей сиротской доле, об одиночестве, а слезы, накапливаясь на ресницах, отрывались и падали на парту, и он растирал их локтем.

Я положил руку на узенькие его плечи.

- Война, Петя. Бабушку теперь не вернешь. Теперь семья твоя здесь, среди нас. Скорее становись солдатом. Не сегодня-завтра вступим в бой...

Куделин угрюмо молчал, шмыгал носом и изредка кивал головой, белой, с вихром на макушке.

- Назначьте Куделина командиром группы, лейтенант, - сказал я командиру взвода Кащанову. - Москву он знает и в случае чего провести людей к назначенному пункту сумеет. Сумеешь?

- Да, - сказал Куделин, вздохнул и пошевелил плечами, как бы сбрасывая с себя, со своей души обременительный груз. Он даже с интересом взглянул в сумеречный угол класса, где Чертыханов, собрав вокруг себя бойцов, что-то рассказывал приглушенным, с хрипотцой голосом. Там уже возникал сдержанный хохоток.

Вернулся Браслетов с порозовевшими, в пятнах щеками, усталый и расслабленный, точно перенесший изнурительную болезнь. Он вытирал платком горячий лоб и шею.

- Все в порядке пока, - негромко произнес он, приблизившись к нам. Бомба разорвалась совсем рядом, выбило стекла. Я сказал, чтобы Соня вообще переселилась в бомбоубежище.

Сумерки, серые и сырые, медленно вливались через потемневшие широкие окна класса. В наступившей тишине, в полумгле было слышно, как ветер со свистом обшаривал углы здания, глухо стучал в стекла каплями дождя, и от этого тревога охватывала ощутимо и властно, с обжигающей силой. Бойцы замолчали. Чертыханов сидел позади меня, и я слышал его шумное дыхание. Чувство отгороженности от мира в четырех стенах было мучительно тягостным. Я попросил опустить на окна шторы из темной и плотной бумаги. Зажгли свет. Бойцы сразу оживились, кто-то робко засмеялся.

Перегнувшись через парту, Чертыханов шепнул мне:

- Может, маму навестите, товарищ капитан? Она, я знаю, надет вас. Вот уж рада будет.

Комиссар Браслетов моментально и с горячностью откликнулся на предложение Чертыханова.

- Надо бы сходить попрощаться... Пройдемся вместе, если хотите. Жена моя будет рада видеть вас, честное слово...

Мне тоже не терпелось вырваться отсюда. Меня потянуло взглянуть еще раз на Москву, захотелось пройти по ее пустым и темным улицам с немыми окнами домов, прислушаться...

- Сейчас я позвоню майору Самарину, спрошу, - сказал я, вставая. Глаза Браслетова благодарно заблестели. Он спустился вместе со мной в директорскую, где был телефон, нетерпеливо прислушивался к нашему разговору и от волнения машинально тер платком блестящий козырек своей фуражки.

Майор Самарин сказал, что все пока для нас без изменений, но что мы, как всегда, должны быть готовы к возможным неожиданностям. Он разрешил мне ненадолго отлучиться. При этом вздохнул укоризненно:

- Ох уж мне эти москвичи - дом тянет, как магнит...

7

Браслетов жил на Большой Серпуховской улице близ площади. Мы прошли через ворота во двор. На втором этаже Браслетов отпер дверь своим ключом, и мы очутились в передней большой коммунальной квартиры. Длинный коридор уводил в глубокую мглу, слеповато освещенную маленькой лампочкой. Браслетов кинулся к двери своей комнаты. Она была заперта. Опрятная старушка, какие всегда, точно дежурные, состоят при общих квартирах, прилежно и с состраданием сообщила ему: