Страница 61 из 77
Но сейчас, присматриваясь к его кабинету с тяжелыми черными шторами, которыми наглухо были затянуты окна, он, кажется, понял, отчего это. И еще он понял, почему по вечерам в этом доме всегда темно - в лучшем случае иногда видно узкую желтую полоску света в нижнем этаже.
- Так, так, - сказал Подрезов, не спеша, по-хозяйски вышагивая по кабинету. - Давим, говоришь, контру? Может советский народ жить и работать спокойно?
- Может, - улыбнулся Дорохов.
- Сухим держим порох в пороховницах?
- Сухим.
- То-то. В надежных, значит, руках карающий меч? - Подрезов кивнул на портрет Дзержинского на стене.
- В надежных.
В таком вот духе они и говорили. Он, Подрезов, задавал какие-то дурацкие, никому не нужные вопросы, а Дорохов с золотой улыбочкой отвечал. Коротко, его же словами.
В кабинете из-за того, что наглухо запечатаны окна, было жарко. Пот лил с Подрезова.
Он начинал злиться.
Его до глубины души возмущало собственное малодушие. Почему, почему он не рубанет прямо: так и так, мол, товарищ Дорохов, хватит. Проучил ты этого пекашинского дурака - и хватит, гони в шею. Нечего ему зря казенные хлебы переводить.
Но вот как раз этого-то самого простого и самого сейчас нужного он и не мог сказать. Струсил?..
Раньше, например, ему и в голову не пришло бы тащиться самому сюда. Я райком! Подрезов. И никаких гвоздей. А то, что ты там кому-то будешь шлепать и названивать, - наплевать. Наплевать и растереть.
- Наконец завелся внутри мотор. Былая сила вернулась к нему.
Он круто повернулся к Дорохову, даже голову вскинул, но опять эта золотая улыбочка... А кроме того, Дорохов услужливо протягивал ему раскрытую пачку "Казбека".
Пришлось взять толстую папиросину - не орать же на человека, который тебя угощает! И, в общем, началась та же самая ерундистика, от которой еще недавно тошнило его.
- Международная обстановка сейчас, по-моему, ничего, а? - сказал Подрезов. - Особенно после того, как у нас своя атомная бомба появилась.
- По-моему, тоже, - ответил Дорохов.
- По американцам это удар, верно? - Вот тебе и русский Иван! Опять себя показал как надо, весь мир удивил...
- Да, удивил.
- А внутреннее у нас положение тоже на высоте. Читаешь газеты? Вся страна рапортует о досрочном выполнении хлебопоставок...
Тут Подрезов внутренне весь напрягся: все-таки он подвел разговор прямо к Лукашину. Неужели Дорохов и на этот раз не пойдет ему навстречу?
Не пошел.
- Рапортует, - ответил.
Подрезов вмял недокуренную папиросу в пепельницу на столе, с напускной молодцеватостью расправил плечи.
- Ладно, товарищ Дорохов, мне пора. Будешь завтра на совещании? В общем-то, я насчет этого и зашел. Топал мимо - чего, думаю, не зайти?
- Постараюсь, сказал Дорохов.
Улыбаясь, они пожали друг другу руки.
Дорохов до дверей приемной проводил почетного гостя. И даже лампу взял со стола лейтенанта, все так же уныло выстукивавшего на машинке, чтобы посветить Подрезову в темном коридоре.
Подрезов генералом прошагал по коридору.
А потом, а потом...
Хорошо, что на свете есть осенняя темень! Она, как плащом, накрыла его. Черным, непроницаемым, словно шторы в кабинете у Дорохова. И он мог идти запросто, тяжело дыша, тяжело бухая своими чугуном налитыми сапожищами, нисколько не заботясь о том, что его увидят люди.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Холодный сиверко резвился на пустыре возле здания райисполкома. И в вышней темноте, над его крышей, шумно, с хлопаньем пласталось невидимое полотнище красного флага.
Но напрасно Анфиса искала глазами свет в окошках. Его не было. Кончился рабочий день в райисполкоме, а вечерняя служба еще не началась - только внизу, на первом этаже, где трудилась уборщица, время от времени то в одном, то в другом окне вспыхивала лампа.
- Анфиса, Анфиса...
Кто-то - давно уже, еще с той минуты, как она вышла от прокурора, тащился за нею сзади, но разве могла она подумать, что это Варвара? А то была она, Варвара.
Со слезами, со всхлипами бросилась ей на шею.
- Я еще давеча тебя заприметила, когда ты от Дорохова вышла - я ведь там уборщицей, - да, думаю, ладно, не буду мешать, пущай сходит к прокурору. Сказал он тебе чего, нет?
- Чего скажет. По закону, говорит...
- По закону! Какой такой закон - самого честного-распрочестного человека сажать?
Крепко подхватив под руку, Варвара повела ее куда-то вверх по главной улице, и у нее не было сил сопротивляться.
Начала соображать Анфиса, когда они стали сворачивать в какой-то заулок.
- Пойдем, пойдем, - зашептала Варвара на ухо, все так же крепко держа ее под руку. - С ума-то не сходи. Нету дома Григорья. А хоть бы и дома был - что с того? - Невелика птица милиционер: куда пошлют, туда и пойдешь.
Вот так Анфиса и оказалась в маленькой боковушке у Варвары на втором этаже.
Варвара ухаживала за ней, как за малым ребенком или за больной. Она разула, раздела ее, заставила натянуть на ноги теплые, с печи, валенки, а потом, когда поспел самовар, начала кормить и поить чаем.
- Ешь, пей. Ты ведь, наверно, еще и не ела сегодня?
- Да, пожалуй...кивнула Анфиса и вдруг расплакалась. - Не думала, не думала я, Варвара, что у тебя найду пристанище...
- Да ты с ума сошла, Анфиса! К кому же тебе идти, как не ко мне! Господи, всю войну вместях, какие муки приняли, а теперь, на старости лет, счеты сводить... Пей, пей да не думай - он тоже не голоден. - Тут Варвара быстро привстала с табуретки, зашептала ей в лицо: - Я ему передачу сегодня передала.
- Кому? Ивану?
- Ладно, ладно, потише. Есть тут один милиционер - упросила...
- Ну и как он? - У Анфисы дыханье перехватило.
- Ну и ничего. Да ты не убивайся, бога ради. Сколько ни подержат выпустят. За что его держать-то? Человека убил? Деньги казенные растратил?
Анфиса покачала головой:
- Нет, девка, дров-то он наломал немало. Сама знаешь, какой закон: ни килограмма хлеба на сторону, когда жатва.
- А колхозники-то что - сторона? Ну-ко, вспомни, когда еще ты бабам говорила: бабы, не жалейте себя, бабы, после войны досыта исть будем? Ей-богу, я иной раз подумаю: да что это у нас делается? Я не сею, не жну, а каждый день с буханкой, а в том же Пекашине люди на поле не разгибаются - и на-ко... Нет, нет, - еще с большей убежденностью заговорила Варвара, - этого и быть не может! Выпустят, вот увидишь. А ежели здесь не разберутся, то ведь и в область можно. Да и Москва не в чужом царстве...