Ночной разговор

Он представил, как с такой физиономией пристаёт к врачам и медсестрам, чтобы объяснить, как мучительно голодал, избавляясь от смертельной болезни, и невесело усмехнулся. Прописанная диета сделала своё дело.

Почувствовав на себе взгляд, Костя оглянулся. На него смотрел Денис – худощавый парень лет двадцати из одной с ним палаты. Напившись воды из-под крана, тот смотрел с долей сочувствия и сострадания.

– Что мать приходила?

Костя и без того пребывавший в невеселом настроении, молча, кивнул.

– Поди, расплакалась?

– Надо думать, – ответил Костя и, отвлекая себя от переживаний, спросил. – Слушай, Денис, а ты как сюда попал? На дурака вроде не похож?

– Да ты тоже не похож, – обиженно ответил Денис. – А здесь… – сосед по палате немного поразмышлял, видимо рассуждая про себя, стоит или не, доверяться новому знакомому и, похоже решив, что можно, начал рассказывать: – Как попал? Легко. В выходной зашел в кафе на набережной «Снежинка» возле художественного музея – ты должен знать….

Костя представил себе мысленно место в центре города и, соглашаясь, кивнул.

– Сел за столик, – продолжал Денис, – ко мне подсела симпатичная девчонка. Глазищи, попенция – все при ней. Я её мороженым угостил. Слово за слово – разговорились. Я чтобы стеснение снять, когда за очередной порцией мороженого к буфетной стойке подходил, коньячка граммов сто пятьдесят пропустил. Посидели, поговорили. Напросился провожать. Но, то ли коньяк был левый, то ли мороженое с ним в химическую реакцию вступило, – пожал он плечами, – началось у меня по дороге к её дому в желудке брожение.

А хата у неё пустая. Родичи на курорт укатили. Она меня и пригласила зайти. Как тут откажешься? Поднимаемся к ней в квартиру. Она пошла на кухню, чаёк поставить. Ну, а мне сам понимаешь, не до чая, невтерпёж, думаю об одном, где бы нагадить.

Туалет у неё рядом с кухней. Зайду, все же слышно будет, неудобно. Заглянул на кухню, а она мне улыбается, – Денис ехидно пропищал, копируя голос своей знакомой: «Сей-час при-ду».

Я обратно в комнату, заметался по ней, как раненый зверь, смотрю, а там, на журнальном столике стопка газет, журналов всяких. Что, думаю, добру зря пропадать? Свет выключаю, стелю в угол газеты и прицельно на них какаю. Всё, что получилось, сворачиваю в кулёчек и со всей силы метаю в форточку. – Она на четвертом этаже жила, – уточнил Денис, – а на форточке, блин…, как назло сетка от комаров натянута, всё мое дерьмо вывалилось…, – он тяжело вздохнул. – Я перепугался, да и стыдно. Бегом за дверь и на улицу. Ну а там, у подъезда ментовозка стоит. Чё их принесло? Они мне: «Кто? Откуда? Зачем?». Я возьми и ляпни, из какой квартиры выскочил, думал, побыстрее отвяжутся, а вышло наоборот. Менты пошли проверять. Эта девка такую шумиху подняла, – он на секунду замолчал. – Она ко всему же дочкой важной «шишки» была, – Денис горько усмехнулся. – Вот так меня в «психушку» и определили, можно сказать с доставкой на дом.

Костя, выслушав историю соседа по палате, с улыбкой произнес:

– Не зря говорят, вино и женщины – вот что нас губит.

– Это уж к гадалке не ходи, – согласился, улыбаясь в ответ Денис.

– Здесь тебе как? – Костя обвёл глазами вокруг.

Новый знакомый ответил стихами:

– Лучше Валентина Соколова не скажешь, – он посмотрел Косте в глаза. – Был такой поэт, не слышал про него, его в «дурке» замучили?

Костя помотал головой из стороны в сторону.

– Нет, не слышал.

– Да, неважно. Главное, что такие люди через это проходили нечета нам, – закончил свою мысль Денис.

– Но сюрприз ей, наверное, был, когда она в комнату заглянула, – после паузы, во время которой оба смотрели на прозрачную полоску в окне, будто на тропинку, ведущую на волю, произнёс Костя.

– Большая радость, – пожал плечами новый приятель.

– Значит, прорвёмся, – Костя по-дружески толкнул его в плечо.

– Прорвёмся, – грустно отозвался Денис.

Они вернулись в палату. Там шла раздача лекарств. Угрюмый санитар со сплющенным, как у боксера, носом недружелюбно на них покосился, но промолчал. Мама Кости после свидания передала ему небольшой пакет с домашней снедью. Остальные коридорные были куда строже: если замечали нарушителя режима, то оставляли без обеда или заставляли мыть полы в туалете. Могли сделать укол, а от того начинало ломать, как от простуды, или бросало в долгий тяжёлый сон.

После приема таблеток все улеглись.

Костя услышал, как шёпотом начали спор между собою новые соседи по палате: Егор Кузьмич и Ростислав Сергеевич, пока мало знакомые со здешними порядками. Оба, с их слов были членами недавно образовавшихся политических партий.

Они поступили со свежими впечатлениями о происходящем за стенами. Мужчины были заядлыми спорщиками по любому поводу, особенно про положение дел в стране.

Первым заговорил Ростислав Сергеевич, мужчина с короткой стрижкой и пробивавшейся сединой на висках, по внешнему виду напоминавший отставного военного:

– Как раньше было. Уверенность в завтрашнем дне. Обеспеченность необходимым минимумом товаров народного потребления. Людей награждали бесплатными путёвками в санатории и дома отдыха, детские сады и ясли. Давали больничный лист при заболевании. Не существовало сотовых телефонов, подключавшихся к голове и передающих все мысли правительству.

Егор Кузьмич выглядел постарше своего оппонента. Лицо имел морщинистое, вроде печёного яблока, с далеко выдвинутой вперед нижней челюстью. Денис, раздавая всем пациентам и медперсоналу прозвища, за глаза называл Кузьмича орангутангом, а его оппонента Ростиком.

– Ага, – оживился он, – а товарами обеспечивали только необходимыми, – лицо у него ещё больше сморщилось, а подбородок выдвинулся, – и то по великому блату. Ты что забыл, как талоны получал на сахар и водку в ЖКО, ЖЭУ, и прочих, учреждениях, начинавшихся на жо….

Ростислав Сергеевич, не обращая ни малейшего внимания на Егора Кузьмича, заговорил в полный голос:

– У человека – строителя социалистического общества всегда присутствовали на столе два-три журнала, три – четыре газеты – в них разворачивались планы: что делать сегодня и завтра, как строить личную и общественную жизнь. Если бы не Гайдар с Горбачом, зарядившие через экстрасенсов Кашпировского и Чумака суп для народа, мы бы так не жили.

– А я не желаю слушать указания каких-то политиков, – всерьез принимая рассуждения Ростислава Сергеевича, попытался переубедить собеседника Кузьмич, – все газеты, если ты хочешь знать выпускались партийными руководителями. Они и начали реформы, потому что им в первую очередь захотелось больше денег и заграницу только они видели. О народе никто никогда не думал. Советчиков, как надо жить и сейчас не меньше. У нас человек – как зернышко между чиновничеством и преступниками, и эти жернова его перемалывают. К слову сказать, и сам народ за своё равнодушие достоин сожаления.

– Ты сам оголтелый политик, – отвечал Ростислав, – за что боролся, на то и напоролся. И партию не тронь. Не знаю я, пусть лучше инопланетяне зерно по ночам мелют. Народ тебя не устаивает? Да он на своих плечах не один раз весь мир выносил из пропасти. Другой народ с таким руководителями вымер бы давно, а этот барахтается. Сейчас народ, вместо того чтобы производить потомство внутренне протестует. Люди теперь неосознанно мастурбируют на то, что показывают по телевизору. Зарплату нигде не платят. Нет отпусков, выходных дней. Построено государство узаконенной коррупции.

– Да кто же не платит зарплату? Твои бывшие партийные руководители и комсомольские вожаки. Они теперь владельцы фабрик и заводов, газет и пароходов. Я слышал, скоро за рыбную ловлю заставят платить. Я то, как попал сюда, – он уже обратился ко всем обитателям палаты, – взял да написал письмо в администрацию президента. Тридцать лет стою в очереди на квартиру, и все тридцать лет последний. Прошло месяца три, и мне приходит повестка из психиатрической больницы за подписью этого, – последние слова Егор Кузьмич произнес шёпотом, с опаской косясь в сторону двери, – клоуна – Вольдемара Борисовича, – он продолжил уже громким голосом. – Я с дури и явился. Моё письмо, оказывается, из админисрации – Кузьмич умышленно пропустил букву «т», – переслали в область, оттуда в город, а потом Главному врачу психбольницы. Я в нём, правда, не квадратные метры просил, а круглые, мол, не можете дать мне квадратные метры – дайте хотя бы круглые, но мой юмор видно не поняли.