Первая спасательная

Чапек Карел

Первая спасательная

КАРЕЛ ЧАПЕК

Первая спасательная

Перевод В. Чешихиной

Какое несчастье, боже мой, какое несчастье: пять лет учиться в реальном - и вдруг конец: умирает тетя, которая тебя хоть и не больно сладко, а всетаки поила-кормила - и. теперь сам думай о пропитании. Распростись со своими логарифмами, с начертательной геометрией и всем прочим; ты и без того ошалел от страха и усердия, а учителям все было мало - такой, говорят, бедный мальчик, как вы, Пулпан, должен особенно ценить образование, которое ему дают, должен стараться достичь чего-то... Стараться, стараться, стараться, и вдруг - трах! - тете вздумалось умереть, - и простись с начертательной геометрией! Бедные мальчики не должны получать образование. Сидишь вот теперь со своей геометрией и французскими словечками да колупаешь мозоли на ладонях. Как же быть-то? Сперва ты ничто, ты даже не шахтер и только спустя долгое время становишься откатчиком. Вот тут и старайся!

Правда, были еще два года. Два года в строительной конторе. Тебя называют чертежником и платят пять-шесть сотен в месяц, тут можно еще верить, что ты доучишься по вечерам и когда-нибудь сдашь экзамены, ну, а дотянешь ли ты хоть до безработного инженера, кто знает? Но хуже этих вечеров, кажется, ничего нет: сидишь над учебниками и пялишь глаза на формулы и уравнения; пресвятый боже, как же к ним, собственно, подступиться? Будь тут последний пес из преподавателей, он объяснил бы вес в двух словах, и ты сразу понял бы, как взяться за эти формулы, а так целыми часами глядишь, и что пи дальше, тем все трудней и все больше путаницы в голове. Боже, какие это были два года! Пусть только кто-нибудь посмеет сказать, что я мало старался!

Целых два года, прошу покорно, каждый вечер до глубокой ночи корпеть над книгами, бить себя кулаками по голове - ты должен понять, должен выучиться,-это вам не пустяки, сударь. Удивительно, как много может человек вынести; тебе, по совести говоря, давно бы пора сдохнуть от туберкулеза, с голоду и отчаяния. А потом с фирмой случилось несчастье - новостройка приказала долго жить; еще бы, столько разворовали железа и бетона, что у самого господа бога терпение лопнуло; засыпало семь каменщиков, а архитектор предпочел застрелиться, когда его собрались посадить. Опять все старания чертежника строительной конторы Станислава Пулпана пошли прахом; да разве кто даст тебе место, если сказать, что ты работал в этой злополучной строительной компании? Бросьте, молодой человек, хвалиться вам тут нечем; никто не даст работы тому, кто служил у этаких жуликов.

Итак, во имя божие, будь то, что суждено. Покойный отец работал на коксовом заводе; а сын будет рубать уголь. После пяти классов реального и двух лет работы над синьками строительных планов Станда пойдет шахтером на "Кристину". Нужно же как-то добывать пропитание, если тебе почти восемнадцать лет. Пулпанам это, должно быть, на роду написано: дед был крепильщиком, отца послали на коксовый завод, после того как он сломал ногу в шахте. Вы, Пулпаны, созданы для черной работы.

Никаких чертежных досок, никаких начертательных геометрий; будешь углекопом, ибо ты - Пулпан. Вот какие дела, голубчик, от этого не уйдешь, как ни старайся. Нет, не уйти, как ни старайся; господи, хоть бы откатчиком-то не долго быть, хоть бы вагонетки не вечно толкать, черт возьми! "Никогда я этому не научусь, - в отчаянии думает Станда, - ладно уж, пускай болит поясница, пускай болят руки, лишь бы вагонетка поминутно не застревала на стрелках!

Тогда поди толкай ее, дергай, кряхти с натуги; того и гляди совсем, сволочь, с рельс соскочит, - сраму не оберешься". "Эх ты, осел этакий, вот как надо", сплюнет, бывало, Бадюра либо Григар и легонько, одной рукой подтолкнет твою вагонетку - и она катится как по маслу. Чего, кажется, проще. "Гляди, осел, поехала". К чему же были пять классов реального, зачем он морочил себе голову французскими словечками, на что все эти черчения и рисования! На что, спрашиваешь? Да, верно, на то, парень, чтоб ты еще сильнее чувствовал свое несчастье и одиночество.

Да, одиночество: вот правильное слово! Будто мало одиночества испытал он еще в реальном! Мальчику из бедной семьи нелегко приходится в школе: он должен больше заниматься, должен быть прилежней и примерней остальных; ему то и дело дают понять, что он только из милости вкушает хлеб просвещения и, следовательно, обязан заслужить его особым благонравием, усердием и признательностью. Будьте внимательней, Станислав Пулпан! Я объясню вам еще раз, ученик Пулпан, чтобы лучше подготовить вас к переходу в старшие классы и вообще к жизни; вам это необходимо... Маленький Пулпан начинает понимать еще на школьной скамье, что к нему относятся как-то суровей и сострадательнее, чем к прочим мальчикам, словно он в чем-то слабее их,словно он болен, что-ли; он чувствует себя поэтому каким-то отщепенцем, это унижает его до такой степени, что на глаза набегают слезы ярости и боли - и откуда берется в человеке столько чувствительности и ожесточения?.. "О чем вы опять задумались, ученик Пулпан? Вы бы лучше следили за уроком, чтобы как следует вооружиться для практической жизни!" Практическая жизнь: вот она, сударь, практическая жизнь! Толкай по рельсам вагонетку с углем либо с пустой породой и гляди в оба, чтобы не застрять на стрелках. "Пусти, я подтолкну", - пробасит Григар или Бадюра и одной рукой, этак мимоходом, небрежно толкнет вагонетку, и она сама катится, знай только успевай тормозить. Вот как это делается.

Они злятся, конечно, ты их задерживаешь; в забои присылают хилого недоноска, этакую неженку из школы, - у кого хватит терпения глядеть, как он воюет с вагонеткой, пока у него глаза на лоб не вылезут? "Пшел прочь, сопляк, - цедит сквозь зубы подручный забойщика Бадюра и выхватывает лопату из рук Станды. - Вот как загружают вагонетку, болван". И Станде горько и обидно, точно он стоит у доски в классе. "Вы слабы в арифметике, ученик Пулпан, вам следует больше заниматься". И, стиснув зубы, откатчик Станда изо всех сил толкает вагонетку. Я вам покажу, какой я слабый! Со мной обходятся хуже чем с портянкой, я сыт этим по горло!

Будь это один только Григар, - Григар забойщик и силач, руки и ноги у него, как у битюга на пивоварне; но Бадюра, этакий жалкий скрюченный человечек, сухой, как пучок соломы... Когда после смены все моются в душевой, откатчик Пулпан украдкой сравнивает себя с другими. Правда, у него нет пока вздутых вен и узловатых суставов, как у остальных; но не воображайте, люди добрые, что вы такие уж красавцы, если говорить о телосложении; черт его знает, откуда берут силу и ловкость эти костлявые одры!

Одры и есть, а ты все-таки тряпка в сравнении сними, хотя тебе и восемнадцать лет, - а ведь это, что называется, лучшие годы; даже вагонетку приподнять не в силах, чтобы втолкнуть ее на поворотный круг.

"Пусти, я ее сейчас сдвину, - цедит сквозь зубы маленький Бадюра и сплевывает в угольную пыль. - Боже милостивый, неужто из этого парня выйдет шахтер? Шел бы лучше в трактир-пиво разносить порядочным мужчинам!"

"Они меня не любят, - с болью думает оскорбленный Станда. -Не воображайте, я не стану навязываться; мне все равно с вами говорить не о чем. Этот Бадюра только и умеет, что о своем крольчатнике болтать. Просто злятся они на меня, что я учился, вот и все. Хотят показать, что они мне не компания. Ну да, не компания. В училище мне были не компания остальные, потому что я - сын рабочего. А здесь - потому, что я образованней пас всех. Я мог бы вам многое порассказать, книг-то я немало прочел! Но стоит мне заговорить - хотя бы о наших рабочих делах - на меня как собака набрасывается какой-нибудь Григар: "Заткнись, скажет, ты без нас и дороги домой не найдешь, а туда же--учить берешься!" Ладно же, господин Грпгар, ничего я вам говорить не стану; но я такой же рабочий, как вы; хоть я и простой откатчик, а тоже имею право на собственное мнение; только вы недостаточно образованны, чтобы понимать меня. Но погодите, когданибудь я буду говорить, а вы слушать; скажу от имени всех откатчиков и забойщиков, от имени машинистов и рабочих с коксового завода, - от вашего имени, шахтеры с "Кристины", с "Мурнау", "Берхтольда" и Рудольфовой шахты. Скажу о вашей черной работе и черной нужде; буду от вашего имени нести переговоры с господами за зеленым столом.