Страница 8 из 48
Над столом повисло тягостное молчание. Александр вытащил свою коробочку с леденцами и стал крутить ее длинными пальцами. Наконец заговорил Иоганн Вольфгангович:
- Ваше Величество, я точно не уверен, но мне показалось, что я ночью слышаль какие-то шаги... Как будто кто-то ходил по коридору.
- И что же? - Александр поставил коробочку на стол.
- И все, - ответил Иоганн Вольфгангович.
- Да, не густо, - с сожалением констатировал король. - Господа, я понимаю, что это очень личное. И если кто-то хотел бы сообщить что-то важное не при всех, то милости прошу - я буду у себя.
Король уже поднялся было, чтобы покинуть трапезную, но тут со стула вскочил Диоген:
- Хватит делать вид, что мы не при чем! Все мы виноваты - все его ели! И какая разница, кто довел это подлое дело до конца. - Диоген в возбуждении влил в себя бокал вина и резко опустился на место.
- Про себя говорите, а остальных не впутывайте, - проворчала госпожа Сафо.
- Что-то я не понял, дружище Диоген, - пробормотал синьор Данте, - это вы что, признались?
A Диоген, как-то неожиданно ссутулившись, тихо прочел:
- Отшумев, растаяла в тумане
Буря, бушевавшая в стакане,
И душа по-прежнему чиста,
Трепетно внимающая звуку,
Как рука, сжимающая руку.
Как к устам прижатые уста.
Мы все ищем зыбкую свободу,
Все мутим измученную воду,
Но за штормом вновь приходит штиль,
Оставляя после урагана
Муть на самом донышке стакана
И в карманах ветер, соль и пыль.
- Да, такого поэта съели, - вздохнула дама богемного вида, которую все величали донной Кларой, хотя на донну ее внешность никак не тянула. Кроме разве что больших темных глаз.
- Если хотите знать, то стихи покойника, при всех недостатках, куда выше, чем все, что мы, с позволения сказать, пишем! - вновь воспрял Диоген. Выкрикнув это, он опять вскочил и, опрокинув несколько стульев, выбежал вон.
***
Бывший гроза Кислоярских лесов Соловей-разбойник, а ныне просто Петрович, уборщик на конюшне князя Григория, сидел пригорюнившись в своем грязном закутке и сам с собой рассуждал:
- Эх, не задалась жизнь! Кем я был - и кем стал. A все по собственной глупости. Хотел-то как лучше, чтобы у богатых отобрать и все поделить по справедливости. A вышло-то черт знает что - полонили наемники Григория и привели прямо в Белую Пущу, будто я невесть какая важная птица, а не душегуб и лиходей. Хорошо хоть князь Григорий определил на конюшню, все лучше, чем в расход...
- Эй, Петрович! - оторвал его от горестных раздумий грубый голос старшего конюшенного. - Опять, бездельник, сидишь, а дерьмо не убрано!
- Иду, иду! - Петрович вскочил с деревянной чурки, служившей ему стулом. - Ну не дадут покоя старому больному человеку...
Однако же, когда Петрович выбежал из своей коморки, то с удивлением увидал, как его грубиян-начальник вежливо раскланивается с каким-то плешивым господином:
- Да-да, князь, пожалуйста... A, вот и он сам!
Последние слова конюшенного относились явно к Петровичу. Он настороженно глянул на незнакомца:
- Чем могу служить?
Тот дружелюбно улыбнулся:
- Всегда приятно встретить земляка на чужбине!
- Кто вы такой? - еще больше забеспокоился Петрович. - И побыстрее, если можно. У меня там навоз неубранный...
- Скажите, уважаемый, где мы могли бы поговорить с вами наедине? - еще шире расплылся в улыбке незнакомец.
- Где? - призадумался Петрович. - Ну, хоть у меня.
- Да уж, неважное жилище для столь достойного лиходея и душегуба, покачал головой гость, окинув взором скудную обстановку петровичевой коморки. - Я, пожалуй, попрошу князя Григория, чтобы он предоставил вам другое помещение.
- Да кто ж вы наконец такой? -не выдержал Петрович. - Прекратите заговаривать мне зубы!
- A разве я еще не представился? Князь Длиннорукий.
- Градоначальник, что ли?
- Бывший, - со вздохом уточнил гость. - Теперь я такой же изгнанник, как и вы, уважаемый Соловей Петрович.
- Такой же, да не такой же, - проворчал Петрович. - Вы и вам подобные наживались на страданиях простого люда, а я у вас отбирал награбленное и возвращал взад беднякам! - И Петрович вновь пригорюнился, вспомнив былые лихие денечки.
- Ну, это не совсем так... - заметил Длиннорукий, но тут коморку сотряс крик конюшенного:
- Эй, Петрович, да где ж ты там?!!
- Бегу! - Петрович вновь вскочил с чурки и кинулся на зов. A его гость, цепким взглядом окинув закуток, подошел к стенке, завешанной старой попоной. Откинув ее, Длиннорукий увидел запыленную дверцу примерно с половину человеческого роста. Поддев щепкой замочную скважину, он попытался потянуть дверь на себя, но та не поддавалась.
- Ну, это дело поправимое, - пробормотал князь и, поспешно вернув попону на прежнее место, вышел из закутка.
***
Грендель, в отличие от Беовульфа, был не очень высокого роста, стройный. Хотя вернее было бы сказать - он был его полной противоположностью. Когда Василий вошел в убогую хижину, Грендель сидел за скромным столом, устремив затуманенный взор куда-то вдаль и жуя кончик гусиного пера. И уж никак он не укладывался в образ коварного оборотня. Хотя, конечно, что-то в облике Гренделя могло показаться странным - его лицо было вытянуто и обрамлено бакенбардами с пробивающейся в ней сединой, похожей на волчью шерсть.
Дубов как-то невнимательно слушал Гренделя, машинально кивал, а про себя размышлял о том, что дело закончилось, собственно, так и не начавшись. Было немного грустно, но что уж тут поделаешь - с такой публикой каши не сваришь. Ну не судьба.
- Едва я увидел ее, как в моей душе мгновенно поднялась невиданная доселе буря. Я посвятил этой женщине свои лучшие стихи, - задумчиво вещал тем временем Грендель, даже не обращая внимания, слушает ли его гость или нет. - Я видел чудное виденье... Прекрасно, не правда ли?
Дубов, погруженный в свои невеселые мысли, сказал то, что подумал:
- Боюсь, что это уже устарело, господин Грендель.
Господин Грендель надулся, нахохлился. Вскочил со стула и заметался по хижине, бормоча себе под нос:
- Вот и она говорит - устарело... Все говорят - устарело... А какое было вдохновение!
Василий не имел никакого желания утешать влюбленного оборотня с душой возвышенной и тонкой. А потому он поднялся с табуретки, вежливо откланялся и удалился из его хижины. Хотя, похоже, хозяин этого даже и не заметил.