Страница 137 из 152
Мы могли бы представить этому много примеров из скандальной хроники Парижа, но боимся повторить очень хорошо всем известное, так как газеты рассказывали достаточно обильно о самых высокопоставленных личностях с мельчайшими пикантными подробностями. Маркизы, герцогини, принцессы, княгини — у всех были подобные дела, и их супруги во все времена умели не скорбеть о таких пустяках. Позднее мы будем иметь случай рассказать о подобных вещах для того, чтобы бросить взгляд на эти аморальные отношения.
Однако возвратимся назад, к вечеру, о котором мы хотели рассказать. Он обещал быть интригующим, потому что, кроме сюрприза, предстоявшего мисс Говард, на нем должны были в первый раз встретиться в салоне госпожи Монтихо Луи Наполеон и принц Камерата.
Мы знаем намерения и пылкую любовь Камерата. Что касается Луи Наполеона, то мы должны сказать, что в последнее время принц-президент входил в большее и большее расположение обеих дам и питал самые смелые надежды. Камерата был совершенно прав, выражая Олимпио свое неверие в мнимый отъезд дам. Эти дамы не предпринимали никакого путешествия, а просто принцу-президенту хотелось чувствовать себя свободно и на просторе. На протяжении последнего времени он был единственным гостем обеих дам, и между ним и Евгенией завязались очень близкие отношения.
Луи Наполеон стал пользоваться таким расположением молодой графини, что не рассчитывал ни на какого серьезного соперника. Мать ее, замечая это, хотела воспользоваться встречей между Камерата и президентом, чтобы принудить Луи Наполеона к решительному шагу.
Конечно, старшая графиня не упускала из виду принца Камерата, но, само собой разумеется, Наполеон представлял собой более завидную и перспективную партию, чем испанский принц.
Евгения была уверена в любви к ней принца-президента. Уже после компьенской охоты она надеялась на его серьезную склонность, и эта надежда в результате настойчивых ухаживаний Луи Наполеона в ней усиливалась.
Она увидела в нем того принца, которого ей нагадала Родлоун, — один только он мог доставить молодой графине то блестящее будущее, которое ей прочили. Поэтому Евгения расточала в его обществе свои чары, прилагала все силы, чтобы его опутать и привязать к себе, а она была довольно опытной в подобных делах. С таким твердым расчетом стремилась она к овладению поклонником, что Луи Наполеон должен был признаться, что эта молодая графиня — прелестнейшее, восхитительнейшее создание, какое он когда-нибудь встречал! Перед Евгенией все больше и больше блекнул последний остаток чувства к Софи Говард — чувства благодарности или награды, как можно было бы, пожалуй, его назвать…
Евгения дала созреть в нем намерению отделаться во что бы то ни стало от Софии. Если принц еще не высказался откровенно и не предложил ей своей руки, то это было, может быть, потому, что он в своих дерзких планах вынашивал мысль о принцессе королевской крови. Но все равно решение жениться на Евгении назревало уже в гордом сердце принца. Только ее одну он любил и нашел в ней олицетворение своего идеала. Он к ней глубоко привязался, и образ бедной Софи полностью для него поблек на новом фоне. Хитрая графиня-мать имела теперь уже больше шансов рассчитывать, что участь ее дочери наконец определилась, и она решила принудить принца к роковому шагу, выставив ему истинного соперника.
Она сильно ошиблась в своем расчете. Луи Наполеон мог считать себя совершенно спокойным, хотя он не попросил руки Евгении, но только устранил и сделал неопасным соперника, принца Камерата.
Вечер и ночь, о которых мы теперь хотим рассказать, должны были решить вопрос о будущем двух людей. И на что только не мог осмелиться принц Наполеон, наметивший на этот год разрешение вопросов жизни и будущности множества граждан.
Темный человек преследовал свои цели. Все, противостоящее ему, должно было пасть и истребиться, и для исполнения этих замыслов он уже несколько месяцев тому назад выбрал, с помощью Морни, подходящие средства.
Как мог бы властолюбивый принц удержать себя в своих стремлениях чувством благодарности и сознанием невиновности Камерата от избавления от тех двух человек, которые ему мешали. Он имел в своих руках силу, власть и слуг. Приготовления, необходимые для устранения одной из мешавших ему особ, были им уже сделаны, а средства по отношению к другой были доставлены ему в этот вечер самим Камерата.
Олимпио Агуадо напрасно предостерегал своего друга и предсказывал ему, что должно было случиться, Камерата был руководим только своей пылкой страстью! В салоне госпожи Монтихо находилось уже много приглашенных, в том числе: герцог де Морни, князь Монтегро, дон Олимпио Агуадо, маркиз де Монтолон и принц Камерата, доверчиво разговаривавший с молодой графиней как раз в тот момент, когда вошел Луи Наполеон. Он с намерением завязал этот разговор — хотел проследить за Евгенией и не сводил с нее глаз с момента появления принца-президента.
В салоне графини Монтихо царило вполне княжеское великолепие. Многочисленные люстры и канделябры освещали обширные приемные комнаты, украшенные картинами, тропическими растениями, тяжелые дорогие портьеры висели на дверях. В этом доме все было убрано с расчетом произвести сильное впечатление. И действительно, неизгладимый след оставался в памяти каждого, посещающего этот великолепный салон. При такой обстановке, конечно же, много выигрывала обитательница этого дома, что и было задумано графиней.
Графиня Монтихо встала, чтобы поприветствовать входящего принца-президента. В то время как Олимпио и маркиз беседовали с князем Монтегро, а Морни шел навстречу брату, Камерата заметил, что Евгения, хотя и продолжала разговаривать с ним, направила, однако, взгляд на Луи Наполеона и следила за всеми его движениями. Она сделалась невнимательной и несколько раз даже оставила принца без ответа…
— А, ваш спутник на компьенской охоте, — сказал Камерата, увидев Луи Наполеона. — Я не знал, графиня, что принц — гость вашего салона!
— Вас это удивляет? Я должна вам признаться, что принц очень умный и интересный собеседник…
Луи Наполеон приблизился к молодой графине. Заметив принца Камерата, он измерил его вызывающим, неуважительным взглядом, как бы желая этим сказать: «Для какой надобности опять явился сюда этот испанский принц?» Камерата выдержал взгляд Луи Наполеона. Стоявшие недалеко Олимпио и маркиз заметили, что друг их невольно выпрямился…
Эта немая сцена создавала странное впечатление; казалось, будто два льва встретились в пещере львицы и молча поедают друг друга глазами, чтобы затем затеять бой за обладание самкой.
Принц-президент ожидал приветствия от испанца. Принц Камерата не чувствовал никакого повода поклониться первым. Между соперниками продолжалось выжидание — прелюдия к битве. Евгения прервала мрачное молчание, повернувшись к Луи Наполеону и не обращая внимания на Камерата с его гордым, надменным лицом.
— Вы меня пугаете, Monseigneur! — сказала она вполголоса с притворно боязливой улыбкой. — Не случилось ли у вас что-нибудь неприятное во время краткой дороги сюда?
— Нет, нет, моя дорогая графиня. Если бы в самом деле что-нибудь случилось, то все мрачные облака должны были бы рассеяться перед вашим прекрасным взором, — возразил Луи Наполеон, целуя руку Евгении и уводя ее от Камерата, не обращая на него никакого внимания.
В груди молодого испанца закипело. Его кровь шумно забушевала, и он судорожно сжимал свои руки — так сильно был потрясен поведением принца-президента.
— Он должен объясниться со мной, он должен оправдаться! — бормотал Камерата бледными губами. — Я тоже королевской крови и, быть может, более чистой и достойной, чем он! Принц может вызвать принца! Он должен дать ему удовлетворение, если не желает подвергнуться опасности быть названным трусом!
Олимпио заметил гнев Камерата и подошел к нему.
— Спокойствие, принц! Вы взволнованы.
— Во. имя всех святых, Олимпио, не пытайтесь говорить мне сейчас о спокойствии! Разве вы не заметили презрения и вызова? Вас ведь приветствовал этот принц Наполеон? Почему же он не хотел этого сделать по отношению ко мне, хотя я ему представлен и он долго смотрел на меня?