Страница 18 из 20
Вошла Настасья, забрала пепельницу, полную окурков, поставила чистую. Ушла.
Алексей крикнул:
- Настя, вернись!
Она возникла на пороге, прислонилась плечом к косяку.
- Ты почему молчишь? - спросил Алексей. - Обиделась на что-то? С утра как воды в рот...
- Мешать вам не хочу, - безразлично сказала она. - Вы вроде работаете...
- Именно "вроде", - усмехнулся Алексей, - не прикладая рук...
- А вы приложите. У вас, кроме рук, и голова есть. Голова да руки - что еще нужно?
- Слушай, Настасья, я все спросить хочу: почему ты в институт не поступила? Голова да руки - что еще нужно?
Настасья смотрела на него в упор, как расстреливала. За ту неделю, что она существовала в его доме, Алексей попривык к ее взгляду, а поначалу ежился, отводил глаза.
- Я и не поступала, - спокойно сказала Настасья.
- То есть как? - опешил Алексей.
Тут она разрешила себе улыбнуться. Улыбка очень меняла лицо: каменное, резное - оно сразу оживало, даже глаза солнцем загорались. Короче: из статуи - в живую Галатею.
- Обыкновенно. Я туда пришла, а там все такие умные, все обо всем знают: какие-то серапионы, какой-то РАПП... А еще военных много, с орденами, как вы. Я и подумала: куда мне, деревенщине, равняться с ними? И ушла. Адрес Давида Аркадьевича у меня был.
- Вруша ты, Настасья, - сказал Алексей, довольный, что поймал девушку на вольной хитрости. - Все-то ты знаешь: и про РАПП, и про серапионов. Слышал, как ты Семенову отвечала, да он и сам мне сказал. Правда, в его стиле - о стирании граней... Сознайся, было?
- Было. Только эти грани я потом стерла, позже. А тогда, в институте, сразу решила: не мое это.
- А что твое?
- Мое? - Настасья помедлила с ответом. Алексей ждал. - Мое, Алексей Иванович, в другом. Отключить у вас в кабинете телефон, принести вам чай покрепче и не мешать, - она подошла к столу. - Я тут похозяйничала вчера, разобрала ваши бумаги. Здесь - все по делу, факты, цифры, вот в этих блокнотах, вот стопочка. А в этом блокнотике вы разные случаи записывали, тоже должно пригодиться. Ну а эти, - она подняла два потертых блокнота, эти я уберу, чтоб глаза не мозолили. Ерунда здесь, пустое, вам не понадобится... Вставайте, Алексей Иванович, нечего зря валяться. Первые две главы у вас получились, я прочла, можно и дальше.
Алексей резко поднялся. Стоял злой.
- А кто тебе позволил подходить к моему столу? - чуть ли не рыком на нее.
А Настасья - как не слышала.
- Сама подошла, без разрешения, извините, если что не так. Но давайте договоримся: я к вашему столу не подойду, если вы от него отходить не будете. У меня свой стол есть, в кухне, - и пошла прочь. У двери обернулась: - Чай я вам принесу...
Алексей смотрел на письменный стол, на аккуратно разложенные - по темам! - записи, на стопку чистой бумаги, прижатую паркеровской ручкой, подаренной Давидом. Сказал с чувством:
- Вот стерва! - Но довольства в его голосе было куда больше, чем осуждения.
- Чтой-то я о нашем бое совсем запамятовал, - проклюнулся чертяка. Пора его кончать, третий раунд на исходе.
И рука Алексея снова достала злосчастную бровь Пашки Талызина.
- Стоп! - крикнул рефери.
Поднырнувший под канаты врач долго осматривал разбитую бровь, промокал кровь ваткой, потом повернулся к судье, скрестил над головой руки, запрещая Талызину продолжать бой.
Рефери пошел по рингу, собирал у судей заполненные протоколы, Алексей стоял в своем углу, тренер снял с него перчатки, разматывал бинты.
- Молоток, - сказал тренер. - И нечего было чикаться. В финале ты Машкина запросто сделаешь, он совсем удара не держит...
А зал скандировал:
- Ле-ха! Ле-ха! Ле-ха!
Правда, кое-кто и свистел, не без того.
- Сейчас я тебе один разговорчик представлю, - сообщил черт. - Не отходя от кассы.
И во тьме египетской душа Алексея Ивановича услышала следующий диалог, по всей видимости - телефонный.
- Как он? - спросил Семенов.
- Погулять пошел, - ответила Настасья.
- Работает? - спросил Семенов.
- Все время, - ответила Настасья.
- Ну и что?.
- Это будет очень хороший роман, - ответила Настасья.
- А когда? - спросил Семенов.
- В урочный час, - и Настасья засмеялась. - Не волнуйтесь, Владислав Антонович, все идет нормально.
Грубый Семенов не удержался, воскликнул:
- Везет же Лехе с бабами!
- С бабами - везло, - обрезала его Настасья, холодно сказала, жестко как умела. - А теперь с женщиной повезло. Вы это запомните, Владислав Антонович, покрепче запомните.
И грубый Семенов сразу сник, проговорил согласно:
- Уже запомнил, Настя, записал на скрижалях...
- Не было такого разговора! - страстно вскричала душа Алексея Ивановича. - Опять сочиняешь, черт, хотя и правдоподобно!
- Ну, положим, был, - лениво ответствовал черт, - и, не исключено, слыхал ты его, когда с гулянья вернулся. Слыхал и из башки выкинул... Не в том дело. Давай, старик, решайся: куда тебя перебросить, пока я канал не отключил?
Взволнованная и трепетная душа Алексея Ивановича присела отдохнуть на краешек солнечной батареи станции "Салют". Внизу - или наверху? - плыла родная планета, виднелись до боли знакомые очертания Европы, на которую набежал очередной мощный циклон с Атлантики, пролил обильные дожди на подмосковные поселки, дачу Алексея Ивановича тоже не обошел...
- Верни меня обратно, черт, - тихо попросила душа.
Неуютно ей было сидеть на батарее, одиноко, пусто.
- Так я и знал, - мерзко хихикая, молвил черт. - Только зря энергию на тебя истратил. И это при всемирном энергетическом кризисе! Ладно, граждане, музей закрывается, экскурсантов просят не толкаться в гардеробе. Спасибо за внимание.
Алексей Иванович очутился на собственной тахтичке, на шотландском красивом пледике, разверз зеницы и уставил их на электронный хронометр. Все, как обещано: шестнадцать часов тридцать три минуты, пятница, июнь, тютелька в тютельку. Вот они - волшебные парадоксы странствий во времени! Что о них знают дураки-фантасты!..
Черт сидел на прежнем месте, под лампой, равнодушно взирал на Алексея Ивановича.
- Ты никуда не исчезал? - изумился Алексей Иванович.
- Еще чего! - невежливо ответил черт. - Мне и здесь неплохо.
- А как... - приступил было к вопросу Алексей Иванович, но черт все без слов понял, перебил: