Первая спасательная

Пепек поскреб лохматую голову.

- А у Адама могилка, скажу тебе, Станда, - вагоны камня! Уж, верно, нога у него не торчит наружу, как тогда, когда я его напоследок видел. И все мне думается - когда же его отбойный молоток остановился? - вырвалось у Пепека, и он встал, лицо его сморщилось. - Я сейчас приду...

У Станды вдоль носа ползет детская слезинка.

Адам, Адам... Станда пытается представить себе его, длинного и сутулого, как он, уставясь куда-то, неподвижно глядит из глубоких глазниц, но вместо этого видит Адама с маской на голове, резиновый хобот раскачивается важно, с достоинством, Адам похож на какого-то бога со слоновьей головой - настоящее привидение. Или его отражение в стеклянном шаре - широкая расплющенная голова, точно ее кто-то сдавил, а под ней тоненькие ножки... "Как мало, собственно, мы о нем знали",- думает Станда, и горло его сжимается. Как мало знает человек о человеке - и все же, когда кто-нибудь умрет, то кажется, что умерла частица тебя самого.

Пепек вернулся, глаза у него красные, он усердно сморкается.

- Ты не думай, Станда, - подозрительно бормочет он, - мы сделали все, что могли, чтобы достать Адама, хотя он наверняка уже отдал душу богу. Ты не видел, что ребята выделывали, прямо голыми руками камни эти рвали; но когда Андрее сказал "назад", ничего нельзя было поделать. И после, как все рухнуло, никто не хотел с места тронуться; мы поставили лампочки около себя, чтобы осветить последний путь Адаму, и дед Суханек от всех нас по-шахтерски помолился. Вверху все время трещало в разных местах, то и дело камни сыпались... Что ж, хорошие у Адама были похороны. Ханс отдавал честь, и у него текли слезы... он их совсем не стыдился, - добавил Пепек, вытирая глаза. - Андрее тоже хлюпал носом, а Матула ревел, как девка. И потом Мартинек сказал: "Ну, прощай, Адам..." И мы оставили ему зажженную лампочку, - ну, вроде неугасимой лампады, чтобы ему не так темно было. Да, славная была команда. Никто не поверит, как мы сдружились; сказать по правде, складно у нас дело шло, когда были мы все вместе - Адам, Мартинек, ты, Матула, Ханс, Суханек, Андрее... Теперь кончено. Адам остался внизу, а ты пойдешь учиться... Я тоже стану учиться, Станда, - как-то смущенно признался Пепек. - Ребята говорят, что мне надо сдать на забойщика, Андрее обещал помочь... Да, - спохватился он, - чтоб не забыть. Вот я тебе тут принес... - Пепек извлек из кармана грязный обрывок газеты.-Может, в больнице тебе на глаза не попалось... Есть тут о тебе статейка...

Стаида покраснел, готовый провалиться сквозь землю.

- Я знаю,- торопливо забормотал он.- Мне так досадно, Пепек... Ведь это такой позор... от меня вам было так мало толку...

Пепек пожал плечами.

- Н-да, не в этом дело. Сейчас, к примеру, будут говорить, что Адам был герой; а если бы он вернулся, сказали бы; ну что ж, выполнял свой долг, все равно как Андрее или Суханек, но тех троих он всетаки не спас. Так о чем же разговор. Никакого геройства сделать нельзя, дружище; это может только случайно получиться, по крайней мере в шахтах. Да и мы-то ведь лезем не из храбрости, а просто потому, что надо. Ты думаешь, кто-нибудь полез в эту кашу из геройства? Никто и не подумал. К примеру сказать, я: я знал засыпанного Кулду, - это у которого семеро ребят. Само собой - пошел... И Кулда пошел бы ради меня, так чего тут... Да ты спрячь газету-то. Для такого молокососа и это неплохо, а думал ты по-хорошему... Скажу прямо - мы радовались за тебя, и Андрее эту газету все в кармане таскал. Но больше всех радовался бедняга Адам - он раза три, не меньше, перечитал и говорит: "Слушайте, ребята, это надо Марженке показать...".

Станда вскочил.

- Погоди здесь, - выдавил он, - я сейчас.

Он рыдал навзрыд как ребенок, прислонясь к стене в коридоре; слезы рвались наружу неудержимо, ему необходимо было выплакаться. Он даже хорошенько не знал, о чем плачет: об Адаме, о себе, о Марии, о команде все равно, всего было слишком уж много; он захлебывался от слез, и с каждым всхлипом ему становилось легче. Это пройдет, уже прохоходит; Станда протяжно вздохнул, вытирая нос и глаза. "Это в последний раз, - проговорил он себе,никогда в жизни я больше не заплачу". Теперь он стоит на крыльце; прохлада ночи и вселенной освежает его лицо; в душу его нисходит безграничный покой. Теперь уже все оплакано; странно, как взрослеет человек, когда у него кто-нибудь или что-нибудь умирает. Будто он внутренне стал выше на целую голову, сделался старше и печальнее на всю жизнь.

"С первой спасательной кончено", - сказал Пепек.

И это хорошо; все равно надо начинать новую жизнь - засесть за книги, зубрить, как школяр; не легко тебе будет привыкнуть к этому - будто ты из армии пришел, - снова сидеть за партой. К Станде вернулось ощущение одиночества и заброшенности, но теперь он воспринимает его несколько по-другому, словно и сам пожимает плечами. Надо уметь многое вынести; что скажет первая спасательная, если он распустит нюни над своей судьбой! Не так уж Станда отличился, что правда то правда; но зато он видел других -этих Адамов, Пепеков, Матул, Андресов и Мартинеков-а это, дружище, немало. Нет, не говори- славная была у нас команда; рождалось такое удивительное ощущение - быть среди них, быть с мужчинами...

Станда глубоко вздохнул. Ему кажется, что в груди, под раненой левой рукой, с болью отвердевает что-то, уплотняется, наполняется содержанием.

Это - спокойствие, примирение, мужество или еще что-то такое; и юноша негромко и глубоко вздыхает от тяжелого и радостного сознания, что он становится мужчиной. Станда с силой высморкался, вытер последние слезы и вернулся к Пепеку.

- Послушай, - заговорил невнятно Пепек, - раз ты теперь будешь в конторе... ты им, может, скажешь, пусть они сделают Суханека десятником. Дед будет на седьмом небе... все равно через год-другой он выйдет на пенсию. Что тебе стоит упомянуть, - промямлил Пепек. - Это я... ради Адама, надо же как-то почтить его память. И, кроме того, - хмуро добавил он, растерянно разминая в разбитых пальцах какието крошки, - я считаю: первая спасательная заслужила это!

ПРИМЕЧАНИЯ

ПЕРВАЯ СПАСАТЕЛЬНАЯ

Повесть Карела Чапека "Первая спасательная" была опубликована в сентябре 1937 года в "Книговне "Лядовых новин" в городе Брно, В читательской анкете этой газеты за 1937 год о произведениях художественной литературы последних лет повесть Чапека получила наибольшее признание. О замысле ее автор писал редакции: "Хотя я случайно и родился в крае шахт и штолен - в Сватонёвицком бассейне, где наш покойный отец был рудничным врачом и где я с детства только и слышал, что о маркшейдерах, оберштейгерах и как там еще называли тогдашних горняцких господ, я бы не мог присвоить и не присвоил бы себе право писать книгу о жизни шахтеров. Для меня речь шла, собственно, об ином и значительно более общем; я хотел когда-нибудь написать книгу о человеческом мужестве, о разных типах и мотивах того, что называется героизмом, о мужской солидарности, короче говоря об определенных физических и моральных ценностях, которые мы признаем одними из важнейших, когда людям или нации нужны цельные и настоящие мужчины. Это могла быть книга о солдатах, но я в глубине души слишком большой пацифист, либо об экипаже корабля, об участниках опасной экспедиции, или о любой иной ситуации, при которой я мог бы наблюдать горстку мужчин в наивысшем проявлении силы, отваги и товарищества. Я выбрал спасательную команду во время катастрофы на шахте уже потому, что горняки - это чрезвычайно большая часть чешского мира; но сыграли тут свою роль, думаю, и детский ужас перед сватонёвицкими штольнями, и воспоминание о молчаливых черных шахтерах, которые уже ночью возвращались домой с фляжками и рудничными лампами, ребенком я никогда не мог понять, как это люди отваживаются спуститься в эту тьму.

Итак, это не книга о жизни шахтеров; все действие происходит в течение двух или трех дней и ограничено лишь членами одной спасательной команды; здесь нет места ни для социальных проблем, ни для широкой картины шахтерской среды. Это книга о нескольких порядочных и мужественных людях, которые по случайности - шахтеры. Ничего большего, ничего другого от "Первой спасательной" не ждите. Я стремился только правдиво воспроизвести рудничный и шахтерский фон в той мере, в какой он мне был нужен, так как всегда, о чем бы я ни писал, я стараюсь приобрести опыт путем наблюдения и изучения; но главной проблемой для меня остается человек, а он всегда явление общее. Но даже если бы мне этой книгой не удалось сказать того, что я хотел, я благодарен кладненским шахтерам и инженерам за то, что они показали мне труд человека под землей. Об этом я до смерти не забуду" [ "Лидове новины", 26.IX.1937 г. ].