Дым без огня

-- Мы это напечатаем, -- сказала она. Будто школьный журнал издавался печатным способом.

3

-- Пришла беда -- отворяй ворота! -- пробормотал самому себе Александр Степанович, входя в калитку, поскольку "отворить ворота" он бы не смог, если б даже и захотел: их в дачном заборе не было.

Юлия Александровна задержалась на работе. И он пригласил Катю в наизусть заученную ими прогулку, о которой говорил.

-- Это не путешествие по местам моей боевой славы, но, я бы сказал, путешествие по местам Васиной верности.

В рецензиях на малининские научные труды неизменно подчеркивалось, что они посвящены нравственной теме и проникают в нее глубоко.

-- Я не водолаз, чтобы глубоко проникать! -- сердился Александр Степанович. -- Если проникаю по-своему, уже предостаточно.

Но главным образом его раздражала первая часть похвалы. Он был уверен, что никакой "темы нравственности" не существует, ибо нравственность всеобъемлюща.

-- Неужели можно вообразить, что тот, кто безнравственно ведет себя под крышей родного дома, по отношению, допустим, к матери, будет высоконравственным в заводском цехе, на сельском поле или на поле боя?

Каждого педагога Александр Степанович считал проповедником. Но лишь в том случае, если сам он жил и поступал согласно своим воспитательным проповедям.

Вася Кульков, по убеждению Александра Степановича, жил и поступал именно так. Катя страстно разделяла это убеждение дедушки.

-- Воспевать верность, неразрывность дружеских уз -- почтеннейшее занятие. Но подкрепить эти воспевания собственными поступками -- еще более почтенное и более трудное! -- в очередной раз сказал Александр Степанович внучке, когда они через сосняк брели тем самым памятным путем на поляну, окруженную березами, искусно сочетавшими гигантский рост с женственностью и изяществом.

"Прошло шесть лет, а все то же самое, -- подумала Катя. -- Там, где иглы, я слышу, как дедушка дышит, а там, где листья, он дышит нормально".

Катя знала, сколь ценит дедушка давние спасательные действия Васи, и могла бы блаженно поддакивать, если бы не ощущала все, что он говорил, предисловием к чему-то тревожному. Хваля Васю, дедушка мысленно его кому-то противопоставлял.

-- Что-нибудь случилось? -- спросила она.

Александр Степанович считал, что юную душу не следует убаюкивать: "К встречам с хорошими людьми наших питомцев готовить не надо (здесь само собой все будет в порядке!), а вот к встречам с плохими -- необходимо!"

Обманывать детей Александр Степанович не умел. И поэтому сказал внучке:

-- Написали, что мама не может работать в институте, где я проректор.

-- Кто написал?

-- Если бы знать... Наше с мамой педагогическое содружество обозвали семейственностью. И Васю еще приплели: одна, дескать, компания.

-- В чем же вас... обвиняют?

-- В семейственности, -- повторил дедушка.

Катя слегка успокоилась. Ей казалось: ничто, происходящее от слова "семья", не может служить обвинением.

Александр Степанович беседовал с внучкой обо всем, что ему не давало покоя. И теоретически обосновывал это.

-- Тысячу раз прав Макаренко! -- восклицал он на научных советах и конференциях. -- Особенность разговора с детьми -- в литературе ли, в реальной ли жизни -- состоит не в том, о чем говорится, а в том, как говорится. То есть, по мысли Антона Семеновича, ребенок способен понять все, абсолютно все. Но чтобы он разобрался в сложных проблемах бытия нашего, форма разговора -- это самое как! -- должна быть особой. Кто владеет такой формой, тот и есть воспитатель!

-- Только не превращай Катю в подопытного кролика, -- предупреждала Юлия Александровна. -- Не экспериментируй на родном человеке. Не испытывай на ней свои педагогические теории.

-- Наоборот, я сам выгляжу кроликом, -- отвечал Александр Степанович. -- Она через меня познает сложности и несуразности взрослого духовного организма.

"Ребенка мало любить -- его надо уважать" -- это было одним из основных педагогических убеждений Александра Степановича. Катю он уважал до такой степени, что, общаясь с нею в тот вечер, изменил своему другому воспитательному кредо: не облекал беседу с внучкой-шестиклассницей в особую форму, учитывавшую ее возраст. К тому же он был уверен, что, не отбирая у юных ни одной привилегии детства, надо научить их страдать, склоняться горестно над чужими ранами, ибо хныкать по поводу собственных царапин они научатся сами.

Исходя из всего этого, Александр Степанович и сообщил о письме, обвинявшем его, Юлию Александровну и Васю Кулькова в "семейственности".

-- Я бы мог доказать, что многим людям, ставшим гордостью человечества, родственные узы, объединяя, умножая силы, помогали служить делам благороднейшим.

-- И докажи! -- посоветовала Катя.

-- Ну да... Попробуй назвать бессмертные имена! Сразу услышишь в ответ: "Причисляете себя к этому рангу?" Но ведь кто-то -- не помню уж кто сказал: "Хочешь понять обыкновенное -- примерь на великое!"

Катя поняла, что, если дедушка прибегает к такому количеству цитат и сравнений, ему, маме и Васе грозит нечто опасное. Признаки тошноты зашевелились в желудке и неспешно стали подкатываться к груди и горлу. Словно грозя тому, кто поднял свою неопознанную руку на любимых ею людей, Катя стиснула кулаки: детству свойственно отстаивать справедливость в драке, а не в словесных дискуссиях.

-- И про Васю... тоже написано?

-- Это уж вовсе бессовестно! -- возмутился Александр Степанович так зычно, что эхо подхватило его возмущение. -- Накалякали, что Вася фактически мой сын. Хотя отца его зовут Григорием Кузьмичом и он, слава богу, жив-здоров. Выходит, что семейственность создалась вопиющая!...

То, что Васю посчитали сыном Александра Степановича, Кате понравилось.

-- И лизоблюдом его назвали, -- потише добавил Александр Степанович.

Катя подумала, что уж лучше бы Васю назвали хулиганом или еще кем-нибудь.

-- Оказывается, это не первый донос. Был еще один. Его от меня скрыли... И в обоих случаях Вася пострадал больше всех: согласись, считаться покровителем, благодетелем приятней, чем лизоблюдом и прилипалой. Таким, я уверен, макаром! -- Александр Степанович оглянулся, по привычке проверяя, не слышит ли его Юлия Александровна. Хоть она была в городе. "Говори уж лучше -- "таким Антоном", -- советовала ему дочь. -- Пусть думают, что ты имеешь в виду Макаренко".