Красные и белые

— А вот мы твое слово проверим. Показывай дорогу…

Азин, Оеверихин, Турчин, Дериглазов мчались по тракту, сивая пушистая пыль взметалась за ними, медленно оседая на пшеничное поле.

— Где ж ты полмильона взял? — допытывался Азин.

— Из Малмыжского банка вынес. Полмильона, мильон ли, — не считал. Пока татары пачки делили, я ускользнул, — сверкнул на Азина молочными белками Дериглазов.

— А что, если врешь?

— А что, расстреляешь?

— Думаешь, целоваться полезу?

— Свинья ты после этого.

— Поговори у меня!

Появилась деревушка с деревянной мечетью на зеленой с белыми ромашками площади. Из дворов выскакивали татары в грязных передниках, засаленных тюбетейках. Азин остановился у пожарного сарая.

Дериглазов жарко заговорил по-татарски с лысым, белобровым стариком; тот кланялся и сокрушенно качал головой. Дериглазов сорвал со стены сарая пожарное ведро, поставил на середину улицы.

— Сейчас же деньги в ведро. Десять минут сроку, — суетился он между татарами.

Плотные, перетянутые красными резинками пачки ассигнаций падали в ведро. Татары возвращали деньги, боязливо пятились и кланялись. Азин сидел в седле, поигрывая плеткой, с добродушной усмешкой следя за Дериглазовым.

— Все? — спросил он у лысого татарина.

— Все, все, знаком. Сапсем все!

Они возвращались по вечернему теплому тракту. В отуманенных далях горели бесчисленные костры, отовсюду несло варевом, дымом, навозом, запахом человеческих сборищ. Всюду сновали странно одетые и полураздетые люди, из теплушек вырывались сочная ругань и хохот, на перроне сидели бойцы. Два паренька — первый в красном гусарском доломане, второй в татарском бешмете — боролись друг с другом. С появлением Азина ругань стихала, бойцы вставали.

Требуются долгие годы, чтобы юноши созревали в мужчин. Революция с ошеломляющей быстротой делает из них талантливых полководцев, тонких политиков, крупных организаторов. Дух революции словно находит в юности материальное свое воплощение, в то же время раскрывая и обогащая весь ее внутренний мир. И юность стремительно двигается в рост: так зерно, дремлющее под снегом, жадно и сильно прорастает с первыми зелеными лучами весны.

В этот напряженный августовский день революция подняла на свой гребень Владимира Азина — никому не известного командира Особого батальона. Двадцатитрехлетный латыш встал во главе группы войск, объединив вокруг себя тысячи красноармейцев.

Самое поразительное во всем этом, может быть, то, что никто не уполномочивал Азина останавливать и на ходу переформировывать части Второй армии. Он останавливал бегущих именем революции, пулеметами Северихина, конницей Турчина. Срывающимся голосом требовал он у старших по возрасту людей подчинения, и они подчинялись ему. Одних увлекала его убежденность, других — железная решительность, третьих — жаркое красноречие. Четвертые уступали перед угрозой расстрела, пятые подчинялись потому, что привыкли подчиняться. Шестые видели в Азине отчаянного храбреца, а солдата всегда увлекает лихость командира.

18

В России есть географические точки, ставшие нетленными символами революции.

Петроград, Иркутск, Перекоп, Волочаевка — можно ли вытравить их из наследственной памяти поколений?

В заглавном ряду этих незабвенных названий стоит и Свияжск заштатный городок на Волге, возле Казани. В августе — сентябре восемнадцатого года Свияжск явился неодолимой преградой для белых в их стремительном марше на Москву. У стен этой древней, построенной Иваном Грозным крепости выветрился наступательный дух чешских легионов. Романовский мост через Волгу у Свияжска не смогли перешагнуть офицерские батальоны Каппеля.

Вся республика пришла в движение, революционная атмосфера накалилась. К Свияжску спешили московские, петроградские, курские, витебские, вятские полки, губернские комиссариаты перебрасывали запасы оружия, провианта, медикаментов. Балтийский матрос Николай Маркин создавал в Нижнем Новгороде Волжскую военную флотилию. На Волгу под Свияжск спешили балтийские миноносцы.

В эти трагические дни часть русских интеллигентов жила в состоянии духовного столбняка, другая в замешательстве выжидала, кто победит. Были люди, вещавшие о гибели всей нации, хотя гибли только они сами. Были и такие, что исповедовали полную бессмысленность разумного существования. Появлялись и терпкие умы, использовавшие события в собственных интересах. По разным извилистым, прихотливым дорогам шли русские интеллигенты в революцию. Шли колеблясь, многое не понимая и не принимая.

Лариса Рейснер была одной из интеллектуальных душ, принявших революцию сразу, полностью и навсегда. Лихорадочная атмосфера Свияжска захватила ее, со всей страстью юности отдалась она революционной работе.

Утром она явилась к начальнику штабной разведки Пятой армии.

— Вы решили пойти в Казань? — спросил он, когда Лариса замолчала.

— Я знаю город, а в городе меня не знают. В этом мое преимущество. Я могу принести пользу нашей разведке.

— В случае провала вас расстреляют. — Он мгновенно и новым голосом спросил: — Что вы ищете в Казани, мадам?

Голос, тон, лицо разведчика преобразились. Ларисе даже показалось перед ней высокомерный, хитрый, вкрадчивый агент царской охранки. Она поняла и подхватила затеянную игру:

— Ищу своего мужа.

— Почему вы решили, что он у нас?

— Муж вышел на улицу и не возвратился.

— К нам попадают только красные бандиты да немецкие шпионы.

— Боюсь, что муж стал жертвой красных.

Импровизация продолжалась долго. Начальник разведки задавал хитроумные вопросы, придумывал ловушки, придирался к замедленным ответам, упрекал ее в растерянности, смущении, неточности.

— Нам нужны умные разведчики. Артисты перевоплощения, гении конспирации, — говорил он. — Без преувеличений — гении конспирации. Вот Борис Савинков конспиратор неустрашимый.

— Я видела Савинкова, — призналась Лариса.

— Где? Когда? Вы знакомы с ним?

— Нет. Слушала его в Петрограде на каком-то митинге.

— Он произвел на вас впечатление?

— В уме Савинкову не откажешь.

— В мужестве тоже. Он доказал его террористическими актами против монархии. Теперь Савинков — наш очень опасный враг. Он скрылся из Ярославля, но я не сомневаюсь — он вынырнет и начнет новую авантюру. Начальник разведки поднял воротник, голова стала похожа на косматый шар. Поискал в ящике стола порошок хинина. Сглотнул хинин, постучал зубами о край заржавленной кружки: опять приступ лихорадки. — А конспиратор Савинков удивительный. Красным разведчикам надо учиться у него конспирации. С вами я пошлю связного Мишу. Все важное, все особенно ценное передавайте через Мишу. И будьте осторожны, Лариса Михайловна…

В мокрой от росы роще смутно отблескивали деревья, пахло грибами, схлопывал сонными крыльями тетерев. Тишина, как омут, засасывала рощу, и было странно ощущать это полное безмолвие после орудийной пальбы.

Спотыкаясь о корни, Лариса брела за Мишей; дымчатая, покрытая слизью трава хлестала по голым икрам. Изорванные башмаки сваливались с ног, она сбросила их. Ступни обожгла роса, стало свежо и приятно. Вдруг ей подумалось, что в этом безмолвном мире нет никого, кроме них двоих, и нет ничего на земле — лишь одна тишина.

И никогда не было Петрограда, роскошной квартиры, литературного журнала, который она выпускала. Куда делись блистательные салоны, жрецы чистого искусства, мистические писатели, поэты из школы акмеистов? «Их солнце давно закатилось. Только узкая полоска полярного света на их небе», — подумала Лариса.

Лесную тишину озарило лиловое пламя; невидимый снаряд пронесся в невидимом небе. Шипение уходящего в сторону Свияжска снаряда напомнило об опасности. Лариса посмотрела на свои белевшие в траве ноги.

— Пошли быстрее, чего встала, — поторопил Миша.

Они пробирались луговыми гривами.

На блеклом горизонте кровенела пожарами Казань, над холмами правого берега стояли дымы, река отражала их свивающиеся тени. Миша решил проскользнуть в город ночью; они залегли на картофельном поле. Здесь уже была ничейная зона: совсем близко находились заградительные посты белых.