Страница 6 из 122
– Побольше свету, – говорил он по вечерам, входя в свой кабинет, хотя последний был ярко освещен. По ночам в его спальне также горел огонь; он не любил темноты, потому что перед ним восставали из мрака тени, обрызганные кровью призраки, исхудавшие донельзя от голода и лишения сосланные им, изнуренные лихорадкой люди…
– Побольше света, – приказывал он тогда отрывисто, как будто свет мог рассеять мучительные видения.
Наполеон искал и находил утешение в любви прекрасной Евгении, которая умела приковывать его к себе своею красотой и блеском изысканного туалета. Но и около Евгении он не мог найти покоя и часто задумывался в ее присутствии; когда же она спрашивала о причине его задумчивости, он старался отогнать навязчивые мысли и становился принужденно весел.
Чего же недоставало для полного счастья Наполеону и Евгении, окруженных блеском, величием и всевозможными почестями? Одно движение руки было повелением, малейшее желание исполнялось немедленно, каждая улыбка считалась милостью, и однако же они не были счастливы!
Это кажется невозможным, невероятным! Людовик Наполеон и Евгения достигли цели своих стремлений, владели престолом, миллионы людей удивлялись, завидовали им, – и однако же они не были счастливы!
В следующих главах мы изложим причины этого, казалось бы, загадочного факта, заглянем за парчовые занавеси, увидим самые сокровенные их стремления, выражавшиеся в тайных разговорах и поступках. Какая-то вина, лежавшая на совести Людовика Наполеона, отравляла все его радости, побуждала переходить от одного наслаждения к другому и нигде не находить удовольствия.
Когда Олоцага подходил к кабинету, из последнего только что вышел Мопа. Префект полиции церемонно поклонился проходившему мимо него испанскому посланнику.
Дежурный камергер доложил об Олоцага.
Людовик Наполеон, казалось, ждал его, потому что портьера была тотчас отдернута в знак того, что Олоцага может войти. Посланник вошел с любезным и льстивым поклоном.
Император был один. Отсутствие министров, адъютантов и секретарей означало неофициальность приема и, во всяком случае, особенную благосклонность к испанскому посланнику, которую тот вполне оценил.
Наполеон стоял у своего рабочего стола. При входе Олоцага он обернулся и поклонился ему.
– Добро пожаловать, дон Олоцага, – сказал он с ласковым выражением лица. Мопа только что сообщил ему несколько приятных новостей, из которых одна касалась Олоцага. – Если я не ошибаюсь, вы находитесь в очень близких отношениях с нашим двором?
– Я пользуюсь большой милостью ее величества, государь, – отвечал Олоцага.
– Я помню несколько случаев этой милости, – смеясь, сказал Наполеон, намекая на повторявшуюся несколько раз опалу дона Олоцага. – Во всяком случае, вы можете ответить мне на некоторые откровенные вопросы. Мне бы хотелось, чтобы это осталось между нами.
Олоцага поклонился в знак согласия.
– Прошу садиться. Знаете ли вы инфанта Барселоны? – продолжал Наполеон.
– Хотя я слышал его имя, государь, однако ничего не знаю о его родственных связях с испанским королевским домом, – отвечал посланник.
– Гм, дело очень странное, и я счел за лучшее обратиться прямо к вам. Кажется, этот инфант вел беспокойную жизнь, он умер здесь, в Париже.
– Умер, в Париже? – с удивлением вскричал Олоцага. – Посольство еще ничего не знает об этом.
– Я запретил сообщать об этом, желая сам переговорить с вами об этом темном деле! Покойник оставил жену и дочь, которые хотели скрыть смерть старика. Полиция принуждена была силою взять у них труп, чтобы препроводить его в морг до дальнейших приказаний. На лбу инфанта было приметное черное пятнышко, которое есть также у его дочери, замечательной красавицы.
Во время этого рассказа Олоцага имел время сообразить многое. Он понял, что Наполеон знает все, касающееся инфанта, и только из расположения к королеве Изабелле избрал этот путь для переговоров.
– Я предлагаю вопрос от имени моей королевы: можно ли перевезти в дом испанского посольства труп инфанта, а также оставшихся после него жену и дочь? Я думаю, что окажу большую услугу испанскому двору, если тайно привезу труп инфанта в Мадрид в цинковом гробу, – сказал Олоцага.
– Публичное перемещение трупа из морга в дом посольства возбудит общее внимание, – заметил Наполеон. – Вы сами знаете, мой дорогой дон, что толпа питает всегда большой интерес к моргу. Однако мне помнится, императрица выразила желание видеть жену и дочь инфанта. Если сегодня или завтра вечером привезти их обеих сюда и задержать здесь на несколько часов, то можно будет ночью, не возбуждая любопытства, доставить труп в отель. Дальнейшие распоряжения о доставлении трупа инфанта в Мадрид я предоставляю на ваше усмотрение!
– От имени ее величества приношу вам благодарность, государь.
– Скоро представится случай оказать мне услугу, дон Олоцага! На Востоке дела запутываются! Кажется, Россия имеет намерение покорить Турцию или заставить ее платить дань. Я беседовал поэтому с английским посланником об общих действиях. Если последние будут серьезными, то Испания, не заключая союза, – не истолкуйте неверно мои слова, мой дорогой дон, – могла бы оказать нам много услуг.
– В отношении портов и гаваней и снабжения провиантом, – пояснил дон Олоцага.
– Совершенно так! Ее величество могла бы этим обязать союзные державы, которым, без сомнения, рано или поздно представится случай отблагодарить, – быть может, по ту сторону океана. Вот что я хотел сообщить вам, дон Олоцага. Но, кажется, вы еще не сказали мне о цели вашего посещения? Прошу, говорите!
– Это очень щекотливое дело, государь, и я не только прошу вперед у вас извинения, но и замечаю, что действую не от имени королевы, а как частное лицо.
– Вы возбуждаете мое любопытство. Говорите прямо, мой дорогой дон. Я питаю к вам теплое чувство и готов выразить вам свою благосклонность.
Олоцага поклонился в знак благодарности.
– Несколько лет живет здесь молодой испанец знатного происхождения, очень богатый, – начал Олоцага медленно, как будто ему было тяжело говорить об этом деле.
Людовик Наполеон вопросительно посмотрел на дипломата своими темными глазами.
– У меня есть к нему поручение, но я никак не могу отыскать его.
– Как зовут этого молодого испанца?
– Принц Камерата, государь. Я не могу понять его исчезновения и хотел просить у вашего величества приказать парижской полиции…
– Это не нужно, мой дорогой дон, – прервал его император, – я помню это имя! Не знаю, какой проступок он совершил, но наверное знаю, что он несет теперь наказание.
– Наказание! Бедняжка! – сказал Олоцага. – Он молод, и в его жилах течет горячая испанская кровь, и потому, вероятно, он совершил необдуманный поступок, в котором теперь раскаивается!
– Раскаяние обыкновенно приходит слишком поздно и часто исчезает по окончании наказания!
– После этих слов, государь, нельзя уже надеяться на милость для принца?
– При удобном случае я рассмотрю бумаги и приговор, – отрывисто сказал император, так что Олоцага понял, как неприятен ему этот разговор. – Я неохотно отменяю судебные приговоры, мой дорогой дон, потому что это возбуждает неудовольствие других. Но посмотрим!
Наполеон встал, Олоцага последовал его примеру.
– Эти слова ободряют меня, государь, – сказал Олоцага, – я снова счастлив вашей милостью и добротою.
– Прощайте, дон Олоцага! Относительно инфанта Барселоны префект полиции получит нужные инструкции от моего кабинета.
Дипломат откланялся; Людовик Наполеон остался один.
– Этот Камерата, – проговорил он, – не увидит более дневного света, разве только по дороге в Кайену. Необходимо избавляться от подобных врагов, чтобы не бояться их.
IV. МОРГ
На острове Сити, на восточной стороне которого стоит церковь Богоматери, с 1864 года находится небольшое здание. Войдя через открытый для всех коридор в большую комнату, увидишь здесь на мраморных столах трупы, постоянно орошаемые водой из маленьких труб.