Страница 112 из 122
– Дай Бог, чтобы эта надежда вас не обманула.
– Он не скрывал от меня того, что предвидел сам; он хотел даже по этой причине оставить Париж. Но, может быть, он еще не уехал и находится в своем отеле.
– Когда в последний раз вы с ним виделись и разговаривали?
– Шесть недель тому назад, Лоренция! О, этот день вечно останется для меня памятным. В этот день он мне предсказал все. А бриллиантовый крест! Роковой черный крест!
Госпожа Лебретон, разумеется, не поняла и не могла понять таинственных слов императрицы. Она взглянула с истинным сожалением на императрицу, которая до того растерялась, что бормотала непонятные слова.
Карета остановилась на Вандомской площади. Госпожа Лебретон открыла дверцу и быстрым взглядом окинула подъезд и окна отеля.
Холод пробежал по ее членам: все двери и окна были заперты. Она помогла Евгении выйти из фиакра.
Евгения, побуждаемая нетерпением и надеждой, поспешила к двери и сильно дернула звонок.
Показался управляющий домом, старик, которому Олимпио ввиду предстоящих событий передал свой дом для охраны. Евгения его не видела ни разу; ему тоже не случалось прежде видеть ее. Оттого он взглянул на обеих женщин с недоверием и удивлением.
– Проводите меня к дону Агуадо или к его супруге Долорес! – крикнула Евгения твердым голосом.
Она задыхалась от нетерпения и должна была призвать на помощь все благоразумие, чтобы не выдать себя.
Старик с еще большим удивлением посмотрел на обеих.
– К дону Агуадо я не могу проводить вас, равно как и к его благородной супруге, – отвечал он, качая головой.
– Так говорите же скорей, почему не можете!..
– Дон Агуадо вместе со своей супругой четвертая неделя как уехали в свои поместья в Испанию, – добавил он.
– Так он уехал, – повторила за ним как-то машинально Евгения и дальше уже не могла сдерживать своего отчаяния.
Итак, ей было суждено испытать еще и этот последний удар. Последняя надежда на спасение исчезла.
Но госпожа Лебретон скоро опять оправилась.
– Мы должны спешить дальше! – прошептала она.
– Куда, Лоренция! И зачем, наконец?
– Куда бы то ни было, лишь бы нашелся поблизости знакомый, кто мог бы на ночь укрыть нас от опасности.
Евгения задумалась. Она понимала, что надо действовать и что нельзя терять ни одной секунды.
– Ивенс, американец, – живо проговорила она.
– Придворный зубной врач?
– Он живет на Avenue de l'imperatrice.
– Вы правы! Он приютит вас на ночь; а затем вы должны приготовиться оставить Париж. Прислуга американца может вас выдать. Я вижу там еще кареты, пересядем в одну из них.
И обе женщины поспешили к месту, где стояло несколько фиакров.
Между тем со всех сторон доносились крики раздраженного, волнующегося народа. Евгения видела, как разъяренная толпа с торжеством влачила сорванный с дворца императорский герб и со злорадными криками топтала его ногами. Все это смешивалось со звуками «Марсельезы», которую распевали тысячи оживленных голосов. Немногие полицейские, отважившиеся появиться, в ту же секунду были прогнаны; тайные же агенты тюильрийской полиции, предвидя месть, уже давно убежали.
Обе женщины спешили добраться до кареты.
– Avenue de l'imperatrice, № 241 – крикнула Евгения кучеру, садясь в карету, тогда как госпожа Лебретон подала ему щедрую плату за проезд. Евгения прижалась в угол кареты, чтобы ее не узнала толпа, среди которой им пришлось проезжать. Она держалась крепко за руку своей спутницы, сжимая ее от страха и волнения.
Карета подъехала к указанному дому.
Обе спутницы поспешно вышли и скрылись в отворенной двери подъезда. Евгения была почти без чувств.
Госпоже Лебретон пришлось ее втаскивать на лестницу, которая вела в бельэтаж. Взобравшись наверх, она судорожно дернула звонок у двери, на которой было написано – «Ивенс».
Один из лакеев придворного врача отворил им дверь.
– Господина Ивенса нет дома, – сказал он и уже был готов запереть дверь, как императрица быстро остановила его.
– Разрешите нам войти; господин Ивенс сам назначил нам этот час, встретясь с нами за два часа перед этим.
Лакей несколько сомнительно оглядел их расстроенный туалет, однако повел в приемную.
Там кроме них никого еще не было.
Только в четыре часа Ивенс позвонил наконец у своего подъезда. Как богатый американец и человек с высшим образованием, он был принят в лучших домах Парижа.
Человек доложил ему, что его давно ожидают в приемной две какие-то дамы, весьма странные на вид.
Ивенс поспешил войти и тотчас узнал императрицу, которая попросила у него приюта и ночлега.
Он обещал сделать все, чтобы обеспечить ей спокойствие и уверенность в безопасности; он тут же ухватился за одну счастливую мысль.
Из роскошного гардероба своей жены он достал платье, ботинки и шляпу и предложил императрице с помощью этих вещей восстановить хоть немного ее расстроенный туалет, пока он через своего слугу добудет наглухо закрытый экипаж, в котором они могли бы безопасно уехать. Затем он наметил им маршрут и позаботился дать знать по телеграфу на несколько станций, чтобы приготовить везде свежих лошадей.
План его был хорош и, казалось, должен был удаться. Железные дороги в подобных случаях не годятся. На станциях, платформах, при стечении народа, легко могли узнать императрицу, и тогда, конечно, всякое старание к дальнейшему побегу было бы безуспешно.
Приехала карета; императрица, госпожа Лебретон и Ивенс отправились в путь.
День клонился уже к вечеру, когда они покинули Париж, который положительно нельзя было узнать. Разумеется, никому и в голову не приходило, что императрица нашла себе убежище в крытой карете.
Проехали беспрепятственно и без остановки через Эвре, Бернэ и Лизье, до самой деревни Трувиль, лежащей близ Гавра. Ивенс потому выбрал именно эту местность, что, по его предположению, в больших городах могли уже начаться беспорядки, что осложнило бы передвижение императрицы.
В Трувиле он проводил обеих дам в гостиницу, а потом отправился на пристань хлопотать о переезде Евгении через пролив на английский берег.
У пристани стояло два корабля.
Ивенс обратился к капитану большого корабля с предложением за любую цену тотчас же совершить переезд на английский берег. Тот довольно небрежно отвечал, что не согласен на такой быстрый отъезд.
Тогда Ивенс обратился к владельцу меньшего корабля.
Но и тот, англичанин по имени Бургоин, уклонился от столь поспешного отъезда, и никакие мольбы и обещания не могли поколебать в нем этого решения.
Других кораблей не было, а время летело, и пламя революции могло охватить всю страну, так что через несколько часов нельзя уже будет надеяться на бегство.
Все эти мысли мелькнули в голове американца Ивенса, который хотел во что бы то ни стало спасти Евгению.
Наконец он решился на последнее средство: открыть англичанину Бургоин всю истину и просить его безотлагательным переездом содействовать ему. Конечно, это был отчаянный шаг, но зато он подействовал и удался как нельзя лучше.
Владелец корабля убедился в непреложной важности требуемого переезда и дал слово доставить обеих дам в Англию. Ивенс заплатил ему громадную сумму и тотчас же перевез Евгению и госпожу Лебретон на корабль.
Страшно холодный ветер дул с моря. Небо было покрыто тучами, волны становились все выше. Одним словом, это был один из тех осенних дней, которые заканчиваются бурей или проливным дождем.
Но переезд должен был совершиться.
Бургоин, капитан английского флота, встретил Евгению и ее спутницу с большой почтительностью. Но Евгения еще не доверяла ему вполне. Она утратила в последние дни всякую веру в людей.
Ивенс простился с императрицей и пожелал ей счастливого переезда. Затем он еще раз обратился к капитану с просьбой поспешить и позаботиться о вверенных ему особах.
Евгения благодарила американца, может быть, первый раз в жизни совершенно искренно, от чистого сердца.