Первая спасательная

У Станды немного кружится голова - вероятно, после душа.

- Енда, - говорит он в каком-то экстазе, - я хотел бы совершить что-нибудь такое для тех троих. Что-нибудь... великое, понимаешь? Чтобы самому почувствовать,- да, ты делаешь как раз то, что нужно... ведь дело идет о жизни! У меня это вроде как жажда... Как ты думаешь, что я должен делать?

Мартинек понимающе кивает.

- А очень просто: ты должен как следует укладывать камни, ясно?

XII

Первая спасательная кучкой плетется к нарядной- сдавать номерки. Уже ночь, десятый час; на "Кристине" все тихо и темно, лишь кое-где разбросаны огоньки да светятся высокие окна машинного отделения; на горизонте поблескивают зарницы, словом - черная ночь. У окна нарядной стоит навытяжку запальщик Андрее и разговаривает с Хансеном.

Пепек остановился, осененный великолепной идеен.

- Ребята, пошли в трактир! Ну хоть к Малеку.

- А зачем?

- Да раз уж мы теперь одна команда... Не мешало бы отметить.

- Мало чего тебе захотелось, - сонным голосом говорит крепильщик. Меня дома ужин ждет, да и спать охота.

- Так после ужина приходи, - великодушно снизошел Пепек. - Матула пойдет, Станда и дедка тоже...

- Куда это? - не поняв, переспросил Суханек.

- В трактир собираемся всей командой.

- А, ну да, ну да, - согласился обрадованный дед. - Всей командой, правильно.

От окошечка нарядной отошел десятник Андрее.

- Значит, завтра, - сдержанно сказал он. - Завчра в пять часов дня... надо бы снова заступать.

- Само собой, - ответил крепильщик Мартииек. - Мы придем. - И он бросил свой номерок в окошечко нарядной. - Договорились!

- Как там дела? - спросил сторож.

- А вы загляните туда, - проворчал Пепек, - со смеху лопнете, пожалуй... Ну, пошли, пошли!

Перед решетчатыми воротами на улице стоят в ожидании несколько женских фигур. Одна кидается навстречу.

- Пепек! - отрывисто вздыхает она. - Это ты? Слава богу!

- Ладно, ладно!-огрызается Пепек. - Ступай домой, я приду... Чтоб тебя черти взяли, - добавляет он про себя и злобно дергает головой, точно ему тесен ворот. - Отвяжись!

Худая женская фигура молча подходит к запальщику Андресу.

- Ну как? - бросает тот мимоходом. - Ничего? А дети? Пойдем.

И он зашагал так быстро, что женщина еле поспевает, хотя она на голову выше его.

Третья - Мария; она стоит неподвижно, прижимая скрещенные руки к груди, и смотрит перед собой непривычно широко раскрьиыми глазами. Адам бредет в замешательстве.

- Марженка, ты? - вырывается у него. - Зачем ты... не нужно было...

Мария молчит и все так же странно глядит на Адама.

- Вот видишь, - смущенно бормочет Адам, отводя глаза. - Ничего страшного не случилось.

Из ворот, вприпрыжку, как мальчик, выходит Хансен; и навстречу ему быстро шагает четвертая прямая фигура в длинном палы о. Госпожа Хансен, высокая шведка. "Сейчас на шею ему кинется", думает Станда, не зная куда девать глаза. Но госпожа Хансен протягивает Хансену руку и говорит что-то, будто ничего не произошло. Ханс улыбнулся, кивнул головой и взял жену под руку; потом они подравнивают шаг и идут, разговаривая как ни в чем не бывало, точно спешат на теннис или еще куда-нибудь...

Станда смотрит им вслед, чуть ли не разинув рот. Вот это люди!

- Ну, Марженка,- чуть слышно, почти просительно произносит Адам.

Глаза Марии вдруг наполняются слезами, и ей приходится отвернуться; ничего не видя, она уходит с Адамом. У Станды от боли сжимается сердце. Ее бы под руку взять и вести, как Хансен ведет свою шведку; а этот Адам нерешительно тащится на метр от Марии, и по его спине видно - никакими силами не придумает он, что ей сказать. Мария идет, словно слепая, мнет в руке платочек и ждет, конечно чего-то ждет; но Адам не знает, как быть, вбирает голову в плечи п растерянно бормочет что-то нечленораздельное. Станда смотрит им вслед - и сердце у него болит, за всем этим чувствуется такая трудная жизнь...

- Ну, хочешь, так идем, - пристает Пепек. - Я, парень, жрать хочу как собака.

Неприкаянный Станда с благодарностью присоединяется к нему, продолжая думать о Марии; eе, должно быть, взволновало несчастье на шахте; если бы она видела, что там делается, если бы слышала, как слышал Станда, стук тех троих...

- Чертова коза, - ругается Пепек.

- Кто?

- Да Анчка. Стоит бабе на шею тебе сесть - и ты готов, прилип к ее юбке, ясно? А я видеть не могу бабьих слез. Не могу, и всё тут. Просто с души воротит, братец. - Пепек злобно дергает головой и плечами.Очень нужно глядеть на них! К примеру, на тех трех дур, что там нюни распустили.

- Каких дур?

- Да у ворот, три вдовы, не видал ты их, что ли?

Кулдова, Рамасова и запальщика Мадра. Толку-то что! Простоят всю ночь и будут высматривать. Хоть бы им кто сказал: идите теперь по домам, бабоньки, не тревожьте вы нас ради бога, а то ведь каждому шахтеру мимо них идти... Понятное дело, Анчке нужно было с ними пореветь. Как раз по ней занятие...

- Послушай, - нерешительно начал Станда.Ты обратил внимание на... Адамов?

- Н-да,- ответил Пепек. - И это мне, братец, что-то не по нутру.

- Почему?

- Так. Боюсь, останется Адам в том штреке. Ежели у кого в голове не все ладно, его и допускать к такой работе не след.

- Ты думаешь, он недостаточно осторожен?

- Не в осторожности дело! Адам всегда начеку. Да лезет он туда... словно на смерть, неужто не видел? Будто сказал себе - теперь все равно. Не будь Адам так... привержен к библии, я сказал бы: э, он непременно хочет там остаться. Но у нас эти гельБеты редко покушаются на свою жизнь.

Станда удивился.

- Зачем же Адаму хотеть смерти?

- Да все из-за Марии,- проворчал Пепек.-От этой истории в голову ему неладное лезет... - Пепек подумал. - И еще мне показалось... не знаю...

- Что?

- А нам-то какое дело! Меня только удивило, что Мария пришла его встретить. Не знаю, заметил ли ты, как она на него глядела...

- У нее будто слезы на глазах стояли.

- Ну да. Баба, она всегда сразу сырость разводит - по глазам вмиг угадать можно, когда у нее сердце размякнет. На месте Адама подхватил бы я ее под руку... и на полпути она повисла бы у меня на шее. Вот какой у нее был вид, голубчик. Да, сегодня эта самая Мария на ночь не запрется, не будь я Пепек. Ежели бы Адам не был безмозглой вороной, так заметил бы это, верно? А он идет себе, руки на задницу заложил, голову свесил, чисто слепой... Да что там, - вздохнул Пепек, - может, они дома еще поговорят. Я был бы рад, - добавил он великодушно. - Ну что они, скажи на милость, оба от жизни видят?

Станда молчал, стиснув зубы, словно от внезапной мучительной боли в сердце. Нет, все не так, Пепек ничего не понимает. Мария.. Мария просто удивительно чуткая. Она по-человечески боялась за Адама; потом там ведь стояли жены трех засыпанных...

Я, мужчина, и то прослезился бы. К тому же там ждали все жены, наверное это обычай такой, когда на шахте что стрясется. Вон и Пепека ждала его Анчка... пусть она и шлюха, как говорит сам Пепек.

Все приходят и ждут своих мужей, застыв, как изваяние. Станду охватывает волнение. Когда-нибудь и его станет ждать у решетки одна... немного похожая на Марию, немного-на госпожу Хансен; она пристально посмотрит на него глазами, полными слез, а Станда весело кивнет ей, и они пойдут под руку как ни в чем не бывало. "Пойдем домой, Марженка, я проголодался как собака". И они пройдут по саду с террасами, по которым водопадом стекают вьющиеся розы; только теперь это уже не Мария, а госпожа Хансен в широких брюках, она идет впереди Станды длинным легким шагом. А потом, дома... Станда морщит лоб, не в силах представить себе никакого "дома".

Он видит лишь свою мансарду, чистенькую, новенькую, так что делается даже немножко грустно; и Станда сидит за столиком и ждет. Мария приносит ему на подносе завтрак, и на руках у нее золотые волосики. Она сядет на край постели, потому что второго стула нет, и - расскажи, расскажи, Станда, что там в шахте! "Тех троих мы уже спасли, - скажет Станда просто. Понимаешь, ужас, что там было; дед Суханек чуть совсем там не остался; мне пришлось взять кайло и ползти на животе в штрек, в котором падала кровля..." Мария опустит шитье на колени, побледнеет, на глазах у нее навернутся слезы.