Страница 14 из 26
Долго потом говорили люди:
- Разин спалил имение, Разин. Он и в наших местах побывал.
А Разин поблизости вовсе и не был. Прошёл он где-то дальней совсем стороной.
Почему же так говорили люди?
СМЕКАЛИСТЫЙ
В великом страхе живут бояре. Прячут своё добро. Кто в колодце его утопит, кто в погребах укроет, кто специальные ямы роет.
Боярин Квашня Квашнин спрятал свои богатства в навозной куче.
Доволен Квашня Квашнин:
- Вот я какой смекалистый! Кто же к куче навозной сунется?
Легко на душе у боярина. Охраняет навозная куча барское золото и серебро.
Однако прошла неделя, и забеспокоился вдруг Квашнин. Чудится всё боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Перепрятал боярин богатства в другое место. Зарыл на опушке леса у старого дуба под самым осиным гнездом.
Доволен Квашня Квашнин:
- Вот я какой смекалистый! Кто же к осам посмеет сунуться?
Легко на душе у боярина. Гудят возле дуба осы. Охраняют барское золото и серебро.
Однако прошла неделя, и забеспокоился вдруг Квашнин. Чудится всё боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Снова вырыл богатства Квашня Квашнин. Вновь перепрятал. Закопал у гнилых коряг, там, где водились змеи.
Доволен Квашня Квашнин.
- Вот я какой смекалистый! Кто же к гадючьему месту сунется?
Легко на душе у боярина. Шипят, копошатся змеи. Охраняют барское золото и серебро.
Снова прошла неделя, и опять у бедняги покоя нет. Чудится всё боярину, что кто-то его приметил, кто-то за ним следил.
Вновь решил перепрятать добро Квашнин. Теперь уже наверняка. Теперь уже в самое верное место. Поволок серебро и золото в дремучий-дремучий лес.
- В медвежьей берлоге добро укрою. Вот я какой смекалистый! Кто же к берлоге сунется?
Только неласково встретил медведь боярина. Хватанул его лапой косматый. Тут и пришёл Квашне Квашнину конец.
Лежит в дремучем лесу смекалистый. Прощай барское золото и серебро!
ЧУДЕСА
Боярин Кирилл Морозов был страшнее самого лютого зверя. Даже рычал по-звериному:
- Быдло! Холопья! Р-р-р-ры!
Бил он дворовых всем, что попадало ему под руки: палка - так палкой, оглобля - оглоблей, прут из железа - ударит железом.
А тут... Впрочем, судите сами.
Изменился совсем боярин. Пальцем людей не тронет. Косо не взглянет. Басом не крикнет. Не рыкнет, не плюнет и даже не дунет в их сторону. Кого ни увидит, кого ни встретит - первым же шапку скинет.
Вот чудеса какие!
Звал он раньше дворовых: Тришка, Епишка, Ермошка, Антошка, Серёжка, а чаще всего - дурак.
Теперь же Тришка у боярина - Трифон, к тому же по батюшке - Трифон Евсеич, Епишка - Епифан Алексеич, Ермошка - Ермолай Спиридоныч, Антошка Антон Капитоныч, Серёжка - Сергей Сергеич. И, уж конечно, совсем позабыл боярин про слово своё "дурак".
Вот чудеса какие!
Раньше боярин был сущий боярин. В лености жил он и в праздности. Охоту любил Морозов. Вёдрами брагу пил. Слуги его одевали. Слуги его раздевали. Чуть ли не с ложки его кормили. Пешком не ходил боярин. Важно в карете ездил.
Теперь же - ну просто диву даётся народ. Одевается барин сам. Раздевается барин сам. Забыл про охоту. Забыл про брагу. Карету спалил, не ездит.
Другие заботы у барина. То колет дрова Морозов. То машет косой на лугу. То землю, согнувшись, пашет. Полюбил он крестьянский труд. Жить без труда не может.
Вот чудеса какие!
- Научил его Разин, - смеялись люди.
И правда, чем ближе подходило разинское войско к этим местам, тем становился боярин всё более нежным, всё более добрым, становился во всём примерным.
И только одно лишь смущало крестьян.
Уж больно старательно землю боярин пашет. Раз пропахал он поле, начинает снова его пахать. Два пропахал, берётся за третий. И вот уже пашет всё то же поле в четвёртый и в пятый раз.
"Что такое?!" - дивятся люди.
Присмотрелись они повнимательней, и тут-то секрет открылся: от великого страха боярин ума лишился.
НИЗГУРЕЦКИЙ И СВИСТЕЦКИЙ
Дворянин Низгурецкий побывал по казённым делам в Москве. Ездил в какой-то приказ, от воеводы привёз бумаги. Говорилось в этих бумагах, что у них в Переяславском уезде покой, тишина, боярам народ послушен, бунтовства нет и, видать, не будет.
Повстречал Низгурецкий в Москве дворянина Свистецкого. Свистецкий приехал в Москву из Саратова.
- Ох, ох, страх, что в наших краях творится! - стал причитать Свистецкий. - Ошалел, побесился народ. Вор Стенька словно с цепи сорвался. - Принялся Свистецкий рассказывать, как саратовцы сдали город, как казнили они воеводу, как кричали "ура!" злодею. - Я-то чудом великим спасся. В холопьем платье от них бежал.
- А в нашем уезде спокой, тишина, - заявил Низгурецкий. - Мы от вора Москвой прикрыты.
Выпили дворяне по чарке хмельного вина. Долго о смуте народной ещё говорили. Кончилось тем, что пригласил Низгурецкий в гости к себе Свистецкого. Согласился Свистецкий, сказал: приедет.
Объяснил Низгурецкий ему дорогу:
- Как проедешь мосток через речку Нерль, свернёт дорога одна налево, другая пойдёт направо. Так вот, чтобы попасть ко мне, надо свернуть направо и ехать лесной чащобой. Проедешь лесной чащобой, увидишь - стоят три сосны. Тут снова пойдут дороги: одна направо, другая налево. Так вот, чтобы попасть ко мне, надо свернуть налево. Проедешь полверсты по этой дороге, будут стоять две берёзы. Тут снова пойдут дороги - одна налево, другая направо. Так вот: езжай хоть налево, езжай хоть направо, прямо ко мне приедешь. Усадьба моя, - объяснял Низгурецкий, - как окончится лес, тут и стоит над рекою. Дом мой высокий. Крыльцо резное. Ворота железом стянуты. Да оно просто совсем найти. А собьёшься - любой покажет.
Через несколько дней Свистецкий направился к Низгурецкому. Едет Свистецкий, кругом тишина, покой. Сердце дворянское радуется.
Доехал он до мостика через речку Нерль. Свернул направо. Свернул налево. Проехал мимо трёх сосен и двух берёз. Вот и открытое поле. Вон там впереди, над рекой, и усадьба стоит Низгурецкого. Только смотрит Свистецкий, а усадьбы как раз и нет. Ни дома высокого, ни крыльца, как обещано, ни обитых железом ворот.
Подивился Свистецкий: "Видать, не туда заехал. Где-то с дороги сбился".