Жюль Верн

Русский ученый Константин Эдуардович Циолковский много лет спустя заявит в печати о том, что стремление к космическим путешествиям заложено в нем Жюлем Верном: «Он пробудил работу мозга в этом направлении…»

Ласточка влетела в кабинет, покружилась под потолком, коротко прощебетала: «Извините!» — и вылетела на волю. Левый глаз двоит строку. Жюль Верп прикрыл правый глаз — серая полутьма… Ну что ж, в крайнем случае достаточно будет и одного глаза. Великий Мильтон был слеп совершенно. «Если ослепну, — думает Жюль Верн, — буду работать круглые сутки. — тогда мне ничто не будет вредно…»

На сегодня довольно, — набело переписана очередная глава. Но работа еще не окончена, предстоит подумать о будущих романах, и Жюль Верн, отдыхая от одного, переходит к другому. Его друг Реклю, прекрасный знаток Африки, сам о том не подозревая, внушил одну интересную идею, которой следует воспользоваться. Реклю рассказывал о природе Экваториальной Африки, о быте и нравах населения, о жестокости одних и бесправии других. Прошла неделя, вторая, и в голове Жюля Верна закопошился новый замысел, еще неясный, но уже ощутимый, — некий скелет, позволяющий видеть и всю живую ткань, кожу, нервы. Еще неизвестно, как будет назван этот будущий роман, но содержание его можно даже записать на память, отложить на время и потом вернуться, когда он сам позовет.

Преступник (назовем его Киллером) и изобретатель Камаре строят в Экваториальной Африке город смерти. Камаре любит Киллера, верит ему во всем и делает всё, что тот приказывает. Камаре — чистый, благородный человек, для него наука — всё и, кроме нее, нет ничего другого. Но вот он узнаёт, что он построил и для каких целей, и тогда в гневе и страсти уничтожает этот город смерти и сам гибнет вместе с ним.

Роман этот под названием «Удивительные приключения экспедиции Барсака» (в нем Жюль Верн впервые и первый в художественной литературе писал о радиосвязи) вышел после смерти автора.

Вот прекрасное название для романа: «В погоне за золотым метеором». В мировом пространстве носится метеор из чистого золота. Француз Ксирдаль особым способом заставляет его упасть на землю. Что тогда происходит на земном шаре! Золото падает в цене, биржа в панике. Дальше… еще не совсем ясно, что будет дальше, но в конце концов побеждает добро и терпит поражение зло.

Сколько замыслов, сюжетов, всевозможных сцен беспокоят и днем и ночью! Жизни не хватит, чтобы справиться со всеми образами и картинами, обступившими со всех сторон и требующими, как говорит Реклю, «негативных и позитивных превращений в камере воображения».

А это что за письмо в синем конверте? Неровный почерк без нажима — так пишут врачи, прописывая лекарство. Жюль Верн наблюдательно следил за своими пальцами, за тем, как они взяли конверт, надорвали уголок, указательный палец вошел в щелку и рывком потянул вниз, позвал на помощь соседа и вместе с ним вытянул из конверта вдвое сложенную, мелко исписанную страничку. Затем пальцы легли на колени. Жюль Верн увидел нежное имя: Жанна… Тысячами глаз внутреннего зрения увидел он Жанну своей юности, ощутил запахи и краски, — вот даже и сейчас, по прошествии полувека, теснит дыхание и хочется говорить о себе в третьем лице.

О чем пишет Жанна?

Она пишет, что сейчас ей никак невозможно повидаться с Жюлем, но месяца через два-три она возвратится из Лондона, чтобы прижать к своему сердцу третьего внука, и тогда, наверное, ей удастся побывать в Амьене и…

Следует пять точек. Обычно их бывает три.

Жюль Верн взял свою массивную, толстую палку, шляпу, надел тонкие светлые перчатки. Разворковались голуби, удушливо благоухают цветы в саду, звон в ушах, двадцать лет на сердце. Небо морщит свой ослепительно голубой шелк. До чего всё хорошо, волшебно!

— Идем со мной, — позвал он своего Паспарту.

Старый пес повилял хвостом, молча извинился и положил голову на вытянутые лапы.

— Идем со мной, — повторил Жюль Верн. — Не хочешь?

«Жарко», — всем своим видом сказал Паспарту и с глухим урчанием, неясным повизгиванием, не спуская взгляда с хозяина, произнес: «Гуляйте один, вам надо кое о чем подумать…»

Да, надо кое о чем подумать. Жюль Верн думал о Жанне. Жанны далекой юности нет. Есть женщина семидесяти лет. Страшно подумать: Жанне семьдесят лет… Дряблая кожа, седые волосы, частая, семенящая походка. Лучше не думать.

— Завтра моя лекция в Промышленном обществе, — вслух говорит Жюль Верн. — Во вторник заседание в городском музее. В среду я должен ехать в Париж к Пиррону, — мой глаз беспокоит меня… В четверг или пятницу приезжает Онорина… Здравствуйте, мадам Легар! — здоровается он с учительницей школы. — Мое здоровье? Благодарю вас. я чувствую себя превосходно! Путешествия? О нет, я расстался с моим «Сен-Мишелем», я продал его. Конечно, жаль, привычка…

— Вы давно не были у меня на уроках, — робко произносит учительница. — Дети вспоминают вас, месье.

— Если позволите, если это удобно, я зайду сейчас, — говорит Жюль Верн. — Вы проходите Африку? О, я кое что расскажу вашим ученикам!..

Глава шестая

Живет тот, кто трудится

Жюль Верн подошел к своему большому глобусу в библиотеке и стал рассматривать на нем очертания России, Какая в самом деле огромная страна!.. Он циркулем смерил Англию и поставил его ножки так, что одно острие коснулось приблизительно того места, где Одесса, а другое, перешагнув Крым и Кавказ, близко подошло к Каспийскому морю. Жюль Верн сравнил свою Францию с величиной России — его родина легко поместилась на всем том пространстве, которое носило официальное название Малороссии. Он отыскал на глобусе Сибирь. Игра с отмериванием и сравнением увлекла его. Он захватил ножками циркуля от Бреста до Винницы включительно и отложил это расстояние на пространстве Сибири от Омска.

— Экая необъятность! — восхищенно произнес Жюль Верн. — И вот эта необъятность приглашает меня в гости! Корманвиль пишет мне из Приамурья…

Он отошел от глобуса. Правый глаз, утомленный пристальным разглядыванием, обильно слезился. Левым он несколько секунд ничего не видел, а когда коснулся его платком, острая боль ветвистой молнией пробежала по мозгу и сухим фейерверком рассыпалась по всему телу. Жюль Верн поспешил к дивану, на ходу тряхнув звонок и громко крикнув: «Онорина!»

Вошла жена. Она спросила:

— Что случилось?

Ее муж молчал, лицо он закрыл широкой ладонью. Онорина в испуге опустилась на колени перед мужем, охватила его голову руками, приподняла ее. Онорине казалось, что ее старый Жюль умирает. Он и сам догадался, о чем подумала его подруга, и, желая утешить ее, понимая в то же время, что обязан сказать правду, спокойно произнес:

— Жив, старушка, но мой левый глаз вдруг выкинул нехорошую шутку!..

— Я позову врача. — Онорина поднялась с пола и шагнула к двери. — Я пошлю в Париж…

— Не надо, — сказал Жюль Верн. — Просто — маленькое переутомление, перерасход, — пошутил он. — А врачи… вряд ли они увидят больше моего. И что могут врачи? Я счастлив, дорогая моя старушка, — он сел на диван и притянул к себе Онорину. — Я неправдоподобно счастлив! Меня знают и любят. У меня есть ты. На конторке лежит рукопись нового романа. Я его напишу. О, я напишу еще много романов! Меня зовут в Россию. Как фамилия этого человека, мне не выговорить, — ну вспомни! Помоги!

— Какого человека? — спросила Онорина. Ей показалось, что ее муж бредит.

— Того, который прислал мне приглашение от русского журнала. Такая странная фамилия. Бо… бо… Сейчас вспомню, я уже зацепился за корешок. Бо…

— Боборыкин, — сказала Онорина.

— Странные эти русские, — придумать такую фамилию, длинную и трудную!

— Но ведь у тебя есть Бомбарнак, — смеясь напомнила Онорина.

— И будет еще великое множество самых невероятных имен и фамилий, — сказал Жюль Верн. — Не выпить ли нам по рюмочке вина?

Онорина всплеснула руками:

— Вина! Ты хочешь себя убить!

— Всё вредно для того, кто ничего не делает, — сказал Жюль Верн. — Ничто не вредно для того, кто трудится. А кто трудится, тот живет.