Жюль Верн

— А даст?

— Непременно даст! Проси! Пусть напишет два: тебе и мне.

— Вставай в очередь! Поздравь еще раз!

— Хорошо Франсуа: он догадался взять с собою книгу…

Школьники ушли, и вслед за ними прибыли студенты. Потом потянулась очередь рабочих типографии при издательстве Этцеля-сына, заменившего умершего отца. В пять вечера Жюль Верн прилег, чтобы отдохнуть до семи.

Поль Легро и его сын Гюстав приехали на следующий день утром, когда Жюлю Верну читали свежие газеты. Высокий, краснощекий, с длинными пушистыми усами, Поль Легро вошел в кабинет писателя и шумно поздоровался:

— А вот и я! Здравствуйте! Наконец-то вижу нашего дорогого Жюля Верна! Пятьдесят лет прожил на свете и вот удостоился! А то все президенты, министры, префекты, судьи, мелкие чиновники! Наконец-то вижу человека, которого люблю и уважаю! Здравствуйте! Здравствуйте!

Жюль Верн приветливо пожал руку гостя, пригласил сесть, но гость был взволнован, — он стоял, вытянувшись по-военному, и не умолкая говорил:

— Я ткач, моя специальность — шелк и гарус; я счастлив видеть вас, Жюль Верн! Вместе со мной приехал мой младший сын Гюстав, лентяй и врунишка. Он глотает по сотне книг в месяц и сейчас стоит за дверью, — если позволите, я позову его. Гюстав, входи! Мальчишка не верит, что вы существуете, он говорит, что Жюль Верн — это вроде Гомера: не то миф, не то божество! Простите, я болтаю, но это от радости. Гюстав, положи пакет на стол. Это, дорогой Жюль Верн, наш подарок — собственноручно связанный для вас жилет синего шелка. Мои товарищи ткачи приветствуют вас, дорогой Жюль Верн!

— Я растроган, мой друг, — проговорил Жюль Верн, прижимая обе руки свои к груди. — Садитесь вот здесь.

Гость опустился в кресло, стоявшее у двери. Его сын — долговязый двенадцатилетний мальчуган — с непомерной жадностью разглядывал писателя, ходил вокруг него и все никак не мог поверить, что вот этот седой, бородатый человек и есть тот Жюль Верн, книгами которого зачитывается не он один и не только товарищи его по школе. Гюстав подошел вплотную к писателю и, воскликнув: «Боже мой!», ударил себя по бокам и с пристальной растерянностью продолжал вглядываться в того, кто обогатил его детскую фантазию стремлением к подвигу, открытиям, кто научил читателей своих любить науку, привил неутомимую жажду всё знать и всё уметь.

— Папа! — громко произнес Гюстав. — Он вылитый Филеас Фогг! Папа! Он похож на капитана Гранта! Скажите, пожалуйста, — вы и в самом деле Жюль Верн?

Поль Легро заклокотал от сдерживаемого смеха. Жюль Верн рассмеялся, дважды утвердительно кивнув головой.

— Самый настоящий? — спросил мальчик. — Тот самый, который «Таинственный остров»? И «С Земли на Луну»?.. Вы только не сердитесь, — скажите, зачем вы так сделали, что капитан Немо погиб?

— Капитан Немо не погиб, он жив, — серьезно, как взрослому, ответил Жюль Верн. — Он погиб только в книге, в жизни капитан Немо не может погибнуть. И, кстати, жив Паганель, — недавно он, по рассеянности, женился. Просил кланяться тебе.

— Вот ловко! — воскликнул Гюстав и в обе руки свои взял правую руку Жюля Верна, в горячке восторга подержал ее с минуту и, не зная, чем и как выразить свое восхищение, прижался щекой к теплой ладони, чувствуя, как бегут по его лицу длинные, нервные пальцы.

— Простите моего сорванца, — конфузливо произнес Легро. — В прошлом году он похоронил своего деда, моего отца, и теперь лезет с лаской и поцелуями к каждому, кто с бородой. В вагоне поезда он подружился с каким-то старым крестьянином. Сидят и о чем-то громко спорят. Представьте! А на прощанье целовались так, что старик прослезился.

Гостей оставили обедать. Гюставу Жюль Верн подарил «Цезаря Коскабеля» и на титульном листе написал: «Гюставу Легро от признательного Жюля Верна». Четкие буквы имени легли на портрет автора, закрыли ему верхнюю половину лица, и Гюстав, раздосадованный этим, стянул с конторки резинку и отправился в сад приводить книгу в порядок. Поль Легро остался вдвоем с писателем.

— Я не надоел вам? — спросил он, расправляя свои пушистые усы.

— Напротив, мне очень приятен ваш визит, милейший Легро, мне хорошо и покойно с вами. Расскажите, как вы живете.

— Живу надеждами, — ответил Легро. — А вот что я хотел сказать вам: у нас в Лионе забастовка. Остановились ткацкие фабрики. Мы не работаем уже третью неделю.

— Это, должно быть, бьет по вашему карману, — заметил Жюль Верн. И, немного подумав, добавил: — И по карману хозяина фабрики, конечно…

Ткач встал и прошелся по кабинету. Он ответил, что у рабочих только один карман, а у фабрикантов несколько. Жюль Верн рассмеялся, сказал, что это следует запомнить, и спросил, между прочим:

— Сколько же вы зарабатываете?

Он решил, что гость из Лиона приехал к нему просить материальной помощи, и уже прикидывал, какую именно сумму вручит ему при расставании. Легро ответил:

— Дело не в заработке, который очень невелик, и не в том, что его хватает только на две недели. Дело в том, что я и мои товарищи начинаем понимать и видеть нечто такое, что, само собою, хорошо и давно известно вам. Вчера я продал свой костюм, жена заложила брошь — единственный золотой предмет в нашей семье. У меня трое детей, жена, мать. Ткачи, как правило, многодетны. У старого Гастона, моего двоюродного брата, шесть девочек и трое мальчиков. Они голодают.

— Это ужасно, — глухо произнес Жюль Верн.

— А в газетах пишут, — продолжал Легро, — что требования рабочих чрезмерны, что лионские ткачи — это бездельники, что мы поддались на удочку демагогов. Вон сколько у вас газет, — Легро заглянул в библиотеку и рукой указал на кипы газет и журналов на длинном полированном столе. — Не следует верить этим пачкунам и болтунам!

— Я не особенно-то верю тому, о чем пишут в газетах, — отозвался Жюль Верн. — Я верю только объявлениям; если там сказано, что в такой-то дом требуется няня, — значит, она и в самом деле кому-то нужна.

— Вот вы какой! Это хорошо! — восхищенно проговорил Легро. — Но простите меня, простого, рабочего человека…

Жюль Верн привстал с кресла. Руки его дрожали.

— Я сам рабочий человек, друг мой, — строго перебил он, дважды ударяя кулаком по краю своей конторки. — Все мои книги созданы личным моим трудом. Я продолжаю работать и теперь, когда ослеп.

Легро был страшно сконфужен.

— Видимо, я не так выразился, я не то хотел сказать, — начал он, но Жюль Верн перебил его:

— Вы сказали именно то, что вам хотелось, друг мой!

— Да, то самое! — с запальчивой решимостью произнес Легро. — И еще я скажу вот что: жить рабочему человеку становится невыносимо, дорогой Жюль Верн! Рабочий становится угрюм, недоверчив, — он, вот как я сию минуту, легко и без умысла обижает хорошего человека, — только потому, что…

— Не надо, — махнул рукой Жюль Верн. — Я уже забыл..

— Хозяева выжимают из рабочего последние силы, — продолжал Легро, расхаживая по кабинету, — чтобы тот шелк, который мы делаем, накинуть на плечи богатой лентяйке!

— Картинно сказано, — заметил Жюль Верн.

— Нужда учит хорошо видеть, — с достоинством произнес Легро. — Один писатель хорошо сказал, что у нужды богатый словарь. Я, видите ли, мечтаю. Мечты мои разбужены вами, вашими книгами. Мальчик читает в них одно, взрослый совсем другое. Впрочем, вы можете подумать, что нужда еще и льстит.

— Я слушаю вас с живейшим любопытством.

— Хорошо, вам я скажу, вам я доверяю, но другим поостерегусь: у нас во Франции существуют тюрьмы и старая злая баба гильотина. Рабочие должны организоваться в большую группу, и тогда им будет легче бороться! Разрешите говорить с вами запросто, по-свойски — за тем и приехал сюда. И если слова мои обидят вас, гоните меня без стеснения!

— Я внимательно слушаю вас и всё хочу понять, чего вы хотите от меня, — деликатно проговорил Жюль Верн. — Только сядьте вот сюда, рядом со мною, не шагайте по кабинету!

— Я сяду, — сказал Легро и опустился в кресло. — Я буду краток, я не люблю болтунов. Скажите, пожалуйста, — вот вы, увидевший так много, что даже ученые люди поражаются, вот вы, учитель и воспитатель наших детей, вы, умный и добрый человек, когда-нибудь хоть на одну секунду приходила ли вам в голову такая мысль: как будут жить на земле люди? Лет этак через сорок, пятьдесят? Вы забирались глубоко под землю, опускались на дно океана, поднимались за облака, да что за облака, на Луну летали! И неужели ни разу в жизни вам не хотелось пофантазировать о приложении всей вашей техники для устройства хорошей жизни здесь, на Земле! Для тех, конечно, кто трудится.