Страница 116 из 163
Вот почему, мне кажется, севилец не снизойдет никогда до того, чтобы стать добрым международным европейцем; ведь он не мог бы стать даже мадридцем. Одна из самых неразрешимых загадок Испании - ее провинциальный дух, особая добродетель, которая в остальной части Европы постепенно сходит на нет; провинциализм - валовой продукт природы, истории и людей. Испания еще не перестала быть природой и еще не опамятовалась от своей истории, потому-то она и сумела сохранить в такой степени это качество. Ну, а мы, прочие, можем только немножечко удивляться тому, как это прекрасно-быть нацией.
PALMAS Y NARANJOS
[Пальмы и апельсиновые деревья (исп.). ]
Край Ламанча проехал я темною, как слепой цыган, ночью, и потому не могу вам сказать, были ли там действительно великаны, или всего только ветряные мельницы; но зато могу дать вам перечень целого ряда предметов, встречающихся в провинциях Мурсия и Валенсия, а именно: скалы, желтые или красные, белые известняковые утесы и синие горы вдали; на каждой скале, утесе или горе - руины мавританской крепости или христианского замка или хотя бы отшельническая обитель, часовня или колоколенка; огромные бурые развалины Монтесы, городище Хативы, ощетинившееся башнями и зубчатыми стенами, всякие мелкие замки, форты, донжоны; замок Пуиг и крепостной вал Нулеса, руины Сагунтума, целый акрополь на вершине скалы; и кубик замка Беникарло, бурые и красные пустоши, у которых обрывистые скаты, поросшие вихрами дрока, летними дубками, пучками тимьяна, теукриума и шалфея; пустынные склоны, обожженные, как керамика, только что вытащенная из печи и еще не успевшая остыть, а прямо под ними сады олив, серо-серебристых, похожих на наши вербы, с узловатыми скрюченными стволами, напоминающими корневища мандрагоры, домовых и вообще что-то отдаленно человеческое; а между оливами - каменное пересохшее пуэбло с собориком, как у замка, с коробочками домов и какими-то обширными развалинами наверху; дальше - сады смоковниц, неряшливых деревьев с большими листьями; густые пышные algarrobos[рожковые деревья (исп.).] с цареградскими стручками; и финиковые пальмы, все больше и больше финиковых пальм, высоко вздымающих свои победоносные кроны; пальмовые рощи, городки, утопающие в пальмах, сияющие фаянсовые купола и минареты среди пальм и бананов, и над этим какой-то замок; орошенные huertas[сады (исп.).], рисовые поля, бескрайние плантации шелковиц, виноградники, гектары апельсиновых деревьев, шарообразных, с тугими глянцевыми листьями и золотеющими апельсинами, и лимонньге деревья, более крупные, похожие скорее на груши; край благодатнейший из благодатных, tieras de regadio[орошенная земля (исп.).], по которой во рвах и канавках животворная влага течет еще со времен римских земледельцев и мавританских зодчих; а над этой золотой землей на синих холмах - бастионы, башенки и зубчатые стены мавританских замков; Валенсия, где синие и золотые купола из azulejos, смуглые люди и золотистый воздух, мешающий дыханье моря и рыбную вонь с ароматом апельсинов и фруктовых сиропов; море, море, море, светлое, пылающее, опаловое, с морщинками ряби, пенящееся у подножия бурых скал, лижущее песчаные пляжи, море лазурное, море неоглядное; картинные лагуны, заливы среди скал, косячок рыбацкого паруса на горизонте; alcornoques, рощи пробковых дубов, у которых почти черные кожистые листья, свернутые фунтиком; рощицы пиний на соленых песках мертвого берега; на горах крепости и скиты; итак, справа море, слева горы - куда смотреть, чтобы ничего не пропустить? - плыть вот так по морю или быть пустынником вон в тех горах, выезжать на рыбалку, а может быть, давить вино или отжимать масло - ух, какие пурпурные скалы, нигде в мире нет таких красных скал; смотрите, Оропеса, городок, повисший на скале, наверное, тысячу лет назад он выглядел точно так же, хоть я и не знаю, какой в нем тогда жил народ; каждый раз, как только выедешь из туннеля, является такое ощущение, будто поставлена точка и начата новая глава, и все-таки я бы не смог сказать, на каком именно месте край этот так изменился и в чем эта перемена; он вдруг начал напоминать что-то другое, уж это не Африка, а что-то знакомое: такой могла бы быть Корниш в Марселе или Ривьера ди Леванте; это снова латинская земля, влажная и сверкающая котловина Средиземноморья; и когда хочешь определить по карте; где ты, видишь, что это называется Cataluna[Каталония (исп.). ].
ТИБИДАБО
Тибидабо - холм над Барселоной; наверху собор, кафе, качели и главное - вид на море, на землю и на город, причем это море светится мглистыми испарениями, земля вся в розовом и зеленом сиянье, а город удивительно нежно искрится белыми домиками.
Или еще с террасы Фонт дель Льео... до чего же красив оттуда сверкающий город между теплыми волнами холмов и моря - панорама, бодрящая, как легкое вино.
Или вечером на склоне Монхич, на выставке, когда все фонтаны, каскады, каналы, фасады и башенки так засияют переливами огней, что уж не описать это никакими словами, и только смотришь, пока, наконец, все не поплывет перед глазами.
И уже на втором месте после этих сказочных вещей- Барселона сама: город богатый, не старый, немного бахвалящийся своими деньгами, своей промышленностью, новыми улицами, торговыми домами и виллами; все это на бесконечные километры расходится вправо и влево, и лишь в самом центре, словно на дне кармана, около горстки таких стародавних и достославных вещей, как кафедральный собор, ратуша и Diputacion[Diputacion - здание, в котором, начиная с XIV века, заседал парламент.], теснится старый город, узенькие кишащие улички, прорубленные славными рамблами, где барселонский люд толчется под платанами, чтоб покупать цветы, оглядывать девушек и делать революцию. В целом город бойкий, красивый, хвастливо побрякивающий преуспеванием и атакующий окрестные холмы, город парадный и фанфаронящий, где этот фантастический зодчий Гауди[Гауди и Корнет Антонио (1852-1926)-испанский архитектор-модернист, строитель храма Святого Семейства, о котором упоминает Чапек; храм не был завершен.] с таким неистовством замахнулся в небо недостроенным куполом и шишкообразными башнями огромного храмового торса Sagrada Familia.
И порт, грязный и шумный, как все порты мира, окруженный поясом баров, зал для танцулек, кафешантанов, с вечера, как жеребец, учуявший течку, ржущий всеми своими оркестрионами, подмигивающий цветными огоньками, вульгарный, с железной силищей, с этим своим удивительным населением из грузчиков, матросни, поденщиков, пухлых девок, буянов и портовых крыс бордель, пожалуй, побольше Марселя, гнездо, сомнительнее, чем Лайм-Хаус, сливная яма, в которую земля и море скидывают свою накипь.