Первая спасательная

Он не в силах больше есть и бежит с газетой к Адаму.

- Посмотрите-ка,- показывает он запыхавшись.Непременно прочтите!

Адам медленно встает - господи, сколько ему времени нужно, чтоб выпрямиться!- и вытирает руки о штаны.

- Что там такое? - спрашивает он в недоумении и начинает просматривать газету сверху донизу.

- Вот здесь, заметка!

Серьезные ввалившиеся глаза Адама останавливаются на газетной странице, и он медленно шевелит губами, точно молится; Станде не терпится, и он еще раз, вместе с Адамом, перечитывает заметку; он давно уже, раз десять повторил, что "первыми добровольно вызвались следующие шахтеры", а Адам все еще шевелит губами, внимательно читая заметку где-то на середине. Вот он остановился, и губы у него перестали двигаться; ввалившиеся глаза поднимаются на несколько строк выше и медленно-медленно читают снова. Теперь он, кажется, уже и не читает, а просто неподвижно смотрит на газетный лист.

- Что скажете? - нетерпеливо вырывается у Станды.

- Ну... очень хорошо, - гудит Адам, все еще не сводя глаз с газеты.

- То-то команда удивится! - важничает Станда.

Адам ничего не отвечает, его длинное лицо неподвижно, как маска, он только глядит, медленно помаргивая.

- На, держи, - говорит он в конце концов, подавая Станде газету, и отворачивается к своей клумбе.- Может... может... ты показал бы... и Марженке, - с трудом выговаривает он, склоняясь к своим ночным фиалкам.

- А вы не хотите показать ей сами? - нерешительно спрашивает Станда.

- Да нет... Я... зачем я, -бормочет Адам, нагибаясь еще ниже.- У меня руки в земле...

Станда идет в белую кухоньку. В соседней компате тишина, разве что тюкнет канарейка да перескочит с жердочки на жердочку, У Станлы на сeкунду замирает сердце, когда он стучит в стеклянную дверь.

- Войдите, - отозвался сдавленный голос, и Станда впервые входит в комнату Марии. Мария сидит у швейной машины, но без всякого шитья в руках; глаза у нее красные, она испуганно смотрит на Станду - вероятно, ждала кого-то другого.

- Вот... если хотите, прочитайте... - показывает Станда газету. И отчего это у него всегда такой громкий, грубый голос, когда он говорит с Марией?

Мария берет газету, ищет...

- Вот эта заметка, - бормочет Станда и тычет пальцем; при этом он нечаянно коснулся локтя Марии и отдернул руку.

Мария читает. Наклониться бы через ее плечо, прочесть еще раз вместе с ней; ее волосы легонько пощекотали бы его щеку, запахло бы душистым мылом и кожей; и он услышал бы ее тихое глубокое дыхание... "Первыми добровольно вызвались следующие шахтеры..." Станда неуверенно переминается с ноги на ногу и смотрит на склоненную голову Марии и ее плечи, на канарейку, на белые занавесочки, на белую постель Марии, на белые руки Марин; он хмурится от смущения, принужденно кашлиет и сам ужасается, как громко и неестественно звучит его кашель. Мария читает, пальцы у нее дрожат, слабый румянец разливается по лицу и шее до самого выреза блузки, она тоже читает как-то удивительно долго и неподвижно. Теперь она подняла голову; глаза ее сияют, в них что-то дрожит и расплывается, они полны слез, а полуоткрытые губы подергиваются мягко и нежно.

- Можно мне... можно, я спрячу? - спрашивает прерывающийся женский голос.

- Я вам потом принесу, - мрачно вырывается у Станды. - Я... я должен еще показать товарищам.

Тут ему приходит в голову, что он мог бы купить вторую газету, но поздно.

- Я принесу, - повторяет он еще более неприветливо и не знает, что сказать дальше, остается только споткнуться об эту стеклянную дверь - вот он и в кухне, и злится на самого себя. Болван, нужно было оставить ей газету!

Адам оборачивает к нему длинное лицо.

- Я покажу ребятам, - произносит Станда, лишь бы не молчать.

- Погоди-ка, - сказал Адам, вытирая руки о штаны, и направился к сарайчику, где у него хранится весь его инструмент. Вскоре он вернулся с толстым синим карандашом.

- Дай-ка сюда, - невнятно говорит он, - надо отчеркнуть, чтобы сразу нашли.

Адам разложил газету на скамейке, присел на корточки, как ребенок, и, внимательно моргая, обвел толстой синей рамкой заметку о катастрофе на шахтe "Кристина"; серьезно, с довольным видом рассматривает он теперь свою работу и тщательно поправляет один уголок.

- Ну вот, теперь можешь показывать.

XVIII

Прежде всего к Пепеку. Пепек живет вон там- на квартире у Томешей. Станда просовывает голову в его берлогу и чувствует, что сейчас задохнется - такая вонь идет от детских пеленок и нищенского тряпья. Неряха Анчка, сидя на табуретке, кормит с ложечки сопливого ребенка; другой, еще сопливее, сидит на полу и сосредоточенно играет мутовкой.

- Пепек дома?

- Спит еще.

В углу на постели послышалось кряхтение и скрип, Пепек поднял взлохмаченную башку.

- Что? Что такое?

- Я тебе кое-что принес.

- Ладно, погоди на улице, я сейчас.

Пепек, зевая, выходит на крыльцо в штанах и рубашке.

- Здорово, Станда. Что там у тебя?

- Прочитай-ка вот, - показывает Станда.

Испек, зевая, чешет волосатую грудь.

- Я сегодня газеты еще не покупал. Ну-ка, покажи!- И он с угрюмым видом пробегает заметку.Ну и что?

- Что ты об этом скажешь?

- Шуму-то сколько! - презрительно цедит Пепек.- Лучше бы деньжуры побольше подбросили.

- Какой деньжуры?

- Ну деньжат. За такую хлопотливую работенку, братец... надо платить не повременно...

- А показать Анчке не хочешь? Что ты в газету попал?

Пепек злобно дергает головой, точно ему тесен ворот рубашки.

- Да на кой черт! Бабы разве что в этом понимают! - Пепек хмурится. Пишут тоже - опасный участок! Им-то легко говорить! Послали бы туда этих храбрецов, вот это да!

- Каких храбрецов?

- Которые пишут! Терпеть не могу, когда меня по плечу похлопывают молодец, мол! Заплатили бы получше, чем языком чесать; а в газетах печатать, от этого толку мало. Из-за славы, что ли, работаем? Разве что Андрее, - усмехнулся Пепек, - а о нем-то как раз и не пропечатали!.. Мне, брат, всю ночь мерещился этот ход, все будто кровля валится...

Станда сильно разочарован тем, как Пепек отнесся к их прославлению.

- А вчера у Малека хорошо как было, - заговаривает он о другом.

- Да, первый класс! - оживляется Пепек. - С Андресом-то смеху сколько было!

- И Ханс пришел.

- Что ж Ханс, - замечает Пепек. - Коли он в наше положение входит - я не возражаю; он был вместе с нами и видал, какова там работенка. Да-а, умей он по-чешски, мы с ним поговорили бы.

- А ты видел, что и Адам пел?

- Да, видел. Что ж, Адам, он хороший товарищ.

Пепек подумал. - Послушай, Станда... ты ничего но заметил, как там у них теперь? Я имею в виду - как дела у Адама с Марженкой.

- Не знаю, - уклончиво сказал Станда. - Они все через меня вроде как переговариваются.

- Ври-и! Что ж, они не разговаривают?

- Разговаривают, но... почему-то у них не получается. Будто они... стесняются, что ли.

- Гм, - размышляет Пепек. - Гляди-ка, Станда, а ведь ты бы мог их помирить. Ты человек образованный, тебя Мария, может, и послушает. Сказал бы ты им - не дурите, мол, люди добрые, или вроде того... Да, а Мария видела, что Адам в газету попал?

- Видела. И тут же хотела спрятать на память!

- Вот это хорошо, - обрадовался Пепек. - Ты еще покажи ей, что Адама там называют раньше всех, на первом месте.

- Это, наверно, по алфавиту,- усомнился Станда.

- Все одно, она, может, не разберет. Понимаешь, пусть видит, что Адам... лучше всех, ясно? Для бабы это иной раз главное дело, - с видом бывалого человека сказал Пепек. - Вот он какой герой, наш Адам. Сколько лет жить рядом с этакой красоткой, вроде как из-за нее в уме помешаться, и ни-ни, даже не КОСНУТЬСЯ... кому это, брат, под силу! И все время Марженка да Марженка... Нет, Станда, хвалиться тут нечем, но... ей-богу, я бы так не сумел!