Страница 117 из 163
И рабочие предместья, где сжатые кулаки в карманах и глаза, в которых фанатическая непреклонность и вызов; это уж вам не беззаботный люд Трианы; принюхайтесь - тут пахнет паленым. Настал вечер, и к центру города потянулись какие-то тени; на ногах эспадрильи, бедра обмотаны красным поясом, в углу рта сигаретка, кепка надвинута на глаза. Это лишь тени, но оглянитесь - их уже горсточка. Горсточка пристальных упрямых глаз.
И здесь, внутри города, - люди, которые не хотят быть испанцами; и кругом, вон в тех горах, крестьяне, которые не испанцы. С высот Тибидабо это такой искрящийся и благодатный город; но чем ближе подходишь к нему, тем ясней различаешь, как словно тяжелое и учащенное дыханье вырывается сквозь стиснутые зубы.
А Барселона тем временем брызжет огнями и веселится почти лихорадочно; чуть ли не с полуночи начинают в театрах, к двум часам ночи заполняются бары и дансинги; тихие хмурые группки стоят, не двигаясь, на paseos и ramblas и быстро, неслышно расходятся, как только из-за угла вынырнет такая же тихая хмурая кавалькада жандармов, держащих в седле наготове винтовки.
САРДАНА
А ну, каталонцы, послушаем вашу сардану, музыку резкую и обстоятельную, с козлиным блеяньем и посвистом пастушеской свирели, настоящую музыку Средиземноморья. Это уж не тягучий вопль мавров, не темная страсть гитар, а что-то сельское, грубое и веселое, как весь каталонский край,
А край этот уже напоминает Прованс; например, скалы здесь не такие, как в остальной Испании, а такие, как в холмистом Провансе; пальмы здесь не растут так, как в Мурсии, а растут так, как на Ривьере.
Различие, сами видите, очень тонкое, и не так-то легко, его объяснить; оно в самом воздухе, которым вы дышите, в людях, в их домиках с зелеными ставнями - словом, главное, что оно просто есть.
Ну, а что касается людей, то они в этом крае носят белые плетеные шлепанцы, которые зовутся alpargatas и напоминают римские сандалии; и кое-где красные фригийские шапки (называемые barretinas или что-то в этом роде). И уже много их тут, синеглазых и русых, приземистых и кургузых; здесь во все уже словно подмешано немного севера: в музыку и во вкус вина, в человека и природу. В природе берет перевес уже лист опадающий, - первый желтый листок платана был для меня чем-то вроде привета из дома. Жизнь людей протекает тут уже не в патио, как там, внизу, а на улице; дети, собаки, матери, пьянчужки, читатели газет, мулы и кошки - все тут обитает на завалинке и на панели; потому-то, наверное, здесь так легко возникают толпы и вспыхивают уличные скандалы.
Но что меня удивило здесь больше всего, так это гвардейцы перед королевским замком: на ногах у них белые каталонские шлепанцы, а на голове цилиндр.
Надо сказать, что цилиндр, шлепанцы и винтовка со штыком - аккорд несколько необычного звучания; но ведь это в конечном счете олицетворение всей каталонской земли, такой деревенской, купеческой на фоне прочих испанских королевств.
ПЕЛОТА
Баскская пелота - это такая игра с твердым мячиком из собачьей кожи; если смотреть с некоторого расстояния, можно подумать, что там какая-то свалка и что среди диких криков началась, должно быть, стрельба; но когда вы подходите ближе, вы видите, что орут не игроки и не болельщики, а маклеры, которые мечутся перед зрителями и выкрикивают ставки на Синих или на Красных - это опознавательные знаки команд. С точки зрения драматической, эти маклеры - самая занимательная часть зрелища. Они вопят, как ревуны, скачут, размахивают руками и объявляют ставки на растопыренных пальцах; а ставки и выигрыши в виде надутых мячиков летают между маклерами и публикой, как орехи у дерева, облепленного стаей обезьян.
И пока идет эта азартная игра в ставки, у ног зрителей разыгрывается партия пелоты в более узком смысле слова; ее играют по два человека с каждой стороны с таким длинным плетеным стручком, или корытцем, прикрепленным кожаной рукавичкой к правой руке. Этим стручком синьор Элола подхватывает летящий мячик... и хлоп - бьет им об стену, которая называется фронтон. Звучно шлепнувшись, мячик отскакивает и стрелой летит обратно; бум - синьор Габриэль уже поймал его своим стручком и метнул в стену. Хлоп теперь его поддел в воздухе синьор Угальде, завертел палкой и, как бомбу, швырнул мячик на фронтон. И бум! Мяч уже словил корытцем синьор Теодоро и ударил им так, что стена загудела; и снова очередь синьора Элолы ловить отскакивающий мяч. Но это мы пустили пленку замедленно: в действительности видишь только четыре белые фигурки, скачущие каждая на своей черте, и бум, хлоп, бум, хлоп, бум, хлоп - проносится над ними почти невидимый мячик; если он пролетит мимо игрока, или стукнется об землю два раза, или выйдет другая какая-нибудь непонятная для непосвященных ошибка, то значит, один кон окончен, команде противника засчитывается очко, маклеры начинают махать руками и со страшным криком объявлять новые ставки. Так продолжается до шестидесяти или скольких-то там очков; после чего приходят новые Rojos[Красные (исп.)] и Azules[Синие (исп.).], и все начинается сызнова, а зрители все это время меняются, как игроки у рулетки.
Как видите, игра эта довольно однообразна, особенно, если придерживаться таких примитивных и светских терминов, как "брать мяч", это совсем не то, что "взять мяч", то, что тут происходит, в сущности волшебство. Этот стручок, называемый la cesta, не шире ладони, а мяч летит чуть ли не со скоростью метеора; говорят, однажды он отскочил от стены и полетел в публику; всех четырех игроков мгновенно и след простыл - они решили, что мяч убил кого-нибудь из зрителей. Так вот, ловить такой мяч все равно, что ловить ложкой пули, выпущенные из ружья, а эти pelotaris[игроки в пелоту (исп.).] ловят каждый мяч, где бы и как бы он ни летел, с такой звериной меткостью, с какой касатка ловит мух. Вытянут руку - и готово дело. Взметнутся в воздух - и готово дело. Загребут позади себя корытцем - и готово дело. Играть в тенис по сравнению с пелотой - все равно, что хлестать мух полотенцем.
При этом все эти прыжки, ухватки и развороты делаются без малейшей рисовки, без всякого напряжения, как будто птица ловит комаров. Только и слышно бум, мяч хлопается об стену - вот и все; даже не чувствуется, какая атлетическая сила нужна, чтобы его бросить.