Новое платье короля

- И ваши читатели, и критики, уже оценившие роман в прессе, - как по писаному шпарила Нонна Сергеевна, - единодушно считают его заметным явлением в литературе. Я слышала: вам предложили экранизировать его? - она улыбнулась в пол-лица, считая, видимо, себя Мерилин Монро или Галиной Польских.

- Да, я получил предложение - как раз от телевидения, - подумать о пятисерийном киноварианте. Но пока это - далекая перспектива.

- Может быть, тогда мы и узнаем продолжение судеб полюбившихся нам героев?

- Не исключено, не исключено, - уже несколько рассеянно ответствовал Алексей Иванович, прозрачно намекая, что пора закругляться, пора гасить софиты, под которыми он малость вспотел.

И Нонна Сергеевна тоже поняла это.

- Спасибо вам за беседу, - проникновенно, с некоторой долей интимности сказала она. - Примите от всех телезрителей искренние пожелания новых творческих свершений.

Деловик-оператор тут же остановил камеру, щелкнул выключателем, и в гостиной мгновенно стало темно. То есть в ней по-прежнему гулял летний яркий день, но Алексей Иванович подумал, что искусственное освещение богаче и красочнее естественного, природного. Вот вам хитрые фокусы века НТР!

Поскольку _работа_ завершилась, Алексей Иванович позволил себе вольную шпильку в адрес велеречивой Нонны.

- А что, - наивно поинтересовался он, - у телезрителей случаются _неискренние_ пожелания?

Оператор, сноровисто укладывающий в чемоданы аппаратуру, громко хмыкнул, а Нонна Сергеевна с мягкой укоризной объяснила:

- Просто существует такая фразеологическая форма...

- А попросту штамп, - Алексей Иванович легко встал, шаркнул ножкой в домашней тапочке и поклонился. - Однако премного благодарен. Имею честь и все прочее, - и споро порулил к выходу.

А оператор неожиданно сказал вроде бы в пространство странную фразу, по-видимому - цитату:

- "Ее голубые глаза увлажнились слезами умиления". - Будто бы он свою напарницу в виду имел, будто бы он так иронизировал над нею.

Но Алексей-то Иванович, внешне никак не отреагировавший на закавыченную реплику, все распрекрасно понял и еще раз - не без злости, правда - оценил хитрую толковость подлеца-оператора, на сей раз - его снайперское остроумие. Цитатка была из романа Алексея Ивановича, он даже помнил откуда: из седьмой главы, где героиня узнает, что ее муж не согласился на лестное предложение переехать из Тюмени в Москву...

Но оценить-то остроумие он оценил, а вот настроение испортилось. И, казалось бы, мелочь, легкий укол со стороны непрофессионального читателя, но ведь в больное место попал, в чувствительный нервный узелок, который давно уже подавал некие сигналы бедствия, и Алексей Иванович слышал их, а помочь ничем не мог. Говоря образно и высокопарно, он, Алексей Иванович, большой корабль в большом плавании, слишком далеко удалился от этих сигналов: радио их принимает, а доплыть - мощности двигателей не хватает. И даже думать о том не хотелось!

Обедали в столовой. Стол там был несуразно большой, рассчитанный даже в сдвинутом состоянии на двенадцать персон, а в разобранном - на все двадцать четыре. Два года назад Алексей Иванович с супругой приглашен был в Англию, как пишут в протоколах Союза писателей - "для творческих встреч и выступлений", так Настасья Петровна чуть ли не всю валюту бухнула на покупку суперскатертей для дачного великана; дюжина скатертей, все разного цвета, из каждой можно легко сварганить палатку для пехотного взвода.

Алексей Иванович и Настасья Петровна по заведенному ею великосветскому ритуалу сидели по разные стороны стола, что Алексея Ивановича безмерно раздражало: не говорить приходилось, а орать друг другу. Впрочем, и тут Алексей Иванович придумал иезуитский ход: использовал Таню в качестве толмача.

Тане это нравилось.

Вот и сейчас, вкушая протертый овощной супец серебряной ложкой из розовой тарелки кузнецовского дорогого фарфора, Алексей Иванович попросил:

- Танюша, не откажи в любезности, узнай у Настасьи Петровны, понравилось ли ей мое выступление.

Произнес он это шепотом - так, чтобы Настасья уж точно не услыхала.

Невозмутимая Танюша, безжалостно гремя половником в хрупкой кузнецовской супнице, поинтересовалась на всякий случай:

- Слышь, Настасья, что муж спрашивает?

- Не слышу, - холодно ответила Настасья Петровна.

Она сидела подчеркнуто прямо, твердой рукой несла ложку от тарелки ко рту, не расплескивая ни капли в отличие от Алексея Ивановича, который прямо-таки нырял в суп, не ел, а _хлебал_ варево, вел себя не "комильфо", по разумению Настасьи Петровны.

- Твоим мнением интересуется, - растолковала Таня. - Как, мол, выступил, и все такое.

- Говорил ты хорошо, - Настасья обладала громким и ясным голосом, переводчики ей не требовались, - но я же просила тебя назвать имена молодых...

- Дочери Павла Егоровича? - не без ехидства спросил.

- Пашкиной дочери? - перевела Таня. Павла Егоровича она знала, бывал он на даче, уважения у Тани не вызывал.

- Не только, не язви. Хотя Павлу Егоровичу это было бы приятно, а от него многое зависит.

- Что от него зависит? - повысил голос Алексей Иванович так, что Таня не понадобилась.

- Многое. Не в том дело. Разговор о молодых нужен был прежде всего тебе самому... Ладно, не стал, и бог с ними. Но ты знаешь, меня возмутила эта толстая дура.

- Да ну? - удивился Алексей Иванович, отодвинул пустую тарелку. Татьяна, второе хочу! - И к жене: - И чем же, поделись?

- Ты обратил внимание, что она вякнула в конце?

- А что она вякнула? - Таня ушла в кухню за вторым блюдом, поэтому опять пришлось говорить громко.

- Она заявила, что твой роман - _заметное_ явление в советской литературе.

- Разве не так? По-моему, его заметили, и еще как!

- Дело не в сути, а в форме. В штампе, как ты выражаешься. "Заметное явление" - штамп для середняков. О твоем романе следовало сказать "выдающееся явление".

- Ты находишь? - заинтересовался Алексей Иванович опять-таки полушепотом, потому что в комнату вошла Таня с блюдом узбекского плова, лечебной пищи, весьма полезной для любого желудка, бухнула его посреди стола на место супницы и сразу включилась в беседу: