Страница 7 из 72
...Люди шли целый день.
Час спустя Виталий уже беседовал с пожилой приветливой учительницей Раисой Павловной Смурновой. Она собиралась вести в музей своих ребят и предварительно пришла сама. Раиса Павловна готова была без конца говорить об экспонатах музея. Полное румяное лицо ее при этом светилось тихим восторгом и только где-то в самой глубине глаз почему-то пряталось беспокойство. Виталию даже показалось, что и говорит она так много еще и потому, что боится услышать главный вопрос, ради которого - она понимала и пригласили ее в милицию. Уловив это, Виталий медлил с этим вопросом, недоумевая и прикидывая про себя, что бы это могло означать. Может быть, она что-то видела, что-то знает... Но если так, то крутить тут нечего. И Виталий, не очень деликатно перебив собеседницу, сказал:
- Вот что, Раиса Павловна. В тот день из музея был украден личный портсигар Достоевского. Вы-то уж понимаете, какая это потеря.
- Что вы говорите?! - она всплеснула руками. - Это ужасно! Это... это отвратительно! Какое кощунство!
- Вот и помогите нам найти его.
- Я?!.
Виталий усмехнулся.
- Да вы не пугайтесь так. Нам только надо знать, видели вы этот портсигар или нет.
И он внутренне весь напрягся, ожидая ответа: поведение учительницы, ее испуг показались ему неискренними. Действительно, при последних его словах лицо Раисы Павловны стало как-то неуловимо изменяться. Сначала с него стерлось добродушие и восторженность и появилась растерянность, потом испуг, и, наконец, оно затвердело в решимости, стало сухим и замкнутым. Раиса Павловна секунду помедлила и сказала непререкаемым тоном, каким, вероятно, говорила с плохим учеником, в сотый раз не выучившим урока:
- Я вам сугубо неофициально могу сказать, что этот злосчастный портсигар я видела. Но имейте в виду, больше я никуда не пойду и нигде этого говорить не буду. А уж в суд и подавно.
- Да в чем дело, Раиса Павловна? - удивленно спросил Виталий.
- Вы еще спрашиваете?
- Ну конечно.
- Как будто вы не знаете, как "они" мстят! Мне рассказывала приятельница. Бритвой! На глазах у всех. Да, да! И не говорите мне ничего! - поспешно воскликнула она, видя, что Виталий собирается возразить. - Вам надо найти! А о людях вы не думаете. Так вот, я принципиально не вмешиваюсь в подобные дела. И детям не позволяю. Да, да! Я вот недавно видела, как один залез в карман. И я немедленно вышла из троллейбуса. Немедленно! И не боюсь в этом признаться.
- Но, Раиса Павловна, - проговорил ошеломленный Виталий, - ваш гражданский долг...
- Мой гражданский долг, - снова непререкаемым тоном перебила она его, - воспитывать честных людей, а не ловить жуликов. Кстати, нынешняя литература далеко не всегда нам помогает в этом. Эти ужасные книги о шпионах, о жуликах. Эти "звездные" мальчики... Впрочем, вас все это, вероятно, не волнует.
- Нет, меня это волнует! - вспыхнул Виталий. - Это же касается моей работы. А она полезна, она нужна. О ней надо писать!
- Я вашей работы не касаюсь. Но и вы... В общем, - сухо прервала сама себя Раиса Павловна, - здесь этот разговор неуместен. У вас есть еще ко мне вопросы, или я свободна?
- Вы свободны.
Раиса Павловна, поджав губы, встала. У самых дверей она повернулась к Виталию и холодно сказала:
- Там, в коридоре, дожидается какой-то мальчик. Неужели вы его тоже будете втягивать в свои дела? Это, по-вашему, педагогично?
И, не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты.
Мальчика звали Коля Рощин. Он восторженно смотрел на Виталия и с воодушевлением рассказывал:
- Я туда на спор пошел, с Володькой Белопольским. Школа наша рядом. Он говорит: "Слабо два часа в музее просидеть". А я говорю: "Подумаешь, и больше люди сидят". А он говорит: "То научные работники сидят, а ты и пяти минут не просидишь". Я и пошел. Час сидел!
- Целый час? - рассмеялся Виталий.
Ему было удивительно приятно после трудного разговора со Смурновой болтать с этим вихрастым мальчишкой, в глазах которого он читал неугасимое восхищение и зависть.
- Ага, целый час, - ответил Коля и неожиданно спросил: - А пистолет у вас есть? Какой системы?
Виталий, усмехнувшись, показал ему пистолет, и Коля жадно впился в него глазами.
- Силен! - со вздохом сказал он и с напускной небрежностью добавил: Мы, между прочим, с Володькой давно решили к вам работать идти. Память усиленно тренируем и наблюдательность.
- Вот я сейчас и проверю твою наблюдательность, - сказал Виталий. Ты личные вещи Достоевского видел, на столе, под стеклом?
- Ясное дело, видел.
- А портсигар там был?
- Это какой?
- Ну, кожаный такой, старенький.
- А-а... Нет, такого не было.
Виталий насторожился.
- Не было?
- Точно не было. У меня память знаете какая? Я не только за себя, я и за папу и за маму все помню. Как чего потеряют, так меня спрашивают.
...В это время у Игоря Откаленко сидел художник Зернов, невысокий, жилистый, загорелый человек в берете и толстой, спортивного покроя куртке. Он не спеша попыхивал трубкой и раскатисто басил:
- ...Работы Ильюшки Глазунова там превосходные, знаете. А вот некоторые великие наши... не того, прямо скажем. Ну, и итальянец там один висит. Вид Петербурга. Но не тот вид, доложу. Жизнерадостный там Петербург, солнечный. Словом, не Достоевского Петербург. Я уж там говорил, менять собираются.
- В котором же часу вы там были?
- Часа эдак в четыре, не раньше.
- Личные вещи писателя видели? - осторожно спросил Откаленко.
- Непременно.
- Среди них портсигар кожаный не заметили?
- Портсигар? Чего не было, того не было. А в чем, собственно, дело?
- Украли его в тот день, - сказал Откаленко и нахмурился.
- Украли?! Ах, сволочи! Убивать! Только убивать! Найдете, а? - Зернов испытующе прищурился.
Взгляд у него был пристальный, цепкий, и Игорь нахмурился еще больше.
- Постараемся.
- Ну, ну. Если чем могу быть полезен - пожалуйста, располагайте, - и, усмехнувшись, неожиданно добавил: - Знаете, у вас интересное лицо. Голубые глаза, черные волосы - любопытный контраст. И линия подбородка. Не попозируете?
- Ну что вы... - улыбнулся Откаленко. - Тут спать некогда, а вы...
- Нет, серьезно, - тряхнул головой Зернов. - Я непременно выставлю ваш портрет.