Гремлин

Вообще-то летуны — народ к панике не склонный, но в тот момент я откровенно перетрусил — сказался подсознательный страх перед чужеродной стихией, а адская боль в сведенной ноге не способствовала ясности в голове. Я рванулся, окликнул-таки Янку, но вопль получился жалкий, и стоил мне лишь того, что я еще раз окунулся с головой.

Страх нахлынул одновременно со следующей волной, чуть не утопившей меня. Отчаянно молотя руками воду, я кое-как выбрался на поверхность, поискал глазами берег, но не нашел, хотя до него и оставалось чуть больше полусотни метров. Я понял, что форменным образом тону, о чем и завопил на остатках дыхания прежде, чем пойти ко дну…

Кто-то обхватил сзади за шею, я почувствовал рывок, и увидел над собой вместо зеленой мути родную голубизну неба. Воздух хлынул в легкие, я хватал его то ртом, то носом вместе с солеными каплями.

— Продышался? — спросил сзади веселый голос. И вовсе не Янкин, поскольку явно принадлежал существу одного со мной пола.

— Ага, — прокашлял я, хотя в тот момент мне казалось, что надышаться не хватит всей оставшейся жизни.

— Тогда давай потихоньку. Только не дергайся и дыши ровнее.

Я перестал дергаться и задышал ровнее. Нога все еще не слушалась, но мой спаситель двигался вперед уверенными толчками, я чувствовал, как под кожей работают крепкие мышцы и могучие легкие.

— Слезай, приехали, — сказал он, и я почувствовал пятками дно. Мой спаситель отпустил меня, оставив самостоятельно выбираться с мелководья. Прихрамывая, я поплелся за ним, видя перед собой широкую спину и тронутый сединой ежик на затылке.

На берег мы выбрались метров за полста от места нашего с Янкой старта. Я бухнулся на теплую гальку и принялся массировать ногу.

— Ну, как самочувствие, пловец?

Он стоял надо мной — крепкий и загорелый, уже в широких темных очках на пол-лица.

— Держи, — он кинул мне полотенце.

— Спасибо вам.

— Да не за что. И куда тебя понесло, если плавать толком не умеешь?

У него был странный мягкий акцент, и что-то в его лице казалось смутно знакомым.

— Ты ведь из «Форсажа», да?

Я кивнул, все еще пытаясь восстановить нормальную работу мышц в ноге.

— Отменно, — хмыкнул он. — За два дня команда чуть не лишилась второго пилота. Извини… Мне на самом деле жаль ту девочку. У нее и вправду был талант. Опасный спорт — любая мелочь, и…

— Юрка-а-а!

По берегу к нам бежала Янка. Мокрые волосы растрепались и дышала она, как марафонский бегун к концу дистанции.

— А! — сказал мой спаситель. — Теперь понятно, к чему этот дурацкий заплыв!

— Юрка… Ты… Я все море обшарила… — выдохнула, Янка, останавливаясь надо мной. — Что стряслось?

— Ногу свело, — буркнул я.

— Господи… Ой! — она наконец-то обратила внимание, что я не один. Здравствуйте… Это вы его вытащили?

— Да нет, что вы, — улыбнулся мой спаситель. — Так, поддержал. Ваш друг неплохой пловец.

— Оно и видно, — вздохнула Янка. — Юр, ты извини меня, а?..

— Я в форме, — на самом деле нога все еще побаливала, но судорога уже отпустила.

— Спасибо вам, — сказала Янка незнакомцу.

— Да за что? — тот развел руками. — Он и сам неплохо справлялся…

— Юр, ты как, сможешь идти?

— Смогу, — морем я на сегодня наелся по самое «не хочу». — Еще раз, спасибо.

— Боже мой! — расхохотался мой спаситель. — Этак я начну чувствовать себя героем!

При этом очки его соскользнули чуть ниже, и я вдруг вспомнил, где видел это лицо. И невольно вскочил, несмотря на ноющую ногу.

Между бровями почти незаметно розовела крохотная точка сонара.

Естественно, что он показался мне знакомым — плакат с этим лицом с тринадцати лет висел у меня над кроватью. Наверное, в каком-то смысле именно этот человек, даже не подозревая о моем существовании, привел меня в аэроклуб.

Тадеуш Кавински, вице-президент Федерации, живая легенда.

Слепой летчик.

Лет двадцать назад, когда я еще пешком под стол ходил, лейтенант военно-воздушных сил ООН Тадеуш Кавински в небе над Ливаном схлопотал зенитную ракету прямо под фонарь. С тяжелейшей контузией сумел катапультироваться, и на своих двоих трое суток пробирался через линию фронта, пока его не подобрал патруль «голубых касок». После госпиталя его почти сразу демобилизовали — в результате контузии что-то случилось со зрительными нервами. Врачи тогда сумели сохранить зрение, но приговор обжалованию не подлежал — никаких полетов.

Тому, кто не летает, этого не понять. В общем, кроме как в небе Кавински себя не мыслил, и уже на следующий год во всю летал в сборной Польши, каким-то невозможным чудом умудряясь каждый месяц обманывать медкомиссию. В те годы воздушная акробатика еще считалась скорее экзотикой для избранных, чем полноценным видом спорта, техника пилотажа не шибко отличалась от военной, поэтому бывший летчик-истребитель довольно быстро по тем временам — продвинулся в мастера международной категории. Он уже шел на Кубок Федерации, как вдруг на одном из региональных соревнований какой-то дотошный профессор все-таки поймал его за хвост. Скандал с трудом удалось замять, но летное удостоверение Кавински повелели сдать. Это сейчас, с развитием частного воздушного транспорта планку опустили до минус пяти — воздух в два счета заполонили очкарики — а тогда правила были не в пример жестче — единица, и точка.

У Кавински диоптрии уже съезжали к минус восьми. Но неожиданно вмешалось руководство Федерации, и ему не только оставили удостоверение, но и разрешили отлетать на Кубке, что он и сделал, уступив первое место лишь тогдашнему непререкаемому чемпиону Генриху Гарковену. После чего, едва спустившись с пьедестала, объявил, что уходит. Контузия все-таки доконала его — слепота стремительно прогрессировала, да и воздушная акробатика как спорт не стояла на месте, и летунам старой школы все труднее было держать уровень.

Где-то через два года ему предложили место в руководстве Федерации. К тому времени он уже полностью ослеп. Как раз тогда заговорили о новом чуде офтальмологии — имплантированном сонаре по типу дельфиньего, позволявшем даже при стопроцентной слепоте относительно свободно ориентироваться в пространстве. Штука даже по сегодняшним меркам дорогая, а тогда она стоила просто баснословных денег. На операцию скинулась вся Федерация — акция во многом рекламная, но никто и предположить не мог, к чему она в конце концов приведет. Потому что первое, что сделал Кавински выйдя из больницы, это забрался в кабину своей «Сесны» и скомандовал «от винта».

Никто не понимал, как он это делает — во-первых, радиус действия сонара дай бог сотня метров, а во-вторых эффект от него назвать зрением можно лишь с большой натяжкой — можно ходить, не натыкаясь на предметы, но о том, чтобы даже читать — не говоря уж о ЛЕТАТЬ — тут и речи не идет. Ходили слухи, что Кавински по своим каналам заказал в лабораториях «Локхида» какую-то новую систему навигации, и ухитрился каким-то образом подключить к ней чип сонара. Факт в том, что после полугода экспериментов он — хотя и не без боя — пересдал на любительские права. Экзаменационная комиссия сражалась до последнего, так и не нашла, к чему придраться, кроме медицинского заключения «абсолютная слепота», и, перекрестясь, дала добро…

Так Кавински вернулся в небо.

— Простите, пан Тадеуш… — пробормотал я, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. — Я вас не узнал…

Он снял очки. Глаза у него были живые, светло-серые, и было трудно поверить, что на самом деле вот уже десять лет они ничего не видят.

— Кавински? — Яна отступила на шаг. — Ой, Юрка…

— Так это вы прилетели вчера с комиссией? — проговорил я, со стыдом припомнив, что не далее как прошлым вечером обозвал моего кумира «хмырем».

— Да, — Кавински казался немного смущенным. — А что в этом такого?

— Нет, ничего… — я не знал, куда деваться. — Просто…

Он вдруг рассмеялся.

— Ты это брось, парень. Не боги горшки обжигают. Как нога, работает? Отлично, тогда пойдем отсюда. На сегодня с тебя хватит неожиданностей.