Страница 52 из 92
— Неужели приор не спросил вас о том, чей это был ребенок и как его зовут?
— Я должен был записаться у него и подтвердить, что этот мальчик мой.
— Как же вы назвали его?
— Антонио, сеньора дукеза. Так его и потом стали звать — брат Антонио. Наконец, несколько лет спустя, когда я опять зашел в монастырь, чтобы посмотреть на дукечито, он был уже монахом. Антонио был высоким, стройным, серьезным юношей и, казалось, был в тесной дружбе с настоятелем. Но в прошлом году, когда я снова пришел в монастырь, я тщетно искал молодого монаха…
— Так он умер!
— Нет, сеньора дукеза. Я осторожно стал расспрашивать о нем и узнал, что патер Антонио был переведен в другой монастырь, но куда — я не мог узнать. Вот все, что я знаю. Дукечито жив и посвятил себя Богу.
— Этой исповедью вы доставили мне неожиданную радость! — заговорила дукеза. — За это я хочу отплатить вам тем же. Вы не зря обратились к старой дукезе, полно вам без цели странствовать по свету с вашей дочерью. Я хочу вам обоим предоставить хорошее место, я принимаю вас, Арторо! Приведите ко мне вашу дочь Хуаниту. Пусть она у меня дебютирует, а вас я назначаю управляющим. Если вы согласны на это, то дело кончено!
— Еще бы, сеньора дукеза! Вы не поверите, как я счастлив! Вы принимаете нас и надолго?
— Надеюсь, что вы останетесь у меня до конца вашей жизни, Арторо. Теперь вы пристроены, и ваша дочь — тоже. Приведите ее скорее!
— О, благодарю вас, сеньора дукеза, благодарю вас! Какое это неожиданное счастье для меня! — в восторге воскликнул старик.
— Я буду платить вам приличное жалованье и уж позабочусь о том, чтобы вы остались довольны своим местом, но я требую, чтобы все ваше время принадлежало мне.
— Это понятно, сеньора дукеза, разумеется! Я согласен на это. Я буду служить вам верой и правдой, и вы увидите, какой прилежный, находчивый и изобретательный управляющий Арторо!
— Часто со двора вам уходить тоже будет нельзя.
— Куда же мне ходить-то, сеньора дукеза? Я рад буду, если окажусь в состоянии денно и нощно служить вам.
— Балы и представления обычно продолжаются до двух часов ночи, после чего вы должны будете составлять программу на завтра, все приводить в порядок, и потом уже ложиться спать. До двенадцати часов вы можете делать, что вам угодно, но затем ежедневно следует репетиция, вечернее представление и подробный отчет мне обо всем. Вы видите, вам придется много работать.
— Не бойтесь, я не пожалею трудов, чтобы оказаться для вас полезным. Я счастлив тем, что вы берете меня к себе, сеньора дукеза, и вечно буду вам за то благодарен.
— Еще одно, Арторо!
— Приказывайте, распоряжайтесь мной!
— Для нас обоих будет лучше, если вы и ваша дочь иначе назоветесь здесь. Вы понимаете меня? Под вашими настоящими именами вы известны в тавернах и провинциальных городках, а это могло бы повредить и вам, и моему салону.
— Я совершенно с вами согласен, сеньора дукеза, и предоставляю вам решить этот вопрос.
— Еще одно условие, Арторо: вы никому не должны говорить ни о графе, ни о дукечито.
— Никому, клянусь в этом!
— Теперь ступайте за дочерью. Скоро ли вы вернетесь?
— Самое позднее — через час.
— Я буду ждать вас! — сказала дукеза вслед Арторо, удалявшемуся со счастливым лицом.
Сара Кондоро тоже казалась довольной. «Вот так хорошее дельце! — думалось ей, и потухшие глаза ее сверкали, а на лице снова появилось хищное выражение. — Дукечито жив, и единственная душа, которая знает об этом, теперь постоянно будет под моим присмотром, будет жить в моем доме и под другим именем! Теперь Арторо в моих руках, и я всегда могу заставить' его молчать! Если прегонеро или самому герцогу Кондоро вздумается искать Арторо, они не сумеют его найти. В Мадриде не будет никакого Арторо, им и в голову не придет, что он совсем рядом, в моем салоне».
Сара была в самом лучшем расположении духа. Она позвонила и приказала подать себе шампанского, чтобы достойно отпраздновать только что одержанную победу.
ХХШ. Испытание
— Пошлите ко мне прегонеро! — приказал Тобаль Царцароза своим работникам, подметавшим двор. Старший из них, подосланный товарищами, приблизился к начальнику, а младший бросился искать прегонеро.
— Позволишь, хозяин, — сказал работник, снимая перед Тобалем шапку, — мы давно хотим спросить тебя.
— Говори, — отвечал палач равнодушно.
— Правда это, хозяин, что ты нас хочешь оставить? Товарищи послали меня спросить тебя об этом. Они говорят…
— Ну, что же они говорят, Сирило?
— Да говорят, что ты хочешь пойти в солдаты и отправиться на север воевать с карлистами.
— Может быть, это и правда.
— А мы хотим просить тебя, останься лучше здесь и будь по-прежнему нашим хозяином.
— У вас будет другой начальник.
— Это мы знаем, что прегонеро займет твое место, Он был твоим первым помощником. Но мы не хотим прегонеро, лучше ты по-прежнему оставайся с нами.
— Надеюсь, вы будете так же беспрекословно повиноваться и так же верно служить новому хозяину, как и мне.
— Так это правда, хозяин?
— Вы еще услышите об этом. Теперь принимайтесь за работу, — отвечал палач. — Войди! — обратился он затем к прегонеро, подошедшему к крыльцу.
Прегонеро повиновался и вслед за Тобалем вошел в комнату, уже знакомую нам.
— Я должен сообщить тебе нечто важное, — начал Тобаль, — садись вон там! Я намерен оставить Мадрид и отказаться от своего места.
— Так это правда, что ты от нас уходишь?
— Я иду на войну, я не хочу больше оставаться здесь. Поэтому я давно уже присматривался к тебе как к своему преемнику и устраивал тебе разные испытания. Я знаю, ты силен, тверд и неустрашим. Одно только вызывает опасения: твоя кровожадность. Но я надеюсь, что ты постараешься побороть ее, тогда я смогу назначить тебя своим преемником. Помнишь, ты обещал мне…
— Я выполню свое обещание, хозяин. Я горжусь тем, что ты выбрал меня; я благодарен за это и не посрамлю тебя.
— Ты обладаешь всеми необходимыми для палача качествами, поэтому я решил предложить тебя. Тебе придется выдержать еще одно испытание в присутствии судей и докторов, смотри, чтобы твоя кровожадность тебя не одолела!
— Не беспокойся, хозяин, я выдержу. В молодости я тоже учился кое-чему и сумею говорить с докторами и судьями. Другие твои работники едва умеют писать свое имя, а я доказал тебе, что грамотен, когда ты заставил меня писать отчет о самоубийцах. Можно сказать, что я родился для этой должности. Но как бы охотно я ни принимал твоего места, все же мне жаль, что ты уходишь, и лучше бы я по-прежнему остался твоим помощником. Мне тяжело расстаться с тобой, я еще ни к кому не был так привязан, да никого и не слушался, кроме тебя. Ты приворожил меня, и я служил тебе как раб. А приворожил ты меня своей твердостью и своим ледяным спокойствием. Зачем же ты хочешь нас оставить? Без тебя… нет, лучше оставайся с нами, хозяин!
— Я не могу изменить своего решения. Я знаю, у тебя хватит денег, чтобы выкупить у меня инвентарь за ту же цену, за которую его купил я.
— Да, это я могу и сделаю с удовольствием.
— Таков обычай, освященный годами, но ты знаешь, что я многое устроил заново и приобрел новых лошадей, и все-таки, несмотря на это, я требую с тебя те же две тысячи золотых, какие сам заплатил когда-то за инвентарь.
— Это невыгодно для вас.
— Если ты выдержишь испытание и займешь мое место, ты заплатишь мне ровно две тысячи золотых; я не хочу, чтобы ты мне потом сказал, что Тобаль Царцароза взял с тебя больше, чем следовало. Мне самому не надо этих денег, они не нужны мне на войне. Ты поступишь с ними согласно письму, которое я оставлю тут в этом запечатанном конверте. Я дарю эти деньги, но законным порядком. Раскрой это письмо, когда займешь мое место, и поступи так, как в нем сказано.
— Я свято исполню твою волю, хозяин.
— Запечатанный конверт будет лежать тут, в этой книжке.