Жюль Верн

— Ни в коем случае не сторонник монархии, — твердо проговорил Жюль. — Всё остальное для меня еще неясно.

Арпентиньи помрачнел. Ответ Жюля не понравился ему. Поиграв лорнетом, он сунул его в вазу с бананами. Затем встал, взял лорнет, протер стекла платком и как ни в чем не бывало произнес:

— Идемте, депутат от Нанта! Я представлю вас моему другу, так и быть! Странно, вы все же нравитесь мне. Осторожнее, здесь ступеньки из очень толстого стекла, они скользкие, как паркет. Причуды Александра порою абсурдны. Сейчас он ищет негра с рыжей бородой. Такого не найти. Сюда, мой друг. Банкет начнется в четыре часа. Сейчас три без пятнадцати. Валентина!

Подошла служанка в белом переднике и сказала, что мэтр у себя в кабинете, он работает и просит никого не впускать к нему. Арпентиньи постучал в дверь. Ни звука в ответ. Тогда он предложил Жюлю:

— Постучите, я загадал: если Александр отзовется — вы будете счастливы и богаты.

Жюль ударил в дверь кулаком. Немедленно послышался густой, певучий бас:

— Черт! Кто? Можно!

Арпентиньи и Жюль вошли в кабинет Дюма. Знаменитый романист сидел перед столом верхом на стуле и, перекинув руки через его спинку, писал, судя по размашистым движениям, очень крупными буквами. Стол был закидан исписанными листами бумаги. Дюма продолжал писать, не обращая внимания на вошедших. Он был в коротких синих штанах и ярко-синего цвета сорочке с расстегнутым воротом. Арпентиньи сказал:

— Александр, мы к тебе.

Дюма поднял голову, отложил перо, встал. Жюль ожидал увидеть нечто высокое и громоздкое и потому очень поразился, когда из-за стола вышел человек невысокого роста, с атлетически развитой грудью и плечами. Щеки Дюма лоснились от пота, всклокоченные волосы стояли густой мохнатой шапкой. Дюма был похож на борца, только что возвратившегося из цирка и решившего написать отцу и матери о своих успехах на манеже.

— Молодой писатель Жюль Верн, которого я полюбил, как только увидел, приехал из Нанта, чтобы познакомиться с тобой и просить советов и критики, — тоном декламатора произнес Арпентиньи.

— Здравствуйте! — загремел Дюма и протянул Жюлю короткую волосатую руку.

Жюль вложил свои тонкие длинные пальцы в инструмент для выжимания и сдавливания и поморщился от боли. Дюма расхохотался. Казалось, смеется не человек, а стены огромного кабинета, в котором он находится, массивная мебель и самый воздух, пропитанный запахом сигар. Когда Дюма смеялся, толстые губы его оттопыривались и глаза сверкали, словно освещенные изнутри.

— Здравствуйте, месье Жюль Верн! — раскатисто пробасил он еще раз. — Помогите мне! Фраза перестала слушаться меня! Все шло гладко — я уже придумал название для книги, я уже начал вторую главу, и вдруг — стоп! Черт знает что! Я не знаю, как сказать, что пошел сильный дождь!..

— Хлынул ливень, — подсказал Арпентиньи, располагаясь в кресле-качалке.

— Плохо! — Дюма даже ногой топнул. — Что значит — хлынул! Мне нужен сильный дождь, а ты — ливень! Что скажете вы, Жюль Верн из Нанта?

— Простите, как я могу… — пролепетал Жюль. — Как я могу давать советы Александру Дюма! Помилуйте!

— Вы ничего не знаете, вы ничего не понимаете! — Дюма замахал обеими руками. — Вся десятая глава «Графа Монте-Кристо» написана под диктовку старого попугая Круазе. Он сидел вот в этом кресле и диктовал. Я исправлял его ужасный, отвратительный слог. Ну, что же относительно дождя?

— Мне кажется, мэтр, что дождю вовсе не обязательно идти — ни сильному, ни маленькому, — сказал Жюль. — Ваши герои любят хорошую погоду.

— Ого! — прорычал Дюма и сунул в рот Жюлю сигару. — Садитесь, льстец, и — курите сигару, Жюль Верн из Нанта! Эмиль, налей ему вина, того, на этикетке которого написано, что оно сделано в семнадцатом столетии. Продолжайте, Жюль Верн! Вы мне нравитесь! Вы купили меня — да, да, купили! Я могу полюбить вас! А дождя не будет! — Он ударил кулаком по столу. — Спасибо, Жюль Верн! Действительно, мои герои любят хорошую погоду, как это я раньше не замечал этого! Тонкое, наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!

— Я счастлив, мэтр, — задыхаясь, произнес Жюль. — Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, не правда ли?

— Черт! — одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. — Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, слышишь?

Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять — двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его — ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать…» Вместо этого он произнес:

— Разбудите меня в начале шестого…

И заснул.

Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что все приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.

— Этот Жюль Верн молодчина, — негромко произнес Дюма и поставил под ноги Жюлю скамеечку. — Хорошие глаза, светлая улыбка — люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, — под мышками у него уже лопнуло! Видишь?

Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.

Дюма снял, сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:

— «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? — спросил себя Дюма. — Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! — крикнул Дюма. — Проснитесь, Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!

Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги — так казалось ему — были отняты по колено.

— Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте! Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..

— Ей казалось, мэтр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость — самое драгоценное, что только есть на свете, — держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. — Какое крепкое вино, мэтр!

— Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков — получите!

Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.

— Я… — пролепетал Жюль. — Я…

— Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.

— Мэтр! — воскликнул Жюль, отстраняя деньги. — Право, я не могу…